Страница 5 из 14
Что касается наиболее северных общностей — кривичей и словен, то время их появления — вопрос дискуссионный. Существует точка зрения о появлении первых на севере Восточной Европы еще в V в.,[58] но другие исследователи склоняются к VIII[59] и даже IX[60] столетиям. В отношении словен называются VII,[61] VIII[62] и IX[63] века.
Действительно, достоверно славянские археологические памятники на севере Восточной Европы — т. н. круглые (полусферические) курганы и поселения — старше IX в. не датируются. Проблема заключается в интерпретации более ранних погребальных памятников данного региона — т. н. длинных курганов и сопок.
Длинные курганы разделяются на две группы. Более ранняя (VI–VII вв.) группа долгое время именовалась «псковскими» длинными курганами, но в недавнее время выяснилось, что она занимает ареал не только позднейшей Псковской, но и Новгородской земли (вплоть до ее восточных пределов — верховьев рек Мологи и Чадогощи). Более поздняя группа (VIII–IX вв.) расположена в смоленско-полоцком регионе (т. н. «смоленско-полоцкие» длинные курганы). Культура сопок датируется VIII–X вв. и охватывает в основном центральную часть будущей Новгородской земли.[64]
Еще на рубеже XIX–XX вв. была высказана гипотеза о соответствии культур длинных курганов и сопок двум известным по русскому Начальному летописанию восточнославянским общностям — соответственно кривичам и словенам.[65] В настоящее время ее последовательно отстаивает В. В. Седов. Он полагает, что ранние кривичи — это население культуры ранних длинных курганов, пришедшее из Повисленья в V в. С VIII столетия кривичи занимают смоленско-полоцкий регион (смоленско-полоцкая группа длинных курганов). Тогда же в Приильменье появляется новая славянская группировка — словене (культура сопок).[66]
Однако распространены и мнения о неславянской принадлежности данных групп памятников. Ранние («псковские») длинные курганы связывали с балтскими и прибалтийско-финскими племенами, поздние («смоленско-полоцкие») — с балтами; в населении, оставившем сопки, предполагали выходцев из Скандинавии и приладожскую «чудь» (финнов).[67]
В последнее время в изучении проблемы заселения славянами будущей Новгородской земли произошел существенный сдвиг, связанный с исследованием А. А. Зализняком древненовгородского диалекта на основе главным образом новгородских берестяных грамот. В нем были выявлены черты, близкие с западнославянскими (в первую очередь лехитскими), а также южнославянскими (в первую очередь словенским) языками; более того, обнаружилась черта, отличающая древненовгородский диалект от всех славянских языков средневековья, — отсутствие в нем т. н. «второй палатализации» (перехода к, г, х в ц, з, с перед ѣ или и). Исходя из этих наблюдений, А. А. Зализняк и В. В. Седов сформулировали тезис, согласно которому «носителями» отсутствия второй палатализации были кривичи: именно они явились древнейшим славянским населением Новгородской земли.
А. А. Зализняк отметил, что внутри древненовгородского диалекта выделяются два слоя — западный и восточный. Отсутствие второй палатализации — черта западного происхождения. Поскольку на западе Новгородской земли (на Псковщине) обитали кривичи, эту черту следует связывать именно с ними и считать кривичей древнейшим славянским населением данного региона. Сходство же ряда других черт древненовгородского диалекта с языками сербско-словенской группы южных славян следует связывать с пришедшими позже словенами.[68]
В. В. Седов, сопоставляя выводы лингвистики с данными археологии, отметил соответствие территории древненовгородского диалекта региону распространения культуры ранних длинных курганов. Опираясь на мнение С. Б. Бернштейна и Ф. П. Филина, датирующих вторую палатализацию временем до середины 1-го тыс. н. э., он посчитал, что только у населения, пришедшего в регион озёр Псковского и Ильмень не позднее этого времени, данная языковая особенность могла отсутствовать. Следовательно, речь должна идти о населении, оставившем ранние длинные курганы, а им были, согласно отстаиваемой В. В. Седовым гипотезе, кривичи. Словене же явились второй волной славянского заселения на севере Восточной Европы, и с ними связана культура сопок.[69]
На основе этих выводов А. А. Зализняка и В. В. Седова (воспринятых как безусловно доказанные) построены работы С. Л. Николаева о кривичских диалектах.[70]
Однако точка зрения А. А. Зализняка встретила критику со стороны ряда лингвистов. С наиболее развернутыми возражениями выступил В. В. Крысько. Он, в частности, показал, что древненовгородский диалект носил еще более гетерогенный характер. В нем встречаются, наряду с праславянскими архаизмами, также праславянские диалектные инновации, восточнославянские диалектные инновации и псковско-новгородские инновации. Особенно сомнительно выделение «западного», псковского слоя как древнейшего. Оно основано на лексике современных народных говоров; при этом не принято во внимание, что в собственно новгородском регионе в позднее средневековье имели место насильственные выселения части местных жителей и, наоборот, поселения выходцев из других регионов Руси.[71]
К этому можно добавить, что в новгородских берестяных грамотах сочетаются «западные» и «восточные» (по терминологии А. А. Зализняка) черты, при этом первые в ранний период преобладают.[72] Но что касается отсутствия второй палатализации (языковой особенности, присущей несомненно древнейшему населению Новгородской земли), то оно в современных говорах прослеживается не только на западе, в Псковской области (хотя здесь примеры наиболее многочисленны), но и в Новгородской области и в регионе северо-восточной новгородской колонизации, поэтому утверждение о «западном» происхождении этой черты не звучит убедительно.[73] Кроме того, относительно времени, когда у славян произошла вторая палатализация, есть разные мнения: большинство исследователей датирует ее VI–VII вв., выдвигалась датировка II–IV вв. (на которую опирается В. В. Седов), но существует и точка зрения, что этот процесс имел место только в VIII — начале IX вв..[74]
В гипотезе о кривичской подоснове населения Новгородской земли есть и еще одно слабое место. Кривичи, по ПВЛ, заселяли в период складывания Древнерусского государства территории в верховьях рек Западной Двины, Днепра и Волги. Принадлежность им земель в бассейне р. Великой и возле Псковского озера — гипотеза, разделяемая не всеми исследователями.[75] О расселении кривичей в более восточных регионах Новгородской земли можно говорить только при отождествлении их с населением культуры ранних длинных курганов, но такая точка зрения, как сказано выше, также далеко не является общепризнанной. Более того, существует мнение, что ранние («псковские») и поздние («смоленско-полоцкие») курганы не обязательно связаны с одним этносом: между ними существуют серьезные различия в погребальном образе и инвентаре. Бесспорно объединяет те и другие только форма насыпи, от которой эти культуры и получили свои названия.[76] Следовательно, даже признание носителей культуры смоленско-полоцких длинных курганов кривичами не влечет автоматически за собой признание кривичской (и вообще славянской) принадлежности населения культуры псковско-новгородских длинных курганов. Таким образом, гипотеза о кривичской подоснове населения Новгородской земли опирается на два недоказанных положения.
58
Седов В. В. Славяне в раннее средневековье. С. 211–217.
59
Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII — первая половина IX в.). Историко-археологические очерки. Л., 1968. С. 89–118; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX–XI вв. Л., 1978. С. 40–45.
60
Авдусин Д. А. Образование древнерусских городов лесной зоны // Труды V международного конгресса славянской археологии. Т. I. Вып. 2а. М., 1987. С. 7; Артамонов М. И. Первые страницы русской истории в археологическом освещении // СА. 1990. № 3. С. 280–282.
61
Седов В. В. Восточные славяне. С. 66.
62
Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 96–97; Носов Е. Н. Происхождение первых городов Северной Руси (Постановка проблемы: история и археология) // Исторические записки. Т. 5 (123). М.,321002. С. 43.
63
Авдусин Д. А. Указ. соч. С. 7–9.
64
32 См.: Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. С. 211–217, 229–252.
65
Спицын А. А. Сопки и жильники // Записки русского и археологического об-ва. Т. XI. 1–2. СПб., 1893; он же. Удлиненные и длинные русские курганы // Записки Отд. русской и славянской археологии Русского археологического об-ва. Т. V. 1. СПб., 1903.
66
Седов В. В. Новгородские сопки // Свод археологических источников. Вып. E1-8. М., 1970; он же. Длинные курганы кривичей // Свод археологических источников. Вып. Е1-8. М., 1974; он же. Восточные славяне… С. 46–66; он же. Славяне в древности. М., 1994. С. 296–304; он же. Славяне в раннем средневековье. С. 211–217, 238–246.
67
См.: Ляпушкин И. И. Указ. соч. С. 84–95; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 64–65; Носов Е. Н. Проблемы изучения погребальных памятников Новгородской земли // Новгородский исторический сборник. Вып. 1(11). Л., 1982; Конецкий В. П. Некоторые вопросы исторической географии Новгородской земли в эпоху средневековья // Новгородский исторический сборник. Вып. 3(13). Л., 1989; Буров В. А. К проблеме этнической принадлежности культуры длинных курганов // Российская археология. 1996. № 1 (здесь литература вопроса).
68
См.: Зализняк А. А. Новгородские берестяные грамоты с лингвистической точки зрения // Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977–1983 гг.). М., 1986; он же. Значение новгородских берестяных грамот для истории русского и других славянских языков // Вестник Академии наук СССР. 1988. № 8. С. 98–99; он же. Древненовгородское койне // Балто-славянские исследования. 1986. М., 1988; он же. Древненовгородский диалект и проблемы диалектного членения позднего праславянского языка // Славянское языкознание (Х международный съезд славистов. Доклады советской делегации). М., 1988; он же. Древненовгородский диалект, его внутренняя неоднородность и его место в славянском мире // Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте. Из раскопок 1984–1989 гг. М., 1993; он же. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 36–46,134–145.
69
Седов В. В. Начало славянского освоения территории Новгородской земли // История и культура древнерусского города. М., 1989; он же. Славяне в древности. С. 298–303; он же. Славяне в раннем средневековье. С. 211–217.
70
Николаев С. Л. Следы особенностей восточнославянских племенных диалектов в современных великорусских говорах // Балтославянские исследования. 1986. М., 1988 и 1987. М., 1989; он же. К истории племенных диалектов кривичей // Советское славяноведение. 1990. № 4.
71
См.: Крысько В. В. Заметки о древненовгородском диалекте // Вопросы языкознания. 1994. № 5, 6; он же. Древний новгородский диалект на общеславянском фоне // Там же. 1998. № 3 (здесь же см. о критике построений А. А. Зализняка — С. Л. Николаева другими языковедами).
72
Зализняк А. А. Древненовгородское койне. С. 61–65.
73
А. А. Зализняк отметил, что на собственно новгородский диалект оказывали влияние говоры Ростово-Суздальской земли (Зализняк А. А. Значение… С. 49). Это представляется более вероятным объяснением сохранения в народных говорах Псковщины большего количества свидетельств отсутствия второй палатализации.
74
См.: Глускина С. П. О второй палатализации заднеязычных согласных в русском языке (на материале северо-западных говоров) // Псковские говоры. Т. II. Псков, 1968. С. 33–35; Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I. М., 1991. С. 302–303.
75
См.: Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 81–85; Мачинский Д. А. Этносоциальные и этнополитические процессы в Северной Руси (период зарождения древнерусской народности) // Русский Север. Л., 1986. С. 5–23. Мнение о существовании «псковских кривичей» покоится на двух аргументах. В летописном рассказе о призвании Рюрика с братьями кривичи упоминаются среди общностей, приглашающих князя, и один из братьев, Трувор, сел в Изборске, следовательно Изборск (близ Пскова) был центром кривичей. Но если следовать такой логике, Белоозеро, в котором сел третий брат, Синеус, нужно считать центром мери (которая, согласно древнейшему варианту легенды, наряду со словенами и кривичами приглашала князей). Между тем достоверно известно, что на Белоозере жила весь, а не меря. (Объяснение перечня приглашающих «племен» и центров, в которых сели братья-варяги, без допущения существования «псковских кривичей» см.: Ма-чинский Д. А. Указ. соч. С. 7–23.) Второй аргумент исходит из распространения на Псковщине культуры длинных курганов, принадлежность которой кривичам не доказана (см. выше).
76
Шмидт Е. А. О смоленских длинных курганах // Славяне и Русь. М., 1968; он же. Погребальный обряд смоленских кривичей VIII–X вв. // Древнерусское государство и славяне. Минск, 1983; Енуков В. В. Псковские и смоленские длинные курганы (по данным погребального обряда) // Советская археология. 1992. № 1; он же. Ранние этапы формирования смоленско-полоцких кривичей. М., 1990. С. 136–154.