Страница 8 из 70
В каком–то смысле хорошая память добавила Альфреду головной боли. Теперь, когда отпала необходимость рыться в картотеках, у него появилась куча свободного времени, которое он тратил на тихие страдания по Эллен. Самые яркие переживания Альфред испытывал не наяву, а в фантазиях — и так было всегда, еще до занятий на курсах по улучшению памяти. И в самых «вкусных» его фантазиях неизменно присутствовала Эллен. Если он скажет ей о своих чувствах, и она даст ему от ворот поворот — а скорее всего так и будет, — она уже никогда не появится в его фантазиях, и он потеряет ее навсегда. Альфред не хотел рисковать.
Зазвонил телефон.
— Это мистер Триллер, — сказала Эллен.
— Мурхед, — сказал мистер Триллер, — у меня тут завал. Похоже, один я зароюсь. Поможешь?
— Конечно, шеф. Что надо делать?
— Ты возьми карандаш.
— А мне он зачем? — удивился Альфред.
— Нет уж, возьми, — сурово проговорил мистер Триллер. — Мне будет спокойнее, если ты все запишешь. Я и сам уже путаюсь в этих цифрах.
Чернила в Альфредовой ручке давно засохли, а чтобы взять карандаш, надо было встать из–за стола, и поэтому Альфред соврал:
— Ладно, я взял чем записывать. Диктуйте.
— Во–первых, мы сейчас заключаем договора на субподряды по крупным военным заказам, для обозначения которых будем использовать новую серию кодовых номеров. Все они начинаются с 16–А. Нужно немедленно разослать телеграммы по всем нашим заводам.
Перед мысленным взором Альфреда предстала Ава Гарднер, производящая сложные манипуляции с винтовкой. На ее свитере было вышито «16–А».
— Ясно, шеф.
— И у меня тут директива от…
Спустя четверть часа изрядно вспотевший Альфред в сорок третий раз проговорил: «Ясно, шеф», — и повесил трубку. Перед его мысленным взором растянулась процессия, по сравнению с которой даже самые безумные фантазии Сесиля Б. Де Миля показались бы пресными и не стоящими внимания. Все знаменитые кинодивы, которых только знал Альфред, выстроились перед ним, и каждая держала в руках что–то такое, или была одета во что–то такое, или сидела верхом на чем–то таком, за что Альфреда сразу выгнали бы с работы, если бы он это забыл. Картина была грандиозная, и она требовала полной сосредоточенности. Если бы Альфред отвлекся хоть на секунду, все бы рассыпалось вмиг. Нужно было немедленно все записать, пока не случилось трагедии. Нужно срочно взять ручку и лист бумаги. Альфред прошел через комнату, как охотник, крадущийся за дичью, — стремительно и бесшумно. Даже немного пригнувшись.
— Мистер Мурхед, вы хорошо себя чувствуете? — встревожено спросила Эллен.
— Мм–м. Мм–м, — промычал Альфред, нахмурившись.
Он схватил карандаш и блокнот и только тогда сделал выдох. Картинка уже начинала тускнеть, но пока что держалась. Альфред рассматривал женщин одну за другой, записывал всю информацию, которую они ему передавали, и позволял им исчезнуть.
Ближе к концу, когда их число сократилось, он немного замедлил темп, чтобы насладиться соблазнительным зрелищем. Вот Энн Шеридан, предпоследняя в очереди, подъехала к нему верхом на необъезженном мустанге и легонько стукнула по лбу электрической лампочкой, напомнив Альфреду фамилию главного доверенного лица из компании «Дженерал электрик». Мистер Бронко. Энн зарделась под пристальным взглядом Альфреда, спешилась и исчезла.
И вот осталась одна, последняя. Она стояла перед ним, держа в руках стопку бумаг. Альфред смотрел на нее в замешательстве. Бумаги явно должны были что–то ему подсказать, но на этот раз память его подвела. Альфред шагнул вперед и привлек красотку к себе.
— Ну, рассказывай, малышка. Что у тебя на уме? — прошептал он.
— Ах, мистер Мурхед, — вздохнула Эллен.
— О господи! — Альфред разжал объятия. — Эллен… прошу прощения. Я забылся.
— Слава богу, вы все–таки вспомнили обо мне.
Любое разумное предложение
Несколько дней назад, как раз перед тем, как я приехал сюда, в Ньюпорт, передохнуть несмотря на то, что оказался без цента в кармане, мне пришло в голову, что нет другой такой профессии — или области рэкета, если угодно, — представители которой больше страдают от своих клиентов, чем торговцы недвижимостью. Если стоишь смирно, тебя бьют. Если бежишь — стреляют.
Может, у дантистов еще более суровые отношения со своими клиентами, но я лично в этом сомневаюсь. Дайте человеку выбор между удалением зуба или необходимостью выплаты комиссионных торговцу недвижимостью, и он неизменно склонится в пользу клещей и новокаина.
Возьмем Делаханти. Две недели назад Деннис Делаханти попросил меня помочь продать его собственный дом и сказал, что хочет получить за него двадцать тысяч.
В тот же день я повез клиента посмотреть дом. Клиент прошелся по нему, сказал, что ему все понравилось и он его покупает. Вечером он заключил сделку. С Делаханти. За спиной у меня.
После этого я отправил Делаханти счет, рассчитывая получить комиссионные — пять процентов от продажной цены, одну тысячу долларов.
— Ты кто такой? — полюбопытствовал он. — Популярная кинозвезда?
— Вы знаете, что мне полагаются комиссионные.
— Разумеется, знаю. Но ты проработал один час. Тысячу баксов за час! Сорок тысяч в неделю, два миллиона в год! Я бы мечтал об этом.
— В некоторые годы я зарабатывал и по десять миллионов, — заметил я.
— Я работаю шесть дней в неделю, сорок недель в году, и вдруг оказывается, что должен заплатить какому–то молодому наглецу типа тебя тысячу баксов за час улыбок, пустую болтовню и пинту бензина. Нет, я напишу моему конгрессмену. Если это законно, то такой закон безусловно необходимо отменить.
— Он и мой конгрессмен, — напомнил я. — И вы подписали контракт. Вы же читали его, не так ли?
Он повесил трубку. И до сих пор не расплатился.
Пожилая миссис Хеллбруннер позвонила как раз после Делаханти. Ее дом был выставлен на продажу уже три года и представлял собой все, что осталось от семейного состояния Хеллбруннеров. Двадцать семь комнат, девять ванных, зала, кабинет, студия, музыкальный салон, солярий, башни с бойницами для арбалетчиков, символический разводной мост с опускной решеткой и сухой ров. Не сомневаюсь, что где–нибудь в подвале должны существовать дыба и виселица для непокорной дворовой челяди.
— Как–то это неправильно, — сказала миссис Хеллбруннер. — Мистер Делаханти продал свой кошмарный спичечный коробок за один день и на четыре тысячи дороже, чем сам за него заплатил. Видит бог, я за свой дом прошу всего лишь четверть его истинной стоимости.
— Да, но на вашу собственность должен быть весьма специфический покупатель, миссис Хеллбруннер, — заметил я, имея в виду сбежавшего из психушки маньяка. — Но когда–нибудь он появится. Недаром же говорят, что на каждого покупателя есть свой дом, и на каждый дом — свой покупатель. Не скажу, что здесь мне каждый день попадаются люди, по внешнему виду которых можно понять, что им по карману приобретение недвижимости ценой в сотню тысяч долларов, но рано или поздно…
— Когда мистер Делаханти обратился к вам как клиент, вы тотчас же принялись за работу и заслужили свои комиссионные, — продолжала она. — Почему бы вам не сделать то же самое для меня?
— Мы просто должны проявить терпение. Дело в том…
Она тоже повесила трубку, а в следующий момент в дверях офиса я увидел высокого седовласого джентльмена. Что–то в нем — а может, и во мне — вызвало у меня желание встать по стойке смирно и подтянуть мой свисающий живот.
— Да, сэр! — воскликнул я.
— Это ваше? — произнес он, протягивая вырезанное из утренней газеты объявление таким жестом, словно возвращал выпавший из моего кармана грязный носовой платок.
— Да, сэр. Усадьба Хёрти, сэр. Я подавал объявление, совершенно верно.
— Это усадьба, Пэм, — сказал он, и я увидел высокую, одетую в темное женщину. Она смотрела не прямо на меня, а куда–то над моим левым плечом, словно я был метрдотелем или еще какой–то малозначительной фигурой из обслуживающего персонала.