Колеса (др. изд.)

Куда исчезли все цветы? Куда девались любовь, жизнь, идеальная пара – Адам и Эрика Трентон, молодые, еще совсем недавно влюбленные друг в друга? Куда, куда?.. И Эрика заснула.

Когда она проснулась, дело уже шло к полудню, и водянистое осеннее солнце светило сквозь прорези в жалюзи на веранде.

Снизу доносились постукивание и гул пылесоса – Эрика с облегчением подумала: значит, миссис Гуч, приходившая убирать дом дважды в неделю, уже за работой и она, Эрика, свободна. Можно будет не заниматься домом, хотя последнее время она вообще уделяла ему куда меньше внимания.

У постели лежала утренняя газета. Должно быть, Адам оставил – такое с ним случалось. Взбив повыше подушки, Эрика села в постели – ее длинные светлые волосы тотчас рассыпались по плечам – и развернула газету.

Значительное место на первой полосе было отведено нападкам Эмерсона Вэйла на автопромышленность. Эрика наскоро пробежала глазами почти весь очерк – он не заинтересовал ее, хотя порою у нее самой возникало желание напуститься на автомобильную промышленность. Она никогда не увлекалась автомобилями – даже когда переехала в Детройт, – хоть и очень старалась ради Адама. Ее даже возмущало то, что столь многие автомобилестроители с головой погружаются в свою работу, не оставляя времени ни на что другое. Отец Эрики, старший пилот на одной из воздушных трасс, был знатоком своего дела, но, выйдя из кабины самолета и направляясь домой, все служебные заботы оставлял позади. Его жизненные интересы были сосредоточены вокруг семьи, а потом еще – порыбачить, смастерить что-нибудь из дерева, почитать, поиграть на гитаре, порой просто посидеть на солнышке. Эрика знала, что даже сейчас ее отец и мать проводят гораздо больше времени вместе, чем они с Адамом.

Когда она вдруг объявила о своем намерении выйти замуж за Адама, отец сказал ей: “Ты – сама себе хозяйка и всегда поступала, как хотела. Так что возражать против твоего намерения я не стану, а если бы даже и стал, это ничего бы не изменило, поэтому лучше уж выходи замуж с моего благословения, чем без него. А со временем, может, я привыкну к тому, что у меня зять почти одних со мной лет. Человек он вроде порядочный, мне он нравится. Но об одном я хочу тебя предупредить: он честолюбив, а что такое честолюбие – особенно там, в Детройте, – ты еще не знаешь. И если у вас жизнь не заладится, так по этой причине”. Эрика порой думала: до чего же наблюдателен – и до чего прав – был отец!

Мысли Эрики вернулись к газете и Эмерсону Вэйлу, смотревшему на нее, осклабясь, с фотографии над статьей в две колонки. Интересно, каков этот молодой критик автомобильной промышленности в постели, подумала она и решила: скорее всего никуда не годится. Она слышала, что в его жизни не было женщин – как, впрочем, и мужчин, – хотя ему и пытались приклеить ярлык гомосексуалиста. Просто слишком стало много усталых, истрепанных мужчин. Она небрежно перевернула страницу.

Ничего такого, что удержало бы ее интерес, не было, начиная с международных событий – в мире происходили те же катавасии, что и всегда, – и кончая разделом светской хроники, где мелькали привычные фамилии автомобильных боссов: Форды принимали итальянскую принцессу, Роши были в Нью-Йорке, Таунсенды присутствовали на симфоническом концерте, а Чейпины охотились на уток в Северной Дакоте. На следующей странице Эрика задержалась взглядом на колонке, подписанной “Энн Лэндерс”, и тут же стала мысленно составлять письмо к ней: “Моя проблема, Энн, – обычная проблема замужней женщины. По этому поводу много шутят, но шутки выдумывают люди, с которыми ничего подобного не происходит. А истина чрезвычайно проста: говоря откровенно, мне просто не хватает мужского внимания… Уже давно между мной и мужем ничего нет…"

Нетерпеливо, со злостью Эрика скомкала газету и отбросила одеяло. Выскользнув из постели и подойдя к окну, она резко дернула за шнур – комнату залил дневной свет. Затем она поискала глазами сумку из коричневой крокодиловой кожи, с которой выходила накануне, – сумка лежала на туалетном столике. Эрика порылась в ней, нашла маленькую кожаную книжечку и, листая странички, направилась к телефону, стоявшему у кровати с той стороны, где спал Адам. Она, не раздумывая, быстро набрала номер. Руки у нее дрожали, и она положила книжечку на кровать рядом с собой. Женский голос произнес:

– “Детройтские подшипники и автодетали”. Эрика назвала имя, записанное у нее в книжке такими каракулями, что только она могла их разобрать.

– В каком отделе он работает?

– По-моему, в отделе сбыта.

– Одну минутку.

До Эрики доносился гул пылесоса. Пока он гудит, она могла быть уверена, что миссис Гуч не подслушивает.

В трубке раздался щелчок и послышался другой голос, но не тот, который ей был нужен. Эрика повторила имя нужного ей человека.

– Да, такой тут есть. – Она услышала, как он крикнул:

– Олли! – Затем другой голос:

– Я взял трубку. – И уже гораздо отчетливее:

– Алло!

– Это Эрика. – И уже менее уверенно добавила:

– Вы, наверное, помните.., мы встречались…

– Конечно, конечно, помню. Вы откуда говорите?

– Из дому.

– Дайте ваш номер. Она сказала.

– Повесьте трубку. Я сейчас перезвоню. Эрика ждала и нервничала, не в силах решить, стоит ли вообще снимать трубку, но когда раздался звонок, она тотчас ее взяла.

– Привет, детка!

– Здравствуйте, – сказала Эрика.

– Для особых разговоров нужен и особый телефон.

– Я понимаю.

– Давненько мы не видались.

– Да. Давно. Молчание.

– А ты зачем позвонила мне, детка?

– Ну, я подумала.., что мы могли бы встретиться.

– Для чего?

– Может, пошли бы вместе чего-нибудь выпить.

– Мы уже в прошлый раз пили. Помнишь? Весь день тогда проторчали в этом чертовом баре в гостинице на шоссе Куинс.

– Я знаю, но…

– Ив позапрошлый раз тоже.

– Но ведь тогда мы только в первый раз встретились.

– О'кей, не будем считать тот первый раз. Дамочка раскладывает пасьянс, как считает нужным, – это ее дело. Но уж на второй-то раз мужик рассчитывает добиться чего-то, а не торчать весь день в обжираловке. Потому-то я и спрашиваю: что у тебя на уме?

– Я думала.., если б мы встретились, я бы объяснила…

– Не выйдет.

Она опустила руку, державшую трубку. Да что же это она делает, как можно даже говорить с таком… Есть же другие мужчины. Но где?..

В мембране заскрипело:

– Ты еще туг, детка? Она поднесла к уху трубку.

– Да.

– Послушай, раз ты молчишь, я тебя сам спрошу; ты хочешь, чтоб я переспал с тобой?

Эрика чуть не расплакалась от унижения – она была сама противна себе.

– Да, – сказала она. – Да, этого я и хочу.

– Значит, на этот раз ты уверена. Больше меня не надуешь?

Великий Боже! Он что же, хочет, чтоб она дала ему расписку? Она подумала: “Неужели женщины доходят до такого отчаяния, что способны простить подобную грубость?” Ви-Эилю, За.

– Уверена, что нет, – сказала Эрика.

– Блестяще, детка! А что, если мы с тобой сговоримся на будущую среду?

– Я думала.., может быть, раньше. – Ведь до среды еще целая неделя.

– К сожалению, детка, не выйдет. Через час уезжаю в командировку. В Кливленд на пять дней… – Он хрюкнул. – Надо ведь, чтоб и огайские девочки не скучали.

Эрика принужденно рассмеялась:

– А у вас действительно широкий диапазон действий.

– Еще какой – ты удивишься, когда узнаешь. Она пожала плечами и мысленно ответила: “Нет, не удивлюсь. Больше я уже ничему не удивлюсь”.

– Я позвоню тебе сразу, как вернусь. А ты не остывай, пока меня не будет. – Снова пауза. И потом:

– В среду-то ты будешь в порядке? Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Конечно. Неужели вы думаете, я такая дура, что не подумала об этом? – не выдержала Эрика.

– Ты и представить себе не можешь, сколько женщин об этом не думают.

Эрика слушала его так, словно все, что он говорил, относилось не к ней. “Неужели он никогда не пытался сказать женщине что-то приятное, а не мерзость?” – думала она.