Страница 8 из 14
Таким образом, отождествление руси с варягами — конструкция одного из составителей ПВЛ, отталкивающаяся от неверно понятого текста главного источника этого летописного памятника — Начального свода. К отождествлению руси и варягов данного автора могли подвигнуть также и еще два источника ПВЛ — составленный в Италии в середине Х в. еврейский хронограф «Иосиппон», где русь упоминается рядом с саксами и англами,[108] и русский перевод продолжения Хроники Георгия Амартола, где определение руси, напавшей на Константинополь в 941 г., - «отрода франков» (έχ γένους τών Φράγγον)[109] — было переведено как «от рода варяжьска».[110]
Сказанное позволяет допустить, что отождествление руси с варягами являлось чисто книжной конструкцией. Но нельзя исключить, что на автора отождествления мог влиять и еще один фактор — какие-то сохранившиеся в устной передаче представления об определенной связи этнонима русь с варягами.[111]
Продолжающиеся в течение уже двух с половиной столетий споры о происхождении термина русь сводятся по сути к вопросу — являются ли сведения «Повести временных лет» о привнесении этого названия в Восточную Европу скандинавами достоверными. Если отбросить малоубедительные и прямо фантастические гипотезы, то останутся две версии, подкрепленные более или менее вероятными лингвистическими соображениями. Согласно одной (условно говоря, «северной»), термин русь восходит к скандинавскому глаголу, означающему «грести»: предполагается, что словом, образованным от него, именовали себя дружины викингов, приходившие в Восточную Европу на гребных судах; через посредство финской формы ruotsi термин трансформировался на восточнославянской почве в русь.[112] По другой («южной») версии, термин русь происходит от иранского корня со значением «светлый», «белый» (восходящего к дославянской — сарматской эпохи — лексике Северного Причерноморья).[113] Главным доводом в пользу северной гипотезы остается рассказ «Повести временных лет», в пользу южной — существование традиции, согласно которой Русью, помимо всех земель, населенных восточными славянами и находящихся под властью киевских князей, именовалась также территория в Среднем Поднепровье (т. н. «Русская земля в узком смысле»).[114]
Точка зрения о скандинавском происхождении названия Русь, господствовавшая в зарубежной историографии, в последнее время получила преобладание и в отечественной, но связано это больше с протестом против однобокого «антинорманизма» 40-х-70-х гг. XX в., чем с убедительностью аргументации. Так, в Среднем Поднепровье по археологическим данным присутствие норманнов ощутимо лишь с конца IX в., ранее скандинавские материалы фиксируются только на севере восточнославянской территории — в Ладоге (с середины VIII в.) и в Приильменье (с середины IX в.).[115] Между тем термин русь встречается в немецких (восточно-франкских) источниках второй половины IX в. (Баварском географе, грамоте короля Людовика Немецкого) и относится в них явно к югу, а не северу Восточной Европы.[116]
При принятии как «северной», так и «южной» версий происхождения названия «Русь» возникает также проблема, до сих пор остававшаяся в тени. В договоре Олега с Византией 911 г. все население, подвластное русскому князю, независимо от этнического и социального происхождения, именуется русью; нет ни намека на отличия, скажем, руси от словен или варягов; оба последних термина не упоминаются, во всех статьях речь идет только о «руси» (ед. ч. «русин»). Аналогичная картина в договоре Игоря 944 г..[117] Если предположить, что название русь было обозначением норманнских дружинников, то придется признать, что спустя считанные десятилетия после их прихода в Среднее Поднепровье оно уже воспринималось как этноним, который стал своим для местного славянского населения. Если же предположить, что русью именовались территория и население в Среднем Поднепровье до появления варягов, то придется признать, что спустя считанные десятилетия после своего прихода в этот регион дружинники скандинавского происхождения уже рассматривали это наименование как свое. И тот, и другой варианты были бы уникальны; обычно группы разного этнического происхождения, соединяясь в одном государстве, длительное время хранили свои самоназвания.[118] Поэтому кажется наиболее вероятным предложенное в начале ХХ в. (В. А. Бримом[119]) допущение контаминации двух сходных названий — скандинавского, служившего одним из обозначений варяжских дружин, и южного, которое служило одним из названий территории или/и населения Среднего Поднепровья. Сходство терминов привело к их актуализации и слиянию, способствуя восприятию северными пришельцами земли на юге Восточной Европы как своей, а местным населением — дружинников норманнского происхождения как отчасти «своих».
Вопрос о происхождении названия государства, хотя и представляет естественный интерес, носит все же частный характер. Куда важнее вопрос о соотношении в процессе государствообразования местных и пришлых элементов и традиций, в данном случае — о роли, которую сыграли в становлении Руси норманны.[120]
Не вызывает серьезных сомнений, что скандинавское происхождение имела древнерусская княжеская династия, т. н. «Рюриковичи» (хотя летописная конструкция о том, что преемник Олега на киевском столе Игорь был именно сыном Рюрика, маловероятна по хронологическим соображениям), что выходцы из Скандинавии и их потомки составляли значительную часть дружин русских князей IX–X вв. Сложнее вопрос о воздействии скандинавов на характер и темпы образования государства на Руси. Здесь до сих пор мало принимался во внимание «общеславянский фон» — не было попыток сопоставить особенности формирования Киевской Руси с тем, что происходило в других славянских странах, чтобы выявить степень норманнского влияния на специфику государствообразования. Что касается темпов этого процесса, то ранее Руси сложились государства в Моравии и Хорватии — у славян, которые тесно контактировали с более развитыми франкским и византийским обществами, а наиболее синхронно с Русью развивалось (в течение IX–X вв.) государствообразование в Чехии и Польше.[121] Для утверждения о каком-то заметном ускорении, которое придало норманнское влияние процессу формирования государственности в восточнославянском регионе, сравнение с другими славянскими странами, таким образом, не дает оснований. В сферах социальной и политической наблюдается значительное сходство со славянскими странами. Подчинение рядового населения власти князей и их дружин, данническая эксплуатация, относительно позднее развитие индивидуальной (вотчинной) крупной земельной собственности — все эти черты (см. о них подробно в Части II) свойственны не только Руси и Скандинавии, но и западнославянским государствам.[122] Что касается территориально-политической структуры Киевского государства, то путь ее формирования — через подчинение киевскими князьями в течение IX–X вв. восточнославянских догосударственных общностей (подробно см. об этом Очерк 4) — аналогичен пути складывания территорий не только и не столько скандинавских государств, сколько Великой Моравии и Польши (где в качестве ядра государственной территории выступали соответственно земли мораван и гнезненских полян).[123] Процесс смены старых (т. н. «племенных») центров новыми, созданными по инициативе центральной княжеской власти (см. об этом Часть II, Очерк 1), происходил в период государствообразования не только на Руси, но также в Чехии и Польше.[124] Практически у всех славянских народов решающую роль в эту эпоху играли дружины (см. об этом Часть II, Очерк 2), т. е. и здесь нет специфической русско-скандинавской параллели. Причина того, что в процессе государствообразования на Руси не выявляется черт, которые могут быть связаны именно с влиянием норманнов, разумеется, не в слабости их воздействия, а в том, что в Скандинавии и у славян процессы такого рода происходили принципиально сходно и относительно синхронно, в силу чего викинги без затруднений включались в них, а местное общество пришельцев не отторгало (в долгосрочном плане, разумеется — конкретные конфликты имели место): будучи на первых порах чужими этнически, в социально-политическом и культурном отношении они оказывались близки.
108
См.: Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков. Смоленск; М., 1995. С. 25–38.
109
Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия мниха: Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Т. 2. Пг., 1922. С. 60. Возможно, такое определение под пером византийского хрониста появилось в силу того, что в авангарде войска Игоря в 941 г. действовали варяги (в то время уже наемники, приглашенные киевским князем из Скандинавии), родственные по языку восточным франкам — немцам (термин «варяги» — βαράγγοι — до XI в. в Византии не был известен).
110
Там же. Т. 1. Пг., 1920. С. 567. Вероятно, переводчик имел здесь в виду то же, что автор Начального свода в словах «от рода варяжьска» по отношению к новгородцам — верховную власть князей варяжского происхождения; автор же отождествления руси с варягами в ПВЛ мог истолковать данное место как указание на происхождение руси от варягов.
111
Это тем более кажется возможным, если автор отождествления — редактор ПВЛ, внесший в нее т. н. «ладожские статьи» (под 1096 и 1114 гг.), т. е. человек, неоднократно бывавший на севере Руси и слышавший там местные предания (см.: Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. I. Пг., 1916. С. XXXVII–XLI), среди которых могли быть и свидетельства того, что название «Русь» или сходное с ним когда-то было обозначением неких варягов.
112
См.: МельниковаЕ. А., Петрухин В. Я. Эволюция названия «русь» в процессе становления Древнерусского государства // ВИ. 1989. № 8; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 293–307, прим. 1 (здесь литература вопроса).
113
Заметим, что вопреки распространенному представлению, будто на юге Восточной Европы бытовала форма с корневым -о- (рос-), а не -у-, в ираноязычных вариантах эпитета «светлый» преобладают как раз формы с корневым-у — ruxs, rusan, rus, ruxn (см.: Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. 2. М., 1973. С. 435–437). О. Н. Трубачев возводит термин русь к индоарийской основе с тем же значением «светлый», «белый», бытовавшей, по его мнению, в Северном Причерноморье (Трубачев О. Н. В поисках единства: взгляд филолога на проблему истоков Руси. М., 1997. С. 220–260).
114
О ее пределах см.: Кучкин В. А. «Русская земля» по летописным данным XI — первой трети XIII в. // ДГ. 1992–1993 гг. М., 1995.
115
См.: Кирпичников А. Н, Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 231; Франклин С., Шепард Дж. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000. С. 86, 111.
116
См.: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII веков. М., 2001. С. 14–36. Анализ перечня этнонимов в Баварском географе показывает, что нет оснований видеть там наименования народов, живших севернее линии нижняя Висла — Припятское Полесье — средний Днепр — средний Дон (см.: Горский А. А. Баварский географ и этнополитическая структура восточного славянства // ДГ. 1995 г. М., 1997). Гипотеза о происхождении названия Русь от древнескандинавского *rōp(s) — через финское ruotsi небезупречна и в чисто лингвистическом отношении (см.: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 32–33).
117
ПРП. Вып. I. М., 1952. С. 6–9, 31–35. «Русь», «все люди русские» противополагаются в договорах «грекам», «всем людям греческим», т. е. терминам, обозначающим все население Византии.
118
Ср. франков и т. н. галло-римлян во Франкском государстве конца V–VII вв., тюрко-болгар и дунайских славян в Болгарии конца VII–IX вв., норманнов и англо-саксов в Англии второй половины XI–XII вв. — во всех случаях преодоление этнонимических различий заняло века.
119
Брим В. А. Происхождение термина «Русь» // Россия и Запад. Ч. I.Пг.,3 51923.
120
Впрочем, деление населения Восточноевропейской равнины в IX в. на «местных» славян и «пришлых» варягов весьма условно: для большей части региона (кроме южных лесостепных земель) славяне тогда были еще населением пришлым, недавно расселившимся здесь; автохтонами лесной зоны были балтские и финно-угорские племена.
121
См.: Lowmianski N. Poczqtki Polski. T. 4. Warszawa, 1970. S. 394–444; Флоря Б. Н. Формирование чешской раннефеодальной государственности и судьбы самосознания славянских племен Чешской долины // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М.,1981.
122
См.: Тржештик Д. Среднеевропейская модель государства периода раннего средневековья // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987; Флоря Б. Н. Государственная собственность и централизованная эксплуатация в западнославянских странах в эпоху раннего феодализма // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии: Проблемы феодальной государственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм). М., 1988; Жемличка П., Марсина Р. Возникновение и развитие раннефеодальных централизованных монархий в Центральной Европе (Чехия, Польша, Венгрия) // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI–XII вв.). М., 1991.
123
См.: Раткош П. Великая Моравия — территория и общество // Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 81–89; Lowmianski H. Op. cit. T. 4. S. 445–493; Т. 5. Warszawa, 1973. S. 310–504.
124
См.: StepanekM. Opevnena sideiste 8-12 stoleti ve stfedni Evrope. Praha, 1965; Флоря Б. Н. Формирование … С. 108–111, 117–119; Ко-ролюк В. Д., Литаврин Г. Г. Заключение // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982.С. 260–261.