Страница 25 из 39
– Сегодня утром у меня был некий мистер Лоубартон. Хочешь сигарету? – Обойдя стол, он присел на ручку ее кресла и протянул ей портсигар.
– Спасибо. Да, это отец Вивьен. Ее родители приехали вчера. Они меня не знают, и, разумеется, это их беспокоит. Я сама посоветовала мистеру Лоубартону поговорить с тобой.
– Я это сделал, – сказал О'Доннел. – Я заверил его, что его дочь в самых надежных, самых опытных руках. Он был вполне удовлетворен.
– Спасибо. – Люси неожиданно обрадовали эти слова.
– Не стоит. – О'Доннел улыбнулся. – Я сказал только правду. А теперь рассказывай по порядку.
Люси вкратце изложила историю болезни, предполагаемый диагноз и сказала, что ответов от специалистов до сих пор нет. Это ее очень тревожит.
– Сколько, ты сказала, девочке лет?
– Девятнадцать. – Люси внимательно следила за лицом Кента. Она прочла в нем понимание и сочувствие. Сколько тепла и симпатии было в его голосе, когда он только что высоко оценил ее как хирурга. Почему это так важно для нее? Она вдруг поняла, что любит этого человека, что просто сама боится признаться себе в этом. Почувствовав внезапную слабость, Люси испугалась, что выдала себя и О'Доннел все понял.
Но он неожиданно поднялся и извиняющимся тоном сказал:
– Прости, Люси, я очень занят. Дела. – Он улыбнулся. Как всегда.
Люси встала, чувствуя, как отчаянно бьется сердце. Открывая ей дверь, О'Доннел легонько обнял ее за плечи. Это был ничего не значащий дружеский жест, но Люси совсем растерялась.
– Держи меня в курсе, Люси. И если ты не возражаешь, я взгляну сегодня на твою больную.
– Разумеется. Она будет только рада, и я тоже, – овладев собой, сказала Люси.
Вернувшись от Вивьен в патологоанатомическое отделение, Майк Седдонс внезапно почувствовал облегчение, будто кто-то снял с него давивший его груз тревоги и опасений. Жизнерадостный и беспечный по натуре, Майк не мог долго находиться в непривычном для него нервном напряжении. Он вдруг поверил, что все будет хорошо. Это состояние легкости и оптимизма не покидало его и тогда, когда он начал ассистировать доктору Макнилу при очередном вскрытии. Вот почему он по привычке начал рассказывать анекдот, которых знал множество, а затем вдруг попросил у Макнила сигарету. Тот, не отрываясь от работы, кивком указал на свой пиджак, висевший в дальнем конце секционного зала.
Раскуривая сигарету, Майк громким голосом досказал анекдот, и Макнил от души расхохотался. Но не успел его смех умолкнуть под гулкими сводами зала, как открылась дверь и вошел Дэвид Коулмен.
– Доктор Седдонс, прошу вас погасить сигарету, – услышал Майк тихий, но твердый голос. Он обернулся.
– А, доброе утро, доктор Коулмен. Простите, я вас не заметил.
– Погасите сигарету, доктор Седдонс, – уже ледяным тоном повторил Коулмен.
– О, конечно, пожалуйста… – Майк не вполне еще понимал, чего от него хотят, и направился с сигаретой прямо к анатомическому столу.
– Нет, не сюда. – Слова прозвучали резко, как щелканье хлыста. Седдонс пересек зал и наконец нашел пепельницу.
– Доктор Макнил!
– Да, доктор Коулмен, – тихо ответил Макнил.
– Анекдоты и смех в анатомическом зале во время вскрытия неуместны. Будьте добры помнить, что вы на работе. Благодарю вас, джентльмены, продолжайте вашу работу. – Коулмен кивнул и вышел.
– Здорово он нас, а? – сказал Седдонс.
– И поделом, как мне кажется, – с досадой произнес Макнил.
Убирая свою квартирку, Элизабет Александер подумала, что им обязательно следует купить пылесос – эта щетка никуда не годится. Надо сказать Джону. Пылесосы теперь не так дороги. Как все же надоедает постоянно отказывать себе в самом необходимом! Джон, возможно, прав. Нельзя все время экономить, Джону незачем учиться дальше, он и так неплохо зарабатывает. Медицинский факультет – это еще четыре года лишений, а потом стажировка в больнице, специализация, если Джон решит выбрать какую-нибудь одну область медицины. Стоит ли все это таких жертв? А ребенок? Чем больше Элизабет думала о будущем, тем меньше знала, что все-таки делать. Может быть, стоит пожить немного для себя, хотя бы сейчас, пока они еще молоды? Или лучше, чтобы Джон получил высшее медицинское образование? Доктор Коулмен прямо сказал, что Джону следует учиться дальше, иначе он будет сожалеть всю жизнь. Элизабет помнит, какое впечатление произвели на Джона эти слова. Да и на нее тоже. Она нахмурилась. Надо все хорошенько еще раз обдумать. Поставив щетку на место, Элизабет принялась вытирать пыль. Протянув руку к вазе с цветами, чтобы вынуть два увядших бутона, она вдруг почувствовала резкую боль в пояснице. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Элизабет застыла на месте. Она не сразу сообразила, что это, но когда боль повторилась и стала нестерпимой, Элизабет все поняла.
– Нет! О нет, нет! – громко, протестующе закричала она. С трудом превозмогая повторяющиеся приступы боли, она наконец сообразила, что надо делать. Телефон больницы был записан и висел на самом видном месте. Подняв трубку, она набрала номер.
– Доктора Дорнбергера… Скорее, пожалуйста! Это миссис Александер… Роды.., роды начались!..
Доктор Коулмен постучался в кабинет Пирсона и вошел. Главный патологоанатом сидел за столом, рядом стоял Карл Баннистер. Увидев Коулмена, он демонстративно отвернулся.
– Вы хотели меня видеть, доктор Пирсон?
– Да. – Пирсон был сдержан и официален. – На вас жалуется кое-кто из персонала отделения. Например, вот мистер Баннистер.
– Да? – Коулмен удивленно поднял брови.
– Как я понимаю, между вами произошла сегодня размолвка.
– Я бы не назвал это размолвкой. – Коулмен старался говорить как можно спокойнее.
– Что же это было? – В голосе старика звучала ирония.
– Я сам хотел доложить вам, но поскольку это сделал уже мистер Баннистер, то мне остается только разъяснить, как все было на самом деле.
– Если это вам не трудно.
Коулмен, стараясь не замечать сарказма, изложил суть своего столкновения с Баннистером. Все было очень просто – старший лаборант перепутал препараты и неверно записал анализы в регистрационный журнал. Коулмен, решивший проверить работу лаборатории серологии, обнаружил небрежности, ошибки и сделал замечание. В свое время он предупреждал лаборантов Александера и Баннистера, что периодически будет проверять их работу. В этом нет ничего необычного, таков порядок во всех лабораториях.
Пирсон круто повернулся и воззрился на Баннистера.
– А ты что скажешь, Карл?
– Я не люблю, когда за мной шпионят, – грубо огрызнулся тот. – Я не привык так работать.
– Идиот! – Пирсон уже не владел собой. – Мало того, что делаешь ошибки, еще приходишь и жалуешься.
Разгневанный патологоанатом тяжело дышал. Коулмен понимал, что гнев старика направлен не только против незадачливого лаборанта, но и против него, Коулмена. Пирсон вынужден был против своей воли отчитывать лаборанта.
– Может, прикажешь выдавать тебе медали за ошибки? Ты свободен! – сказал Пирсон Баннистеру и, как только тот вышел, обрушил весь свой гнев на Коулмена:
– Что все это значит? Кто позволил вам проверять работу лаборантов?
Коулмен понял, что взбучка, данная Баннистеру, ничто по сравнению с тем, что ждет его. Но он решил держать себя в руках.
– Разве на это нужно специальное разрешение? Это входит в мои обязанности, – сказал он сдержанно.
– Когда будет нужно, я сам проверю. – Пирсон даже стукнул кулаком по столу.
– Кстати, вы мне сами это разрешили, – напомнил ему Коулмен. – Вчера я сказал вам, что намерен проводить периодическую проверку анализов в лаборатории серологии, и вы одобрили это.
– Я не помню такого разговора, – с недоверием посмотрел на него Пирсон.
– Уверяю вас, такой разговор был. Мне несвойственно утверждать то, чего не было. Просто вы были слишком заняты и, возможно, забыли. – Коулмен чувствовал, как ему изменяют хладнокровие и выдержка.