Бессмертный (др. изд.)

— А как ее зовут?

— Сара. — Он закатил глаза. — Он видит Сару, она прекрасна. Его поразило как молнией: без нее не могу! И вот он идет в дом ее отца — отца зовут Леоне — и просит руки этой женщины, Сары. Отец соглашается, и они женятся. Они очень счастливы. В положенный срок у них рождается трое прелестных детишек…

— А их как зовут? — не унимался я.

Странник пробормотал несколько фраз на неизвестном языке. Мне не нужно было перевода, чтобы понять: он бранится. Потом он сквозь зубы продолжил:

— Их зовут Авраам, Исаак и Анна. Тесть, очень состоятельный, умирает, и его состояние переходит к Джузеппе. У Джузеппе есть все: прекрасная любящая жена, прелестные дети, прекрасный дом, земля, овцы, скот и золото.

— Хорошая история!

— Да. Так вот, долго ли коротко ли, в стране случилось страшное, ужасное наводнение…

— Как наводнение в ноябре тысяча триста тридцать третьего, — заметил я. — Ужас, что было. Дождь лил не переставая, потоками четыре дня и четыре ночи. А какие молнии! Раскаты грома следовали один за другим! Вы тогда были во Флоренции?

— В Ирландии, — коротко ответил он. — Так вернемся же к…

— Потрясающее зрелище было, а звуков таких я ни прежде, ни потом не слышал, — продолжил я. — Непрерывно звонили все церковные колокола. Один мой знакомый монах, брат Пьетро, объяснил, что это мольба о том, чтобы Арно больше не поднимался. А в домах люди били в кастрюли и медные тазы, громко взывали к Богу: «Misericordia, misericordia!»,[77] но Бог только смеялся, а вода все прибывала, а люди, спасаясь от опасности, перелезали с одной крыши на другую, перебираясь от дома к дому по наспех сделанным мосткам. Люди подняли такой громкий гвалт, что не слышно было грома!

— Да уж, громко! Но в моей истории…

— Представляете себе, водой смыло все мосты, — сказал я, будто бы по секрету. — Я видел, как снесло Понте Веккьо, вместе с лавочниками, которые так и остались сидеть в деревянных хибарках. Ужасная трагедия!

Я невинно посмотрел на Странника широко распахнутыми глазами, а он посмотрел на меня, как на деревенского дурачка.

Я хорошо понимал, что его это бесит, и мне это доставляло удовольствие. Я нагло улыбнулся ему.

— В моей истории про Джузеппе наводнение было не лучше, — вставил Странник, скрежеща зубами. — Поднялись воды и смыли его дом, его урожай и скот, все его владения. А потом на горизонте появилась огромная волна, и он схватил жену и детей, посадил одного ребенка на плечи, двух других взял одной рукой, а жену другой. Накатила волна и смыла ребенка, который сидел у него на плечах, а когда он потянулся за дочкой, то в водах потерялись остальные дети и жена. А потом волна выбросила его обратно на берег. Он потерял все. Вот это иллюзия, — победно закончил он.

— Что из этого было иллюзией? — взволнованно воскликнул я.

— Что из этого иллюзия? — усмехнулся Странник, довольный собой. — Все — иллюзия! То, что было и чего не было.

— Не нравится мне эта история, — сердито буркнул я.

— Почему же? Это история твоей жизни. Точнее, жизни любого из нас.

— Жизнь должна быть не такая.

— Как жизнь может быть не такая, как она есть?

— Полная смерти, утрат и неотвеченных вопросов, — грустно ответил я.

Мы замолчали. Свет угасал, и заходящее солнце раскинуло по небу апельсиновые облака. В прохладном осеннем воздухе пахло лавандой. Мы шли по узким улицам в тени высоких домов и похожих на крепости особняков. Несколько серых фасадов венчали зубчатые карнизы. Высокие кирпичные башни и красные терракотовые крыши. Черные железные кольца для факелов, вбитые в грубые каменные выступы. Наконец мы пришли к каменной стене в двадцать локтей высотой, которая окружала город. На одном из уроков Гебер объяснил мне, что она называется третьим кругом, потому что это было третье ограждение, построенное для защиты города. Первое — неправильный квадрат, его построили еще древние римляне, и остатки этой стены до сих пор сохранились в некоторых местах города. Второй круг в 1172 году коммуна возвела, когда у дорог, ведущих от четырех древних римских ворот, выросли пригороды, и горожане не захотели, чтобы враги напали и сожгли эти поселки. Третий круг укреплений был достроен всего двадцать лет назад. Мы остановились у него, потому что к нам приближались три всадника. У меня по спине тревожно побежали мурашки. Ну конечно: Николо Сильвано в красном судейском одеянии восседал на передней лошади.

— Ты от нас так просто не отделаешься, что бы ты там ни унаследовал! — заявил Николо, наезжая на меня. — Я знаю, что ты сделал, и знаю, кто ты, — колдун. Колдун, который любит евреев.

Он плюнул в Странника, который, склонившись, смотрел на каменные плиты. Я ничего не ответил, но не сводил глаз с Николо, с его узкого гадкого лица с выдающимся подбородком и острым носом. Бурый осел закричал на гарцующую лошадь Николо. Остальные всадники тоже поравнялись с нами.

— Ты тот мальчик по имени Лука Бастардо, который несколько месяцев работал на общину могильщиком? — спросил один из магистратов.

Я кивнул.

— Ты получил наследство, — сообщил он и, помолчав, кивнул в сторону Гебера. — Там, на осле, тело купца по имени Антонио Гебер?

Я кивнул, а он добавил:

— Два наследства. Придется платить налоги! Пошли с нами, во Дворец народного…

— Два? — озадаченно переспросил я.

Магистрат натянул поводья и кивнул.

— Одно от Антонио Гебера, а другое от Арнольфо Джинори. Люди видели, как ты вывозишь его тело из города. Они оба оставили тебе все свои владения, банковские счета. Все.

— Джинори? — удивленно переспросил я.

— На которого ты наложил заклятие, колдун, — презрительно усмехнулся Николо. — Ты заморочил его своим колдовством, тем же самым, благодаря которому ты до сих пор мальчишка, а не взрослый мужчина!

— Джинори оставил тебе лавку, красильную мастерскую, — пояснил магистрат, не обращая внимания на Николо. — До чумы она процветала. Джинори был из старинного рода, у него были отличные клиенты.

Красильная мастерская… Рыжий, ну конечно.

— А я ведь даже не знал его настоящего имени, — пробормотал я, растроганный тем, что он вспомнил обо мне.

Подумав о нем, я пожелал ему мира в холмах Фьезоле, чтобы он воссоединился со своей любящей женой, дочкой с прелестными ручками и двумя сыновьями, которыми он так гордился. Неужели я похоронил его только вчера, а сегодня уже хороню Гебера? Прошло два дня, а мне казалось, что десятилетие. Время как-то сбилось, в одних местах растянулось, в других скрутилось узлами.

— Теперь ты богач, — с улыбкой сказал магистрат. — Как заявишь о наследстве, пора бы подумать и о женитьбе.

— Верно, — поддержал его другой магистрат. — Помолвки сейчас по десять раз на дню! И свадьбы тоже. Те, кто выжил, хлопочут, как бы поскорее выдать замуж своих дочерей. После чумы настало раздолье для покупателя. Ты еще молод жениться, но можешь сосватать себе на будущее невесту, богатую и красивую, может, даже из низших дворян. Выйдешь в люди. Сейчас у тех, кто выжил, появилась эта возможность.

— Он не так молод, как кажется, — прошипел Николо, впившись в меня взглядом.

Магистраты мельком глянули на него и вернулись ко мне.

— Позаботься о юридической стороне и налогах, — посоветовал первый магистрат и бросил взгляд на Странника. — Теперь у тебя есть недвижимость, тебе не нужно жить с жидами. — Он развернул лошадь и добавил: — Мне нужно объявить о других наследствах.

И они дружно поскакали дальше размеренной рысцой. До меня долетели слова второго:

— Странный малый! Как ты думаешь, он и вправду колдун?

Николо отстал от своих спутников. Он тоже услышал вопрос и улыбнулся той же глумливой ухмылкой, которую я так часто видел на лице его отца. Я снова пожалел, что не убил Николо тогда в припадке ярости, когда мною овладела жажда убийства. Я подумал, что скоро, наверное, так и сделаю, не дожидаясь, когда он обзаведется нужными друзьями и займет более высокий пост в пережившей чуму Флоренции. Но убить его я хотел без свидетелей. А пока придется ограничиться тем, что я сотру эту ухмылку с его лица. С подчеркнутой медлительностью я протянул:

77

Смилуйся! (ит.)