Бессмертный (др. изд.)

— Подождите, синьор, я должен пойти с вами, — сказал я, с трудом заставив себя сесть.

— Ты не знаешь, куда я иду, — ответил он, прищурившись.

— Вы идете навестить больного. Больного чумой.

— Не сейчас. Один юноша из знатного семейства поранился мечом, и у него заражение крови.

— Можно мне пойти с вами и посмотреть? — спросил я. — Может, я сгожусь на что-нибудь, буду нести инструменты, ну хоть что-то.

Внезапное решение так удивило меня самого, что туман в голове даже немного рассеялся, и я поднялся на ноги.

— Почему-то мне не пришло в голову, что ты мог бы мне помогать, — задумчиво произнес Сфорно.

— Не могу же я вечно работать могильщиком, — заметил я. — Теперь, когда чума пошла на спад, городу они больше не нужны. А у вас четыре дочери и ни одного сына, который мог бы вас сопровождать.

— Нет сына, чтобы обучить его моему ремеслу! — вздохнул Сфорно.

— К тому же мальчика наверняка придется держать, если придется ампутировать руку.

— Верно. Ты тяжело работал и набрался силенок, да и достаточно закален, чтобы выдержать это зрелище, — с улыбкой согласился он. — Ты был бы мне хорошим подспорьем, может, даже когда-нибудь стал бы врачом. Давай-ка, одевайся.

Я вытряхнул коричневое шерстяное одеяло, под которым всегда спал, свернул его и очистил рубаху от сена и кошачьей шерсти. Моя рабочая одежда — штаны, фарсетто и накидка — висела на деревянном крючке у двери. Сфорно бросил мне одежду, и я оделся.

— Мне никогда раньше не приходило в голову, но, думаю, мне бы понравилось работать врачом. Это хорошее ремесло.

— И тяжелый труд, — добавил Сфорно. — Многому нужно учиться.

— Я не боюсь тяжелой работы и готов учиться, — сказал я и вдруг понял, что я действительно хорошо подготовлен.

Месяцы обучения у Рахиль и Гебера постепенно воспитали во мне жажду к знаниям. А после того, что мне показал философский камень, мне захотелось найти новый путь в жизни. И я сказал:

— Мне просто не терпится всему научиться!

Сфорно внимательно изучил мое лицо и кивнул.

— Ты пойдешь эмпирическим путем, начнешь с наблюдения. Будешь смотреть на меня и учиться, а потом практиковаться сам под моим присмотром. Если проявишь способности, я достану тебе труды Галена и, конечно, трактаты Аристотеля. Будешь читать. Еще могу послать за копией великого «Канона» Авиценны. В нем содержатся важные медицинские сведения — об инфекционной природе чахотки и туберкулеза, о переносе болезней через воду и почву, о взаимосвязи душевного и физического здоровья. Тебе придется выучить латынь. Авторы великих медицинских трактатов в большинстве были сарацинами, часть — греками, и их труды переведены с греческого. Я найду для тебя учителя. Ты быстро учишься, так говорит Рахиль, хотя и не добровольно. — Сфорно криво улыбнулся.

— Могу поспорить, сегодня она говорила совсем другое и совсем не рассыпалась в похвалах, — ответил я, и мы с пониманием переглянулись.

— Она похожа на мать, на все имеет свое твердое мнение, — снисходительно произнес Сфорно и вздохнул.

В сарае было по-осеннему прохладно, и Сфорно укутался поплотнее в плащ.

— Но опять же, предупреждаю: не думай, что стать врачом так уж легко!

— Легкой работы не бывает, это я уж понял, — тихо ответил я, и во рту снова появилась горечь.

Мое позорное прошлое бесспорно было полно тяжелой работы. Медицина все же должна быть легче проституции или собирания трупов на улицах. Я удивился, что мое прошлое так быстро напомнило о себе, даже после такой ночи, как вчера, когда все, что мне казалось незыблемым и реальным, вывернулось наизнанку. Похоже, несмотря даже на философский камень, несмотря на то, что я получил взбучку и сделался лучше, прошлое по-прежнему настигало меня и не собиралось оставлять. Возможно, так будет всегда. Я набросил на плечи накидку. На лице Сфорно появилось смущенное выражение, словно он каким-то таинственным образом подслушал мои мысли. Он потупил взгляд, и я понял, что ему трудно примириться с моим прошлым. Мне же ничего другого не оставалось, как принимать его таким, какое оно есть. Оттуда я смог сделать шаг в лучшее будущее. Странник как-то спросил меня, хочу ли я найти в своей душе друга. Я не знал иного способа это сделать, как стать другом самому себе.

Одевшись, я по знаку Сфорно вышел вслед за ним из сарая. Мы прошли плечом к плечу по каменистой тропинке через сад к дому. Мы заглянули на кухню, где я поживился куском сыра и ломтем черного хлеба. В печи готовился медовый пирог, и пахло пшеничной мукой, а не каштановой, к которой мы привыкли за время чумы. Интересно, где это жена Сфорно раздобыла пшеничную муку, ведь в городе не хватало продовольствия. Потом я увидел синьору Сфорно, которая разговаривала у стола с другой еврейкой. Моше весело мне подмигнул, приглашая посмотреть на подружек.

— Моя женушка страсть как любить поболтать. Так забавно за ней наблюдать, — прошептал он.

— Могу предложить тебе большую миску сушеных абрикосов, — говорила синьора Сфорно.

— Эти яблоки свежие и спелые, они прямо с загородной фермы моего кузена. Таких румяных яблок во всем городе не сыщешь, люди болели и запустили свои сады! — недовольно ответила приятельница, показывая на корзину яблок с блестящими бочками.

Она была полной, с желтой косынкой на темных кудрях.

— К тому же вчера я согласилась взять твои сушеные абрикосы за пшеничную муку, а синьора бен Джехель сказала потом, что дала бы мне за нее вяленого мяса!

— Чего ты хочешь, синьора Провенцали? Думаешь, у меня хоть что-то осталось? Думаешь, кто-то платил моему мужу за услуги? Едва он приходил, как они уже помирали! А твой муж не закрыл свою закладную лавку даже в такие тяжелые времена… — Синьора Сфорно запнулась, словно бы умалчивая о чем-то неприличном.

Я восхитился ее умением вести спор намеками — такая стратегия была одновременно активной и пассивной. Неудивительно, что Сфорно восхищался своей женой. Я подумал, что однажды тоже вот так остановлюсь, чтобы полюбоваться своей женой. Если оставленный мне вчера выбор был реальным, у меня будет жена. От радостного предчувствия и любопытства у меня по спине даже мурашки побежали. Я еще больше укрепился в своем намерении заняться почетным ремеслом, чтобы моя жена тоже могла мной гордиться.

— Люди закладывали свои ценности, чтобы заплатить слугам и те не отказывались бы за ними ухаживать перед смертью! — топнув ногой, воскликнула синьора Провенцали. — Джакопо за эти месяцы потратил огромные деньги и ничего не продал!

— Когда город вернется к жизни, обнаружится, что твой Джакопо скопил за это время целый склад драгоценностей, мехов и золотой посуды, скупленных за бесценок, — не унималась синьора Сфорно, уперев руки в боки.

— А разве мы не выполняем божье предназначение, возложенное на евреев, быть плодоносными? — ответила синьора Провенцали с той же набожностью, какую я частенько наблюдал у священников.

Я подумал: люди любой веры ссылаются на свою религию, когда им это выгодно.

— Так как же, синьора, есть у тебя вяленое мясо или масло в обмен на корзинку яблок?

— У меня есть брусок масла, но за какие-то яблоки я его не отдам! — огрызнулась госпожа Сфорно, но все же взяла корзину у синьоры Провенцали и поставила ее на стол, подмигнув при этом мужу.

Мы с Моше схватили по яблоку и вышли в коридор.

— Да уж, женушка у меня с характером! — весело произнес Сфорно. — Мне очень жаль, что ей пришлось так много работать эти месяцы. Но служанка скоро вернется и будет снова ей помогать. Я слышал, она выжила. В любом случае, как я уже говорил, — Сфорно с удовольствием надкусил хрустящее яблоко, — это ремесло не из легких. Всегда найдутся невежественные деревенские знахари, которые воображают, что знают больше ученого врача. Будут предлагать амулеты да заклинания вместо лекарства. Думаю, теперь станет еще больше колдунов, готовых поживиться на страхе суеверных людей, хотя чума, конечно, многих подкосила. И не забывай, что надо иметь выдержку, чтобы удалять конечности и опухоли, прижигать раны и вырезать гангрену, если это необходимо.