Страница 41 из 63
В первой эскадрилье день выходной, летает вторая. Сделал доклад о положении на юге, инженер Московского авиазавода рассказал о раскрутке винта, и мы направились в лес за грибами. После обеда — на речку. Наглушили рыбы, вдоволь поплавали, сварили уху и, когда взошла луна над росистой долиной, сквозь нависший туман, бодрые и веселые возвращались в Спас–Загорье. Летчики Лукьянцев, Лапшин, штурман Кононенко, стрелки–радисты Макаров, Щербаков — какая ладная, деловая компания, умеющая работать и отдыхать!
6 сентября
Г. К. Дубинин стал меня расспрашивать о плане партийной работы, о делах коммунистов эскадрильи.
Мы долго говорили о коммунистическом воспитании, морали и этике. Может быть, нам потребовалось бы еще несколько часов для развития нашей беседы, если бы нас не прервал вопрос:
— Чья это машина?
Мы оглянулись, сзади нас стоял высокий, стройный генерал–майор в летном шлеме. Его лицо было знакомо по тысячам снимков. Комиссар представился.
Он ответил:
— Командующий 3–й воздушной армией генерал–майор Громов. — Предъявив документы, спросил: — Не можете ли дать машину до 1–й воздушной?
«Эмка» была неисправна, пришлось вызвать машину из 1–й ВА.
Прославленный летчик, известный всему миру герой скромно выслушал вопросы летчиков, кратко и четко на них ответил, затем, когда за дорогой промелькнула мчавшаяся на аэродром машина, вежливо попрощался.
9 сентября
Всякий раз, когда нам становилось трудно, мы говорили себе: «Взгляните на Дубинина». Всякий раз, когда нас одолевала печаль, мы говорили: «Посмотрите на
Дубинина». Всякий раз, когда нас терзало сомнение, мы вспоминали: «Таков ли Дубинин?» Всякий раз, когда мы говорили о мужестве, перед нами вставал светлый образ Дубинина, и когда нам был нужен пример человеческой стойкости, большевистского дерзновения и благородства, мы с восхищением смотрели на коммуниста Дубинина.
11 сентября
Майор Жигарьков осунулся за эти дни, постарел, он и сейчас не оправился от удара — сидит за столом, смотрит на фотографию друга, и по щекам его катятся слезы.
Павел Михайлович Бартош крепится: он работает почти круглосуточно, внимательно следит за всем сложным хозяйством полка и вместе с командиром разрабатывает проект памятника военкому и его товарищам.
Александр Георгиевич Савин — инженер 1–й эскадрильи полка, после войны парашютист–испытатель, вспомнил, что на надгробье Дубинина и всего экипажа были выбиты стихи, написанные Горбатенковым:
«Он много труда вложил в работу по составлению некрологов, писем родным погибших, в том числе и письмо жене Дубинина после его смерти было написано им. Многочисленные надписи на памятниках были сочинены им. В эти произведения он вкладывал частицы своей души, и потому от них веяло большой теплотой. Он очень любил людей и отдавал им все, что мог», — написал мне В. И. Кононенко. Он, в свою очередь, любил Василия, летал с ним, учил его штурманской науке, ценил как друга.
23 декабря
Почта долго вертела открытки Сонюшки. Наконец сразу пять принес почтальон. Бодрым, хорошим духом веет от них. «Мне хочется быть рядом с тобой. Если бы не маленькие дети, пошла бы с оружием против врага».
Хорошее слово «верность». И нет его крепче в быту и походе. Если подруга в тылу умеет трудиться и ждать, мужу ее на войне легче врага побеждать. Верный такому закону, обращаюсь к
Тебе, любимая
11 января
На рассвете ушел в 1–ю В А.
Подполковник Б. А. Андросов — заместитель начальника штаба по политической части — предложил перейти на работу в армию.
Долго и убедительно доказывал он необходимость переменить профессию, расти на другой работе, отдавать свои силы и знания большому делу. Всем сердцем я был благодарен ему за внимание, заботу и чуткость, он напоминал собой в эти часы Дмитрия Андреевича Фурманова — те же ум, простота и учтивость, — но я никак не мог согласиться с одним: отказаться от риска, уйти с поля боя, не сражаться с врагом непосредственно.
Вот почему я запростестовал и, как только мог, просил подполковника не отрывать меня от горячего дела.
26 января
Мороз. Солнце. Ни облачка. Аэродром гудит. Беспрерывно взлетают и садятся «ПЕ-2», «ИЛы», «УТИ-4», «У-2», «Дугласы», «Чайки».
Полк сделал 18 вылетов на разведку аэродромов, дорог, оборонительных рубежей, коммуникаций и тыла врага.
27 января
Советское Информбюро порадовало новым известием: ликвидация сталинградской группировки противника подходит к концу. Два–три дня напряженной работы, и гитлеровская многотысячная банда, окопавшаяся в развалинах разрушенного города, будет полностью истреблена.
В последний день января Горбатенкова вызвал начальник отдела кадров — высокий тучный полковник, сухо и отчужденно поздоровался, посмотрел отсутствующим и безразличным взглядом, показал на стул.
Разговор был краткий и довольно официальный, похожий на следовательский допрос.
— Фамилия?
— Горбатенков.
— Звание?
— Техник–лейтенант.
— Что делаете?
— Летаю.
— А почему техник–лейтенант?
— Окончил техническую авиашколу.
— А как попали на самолет?
— Переучился.
— Почему звание не переменили?
— Это от меня не зависит. Впрочем, наше командование давно уже ждет результата из 1–й воздушной.
— Сколько боевых вылетов?
— Пятнадцать.
— Награждены?
— Нет.
— А почему нет награждений?
— И сие от меня не зависит. Видимо, не за что награждать.
— Странно. По приказу наркома за десять боевых вылетов положена награда… Образование?
— Высшее.