Супружеские пары

— Почему бы и нет? Pourquoi past. Я за. Смотри, не жалей ласки.

Последние слова прозвучали странно. Здесь, в тесном коридорчике, застеленном линолеумом, чувствуя смрадное дыхание Фрэнка, его тяжесть, он испугался, что его нервная жена этой тяжести не выдержит, а потом вспомнил, как она к этому стремилась. Вид Фрэнка — по-ослиному выпирающие зубы, красные глаза превратился в оскорбление. Гарольд повернулся к двери одиннадцатого номера и легонько ее толкнул. Дверь сама распахнулась настежь, словно темнота за дверью заждалась его появления.

В комнату проникал лишь тусклый свет фонаря из-под карниза крыши, заваленной снегом. Джанет села в постели. Ее короткие слова были как спички, опасно вспыхивающие во тьме.

— Ты? Зачем? Почему сейчас? Гарольд, так нельзя!

Он нащупал угол кровати, сел на самый край. Поверх ночной рубашки Джанет натянула свитер.

— Это все придумал твой муж. Я всего лишь уступил его уговорам. Они подумают, что мы впервые вместе.

— Теперь они все узнают. За нами будут следить. Как ты не понимаешь? Тебе надо было разыграть недоумение, сказать, что тебе ничего подобного и в голову не приходило! Фрэнк покладистый, когда пьяный, он бы не сопротивлялся. Уверена, он ждал, что ты откажешься. Господи, Гарольд!

Она прижалась к нему без всякой мысли о сексе. Он обнял ее круглую спину. Свитер делал ее похожей на больную.

— Мне хотелось к тебе, Джанет.

— Я всегда в твоем распоряжении.

— Нет, не всегда. Когда еще я мог бы провести с тобой всю ночь?

— Разве ты можешь получать удовольствие, когда через дверь они?

— Меня это не трогает. Я хорошо отношусь к обоим. Пусть урвут немного счастья.

— Для меня это невыносимо. Я не такая железная, как ты, Гарольд. Сейчас пойду к ним и все порушу.

— Не смей!

— Это ты не смей мной командовать. Ты мне не отец. Я вся трясусь…

— Полежи спокойно. Совсем не обязательно заниматься любовью. Можешь просто уснуть со мной в обнимку.

— Неужели ты не чувствуешь, что это нехорошо? Это уже настоящий разврат.

Он лег с ней рядом поверх одеяла. Снег за окном стал белее.

— По-твоему, на Луне это имеет значение? — спросил он.

— Это все она, — сказала Джанет. — Теперь у нее есть против меня оружие.

— У Марсии? Такое же, как у тебя против нее.

— Она закончила колледж, а я нет. Он рассмеялся.

— Понятно. Она закончила колледж и поэтому лучше разбирается в технике эротики, а значит, может больше получить от Фрэнка, чем ты от меня. Сейчас она выполняет «рыбий прикус», а потом примет позу верхом, рекомендованную факультетом гигиены Брин-Морского колледжа.

Джанет убрала руки под одеяло и фыркнула.

— Ничего подобного! Но в чем-то ты прав.

Он подумал, что, раздраженный вялостью Джанет, оскорбил ее чувства, и растерянно задышал носом. Через некоторое время она спросила с робостью продавщицы, обращающейся к нерешительному покупателю:

— Почему бы тебе не лечь под одеяло?

И он совершил путешествие сквозь одежды, проскользни вверх, к источнику ароматов, брызгавших на него под дюжиной углов, к свету и теплу. Радиатор рядом с умывальником урчал семью параллельными глотками, у Джанет тоже было семь равноценных свойств: она была непроницаема, бледна, рассыпчата, тяжела, ласкова, по-матерински уютна, вязала по рукам и ногам; она предоставила ему отдых, позволив упасть узким лицом в овраг между ее грудями и вывалить язык, как парализованная ящерица.

Что касается Фрэнка, то Марсия была для него прозрачной и легкой, как тени, скользящие по комнате; он раздувался до тех пор, пока она не исчезла, пока темнота не обрела вещественность. Потом раздался ее серебристый бездыханный голосок:

— Ой, как хорошо! Давай! Хорошо! Еще!

Между двумя парами, в комнате номер 10, Пайт и Анджела Хейнема спали спиной друг к другу, друг о друге не помня. Пай-ту снились премудрости последнего лыжного урока, Анджеле не снилось ничего, то есть снились безымянные дети, снег, заваливающий горную деревушку, в которой она никогда не бывала, огромный стол с ножками в форме львов и пустая синяя ваза на столе — сны, которых она уже не вспомнит, когда проснется.

Зато Гарольду никогда не забыть холодного величия Джанет, пятна света на ее полном плече, возвышавшегося над ним, ее изящества и покорности, пока он долго трудился, добиваясь второго оргазма. Она уже лежала под ним с жертвенной покорностью. Удлинившаяся шея, плечи в тени. — Прости, — сказал он. — Никак…

— Ничего, мне нравится.

— Может, мне остановиться?

— Не надо. Нет!

В ее голосе было столько скорби, что это ускорило развязку. Он опустошенно плюхнулся на нее, возвещая об освобождении. Она отвернулась и уснула. Постель превратилась в качели: коль скоро она провалилась в сон, ему пришлось мучиться бессонницей. Снег за окном сверкал все ярче. Подушка с ее всклокоченными волосами тоже казалась снежной. Всякий раз, закрывая глаза, Гарольд видел горный склон, заледеневшие сосны на вершине, бугры на лыжне, превращенные многочисленными лыжниками в камни, слышал скрип лыж. У него ломило ноги. В промежутках между вдохами и выдохами он внимал музыке, как будто Дебюсси. Он повернулся, прижался к Джанет.

— Нет, дорогой, не сейчас, — пропищала она детским голоском.

Ближе к рассвету он очнулся. Из коридора доносились шаги. Марсия! Брошенная жена, оскорбленная, близкая к безумию, ищет его… Рядом ворочалось во сне незнакомое тело. Гарольд взмок. Как шпион, распечатывающий конверт, он выбрался из-под одеяла. Ткань ночи стала рыхлой, распалась на частицы, бросающиеся в глаза: грязь, застрявшая между половицами, его собственные ноги, переступающие через лыжные ботинки, шелковая подкладка лыжных перчаток, сохнущих на батарее, как маленькие осьминоги, баночка с кремом для рук на пустом столике, отражающая свет луны. Он успел натянуть только штаны и свитер. Пол предательски заскрипел. Он приоткрыл дверь и придал лицу нежное выражение.

Из туалета возвращался Фрэнк: глаза навыкате, весь крапчатый под тусклой лампочкой. При виде Гарольда его взгляд болезненно изменился: стал дерзким и одновременно бегающим, стыдливым, беззащитным.

— В чем дело? — шепотом спросил Гарольд.

— Желудок. Не надо было пить.

— Et mafemme? Dort-elle?

— И очень крепко. Как там Джан-Джан?

— La тете.

Фрэнк задумался о своем новом положении.

— Такое ощущение, будто у меня внутри ком смолы. Меня только что вырвало. Вроде бы полегчало. Наверное, нервы…

— Хочешь вернуться к себе в комнату?

— Так, наверное, будет лучше. Скоро дети проснутся.

— Спокойной ночи, милый принц. Пусть ангелов полет… И так далее.

— Спасибо. Увидимся на спуске. — Гарольд хотел вспомнить, как будет по-французски «спуск», не вспомнил и усмехнулся, словно ирония ситуации только сейчас вылезла наружу.

Своим уходом Гарольд разбудил Джанет. Она слышала шепот в коридоре и знала, что сейчас в комнате появится Фрэнк. Она прикинулась спящей. Тогда она, наверное, и пришла к убеждению, что ее позорят. Ранняя красота заронила в нее большие надежды, раннее разочарование породило желчный идеализм, склонность находить в окружающем изъяны. Поведение Гарольда она сочла предательством. Марсия свободно избрала адюльтер, а она, Джанет, набросилась на Гарольда, чтобы погасить свое и его отчаяние. Циничный расклад уходящей ночи украл у нее это оправдание. Встречаясь с Гарольдом, она совершала акт мести, восстанавливала справедливость. Теперь получалось, что их связь — не мщение, а удобство. Идеалистка Джанет требовала от жизни большего, чем грубое самоуспокоение и секс. Моральные ограничения моральными ограничениями, но как быть с подозрением, что Марсия чувственнее ее, соблазнительнее в постели? Зачем ей повиноваться двум недостойным самцам и позволять Марсии респектабельно предаваться нимфомании? Женщина, которую она всегда считала сухой и неряшливой, оказалась дьяволом в юбке. Джанет предвидела, что в случае скандала — а избежать его будет трудно — Марсия удостоится сочувствия, а она соберет все плевки.