Супружеские пары

— Терри — молодец!

Дальше Терри сказала, что Кен воображает, будто он свободен принимать решения, но Пайт такой свободы лишен. Он любит своих детей, дорожит Анджелой. Кен совершит ошибку, если будет его заставлять, исходя из абсурдного представления о чести, не находящего применения уже не одну сотню лет, все бросить и жениться на Фокси. Пайт не так свободен, чтобы это сделать.

— Как все это воспринял Кен?

— Неплохо. Покивал, поблагодарил — нас и был таков. Потом Терри навестила Фокси — ведь Кен избрал нас ей в покровители — и застала ее за сборами. Фокси была совершенно спокойна, аккуратно причесана. Она решила уехать с ребенком к матери в Вашингтон. Думаю, она так и сделала.

— Слава Богу! Я хочу сказать, что для меня большое облечение — знать, что она жива-здорова. И что уехала отсюда.

— Ты действительно ничего этого не знал?

— Абсолютно!

— И даже не пытался с ней связаться?

— А разве это нужно? Что бы я ни сказал, она бы решила.

— я все еще в игре и пугаю карты. Ты другого мнения?

Мэтт так аккуратно подбирал и расставлял слова, что Пайт лишний раз понял: они уже не друзья. С друзьями так не осторожничают. Он стал Мэтту неприятен — что ж, Мэтт тоже ему неприятен. А как хорошо все начиналось! Мэтт в отглаженной солдатской форме, черные глаза-бусины сияют, как башмаки. Ретив!

— Мы с Терри, конечно, все это обсуждали. По нашему мнению, ты не должен позволять ему брать тебя на пушку. Дай понять Уитменам — позвони Кену, напиши Фокси, ведь найти адрес ее матери не такая уж проблема, — что ты ни в коем случае на ней не женишься. Думаю, если они это поймут, то снова сойдутся.

— Так ли это хорошо? Конечно, если они снова сойдутся, то тебе, Терри, папе римскому будет спокойнее. А вот Джорджина советует мне не изображать Господа Бога по отношению к Уитменам.

Галлахер поднял голову. Пайт сумел разглядеть плотно прижатое к черепу ухо, желвак на щеке, седую вмятину виска: на Хоуп-стрит уже зажгли фонари. Он знал, что произошло и что произойдет теперь: Мэтт переоценил свою способность убеждать с позиций морального превосходства и теперь, утомленный непонятливостью грешника, снова заползет в раковину своей незапятнанной правоты.

— Я бы предпочел не вмешиваться в твои дела. Я дал тебе совет. Последуй ему, если хочешь, чтобы все это закончилось достойно. Но я не претендую на то, чтобы догадываться, чего тебе на самом деле хочется.

Пайт предпринял попытку примирения: перед ним был партнер и источник ценной информации.

— Откровенно говоря, Мэтт, я уже не управляю событиями. Все, что мне остается, это пустить их на самотек и молиться.

— Как всегда. — Эти два слова Мэтт произнес уже без колебаний, машинально. Пайту представилась редкая возможность понять, каким его воспринимают другие. Он словно увидел свой непривычный профиль в одном из зеркал примерочной. «Рыжий мститель»…

Дома Анджела поведала ему о телефонном звонке. Они пи-i ли после ужина кофе, девочки смотрели сериал.

— Мне позвонили из Вашингтона, — начала она.

— Фокси?

— Да. Откуда ты знаешь? — И ответ на свой вопрос: — Значит, она тебе звонит… Мне она сказала другое.

— Нет, просто я узнал сегодня от Галлахера, куда они оба подевались. Кен пришел к ним во вторник и поведал свою печальную историю.

— Я думала, ты об этом знаешь. Терри давно мне все рассказала.

— Почему же ты молчала? Я очень волновался.

— Мы вообще молчим. — Это была чистая правда.

— Ну, какие новости от очаровательной Элизабет? Напряженное выражение лица Анджелы, похудевшего за последние дни, подсказало, что он избрал неверный тон. Она уже не поощряла легкомыслия.

— Она — само хладнокровие. Сказала, что живет у матери, много думает и все больше укрепляется в мысли… — Анджела сложила на столе руки, чтобы они не дрожали, — что им с Кеном надо развестись, пока ребенок маленький, иначе он будет расти в несчастливой атмосфере, как его мать.

— Боже… — пробормотал Пайт. Он чувствовал, что медленно погружается в пучину. Анджела подняла палец.

— Нет, погоди. Она сказала, что звонит не для этого, а для того, чтобы передать тебе через меня, что совершенно не хочет, чтобы ты от меня уходил. Что она… — палец опустился, чтобы не подчеркивать дальнейшее, — любит тебя, но развод — их с Кеном дело, ты ни при чем и не должен брать на себя никаких обязательств. Они повторила это, по меньшей мере, дважды.

— Что ты ей ответила?

— Что тут ответишь? Да, да, нет, спасибо. И повесила трубку. Да, еще спросила, не надо ли что-нибудь сделать в доме — запереть, иногда наведываться, но она ответила, что это лишнее, потом что Кен будет приезжать по выходным.

Пайт положил руки на стол, оттолкнулся, вздохнул. — Хорошая новость, сказал он. — Я устал от этого кошмара.

— Ты не чувствуешь себя виноватым в их разводе?

— Немного. Они давно были друг для друга мертвы, просто не ощущали этого. Можно считать, что я сделал доброе дело: открыл им глаза.

— Не уходи, Пайт. Фокси мне было нечего сказать, зато есть, что сказать тебе. Может быть, принесешь бренди?

— Не знаю, как ты, а я полон под завязку. Между прочим, прекрасный ужин! Не знаю, почему мне так нравится фасоль. Предпочитаю легкую пищу.

— Неси бренди! Быстрее, пожалуйста. Фильм скоро кончится. Я хотела дождаться, пока лягут дети, но так разволновалась, что уже не могу ждать. Мне необходим бренди.

Не дождавшись, пока он наполнит рюмки, она начала:

— Фокси взглянула правде в глаза, и мы, по-моему, должны поступить также. Думаю, ты должен уйти, Пайт. Прямо сегодня. Я не хочу больше с тобой жить.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Тогда бренди — лишнее. Объясни, почему. Ты ведь знаешь, что с Фокси все кончено.

— Не уверена, но это не важно. Думаю, ты все еще ее любишь, а если и нет, то поговаривают про Би. Не было бы Би, появилась бы другая. Наверное, нам не стоит продолжать.

— А девочки? Разве они не стоят усилий?

— Хватит прятаться за девочками! Я считаю, что им это тоже не нужно. Они чуткие, всегда знают, когда мы ссоримся. Когда мы не ссоримся, им, боюсь, еще хуже. У бедняжки Нэнси вообще не все в порядке с головой. Не уверена, что Рут не переживает, просто ей по наследству от меня достался безмятежный вид.

— Снова твоими устами говорит психотерапевт.

— Нет. Он никогда не расставляет оценок: то-то хорошо, то-то плохо… Я пытаюсь высказать свои мысли, хотя мне это нелегко дается, потому что отец всегда знал за меня, что мне полагается думать. Мой психоаналитик почти все время молчит — я даже не знаю толком, как он выглядит, так мне страшно на него взглянуть. Если мои речи звучат правдиво, я пытаюсь с ними сжиться…

— Черт, все из-за этого осла Фредди Торна!

— Дай закончить. Правда состоит в том, что ты меня не любишь, Пайт Хейнема. Не любишь, не любишь!

— Нет, люблю. Это же очевидно!

— Прекрати! Не любишь. Ты отказал мне в доме, который мне приглянулся, а потом отреставрировал его для нее.

— Мне за это заплатили. А тебя я обожаю.

— Вот именно. Обожаешь, чтобы не любить. Моя грудь и задница тебе подходят, тебе льстит, что я профессорская племянница, научила тебя пользоваться вилкой, принимаю тебя назад после всех загулов, ты специально делаешь меня фригидной, чтобы почувствовать свободу…

— Я тебя обожаю. Ты мне нужна.

— Значит, тебе не то нужно. С меня хватит. Я устала от принуждения.

Бренди жгло его изнутри огнем.

— Разве я тебя принуждал? Наверное, случалось, но только в последнее время. Ты не давала мне того, чего я просил.

— Ты не знал, как попросить.

— Может быть, теперь я это знаю.

— Поздно. Знаешь, что я думаю? Что это твоя судьба.

— Бессмыслица, суеверие! — Но в действительности он верил в то, что за ширмой из супружеских пар и их домов существует кальвинистский Бог, предоставляющий нам полную свободу, не прислушиваясь к нашим молитвам, не спрашивая нашего мнения. Анджела стала посланницей этого Бога. Он сражался с ней так, как сражается изнасилованная женщина: после драки кулаками не машут.