Нажать крючок

8

Дождливая осенняя ночь. Порыв ветра сорвал капли с деревьев, и опять тишина. Когда шум падающих на землю капель стих, стали чётко слышны размеренные шаги человека, двигающегося по дорожке вдоль дома.

Наблюдатель, который засёк Марголина и караулил квартиру до утра, в своём гардеробе имел удобные ботинки на толстой резиновой подошве, но накануне сильно их промочил, до утра они не высохли, и пришлось обувать жёсткие лакированные туфли, не приспособленные для бесшумной ходьбы. Ошибся он не только с обувью. Надо было надеть толстый свитер и тёплое нижнее бельё, утром он не рассчитывал застрять на ночь и не подумал об этом.

Ночь тянулась бесконечно медленно, одежда отсырела, и к пяти часам утра мужчину стало знобить. Двадцать лет назад такие мелочи его не волновали, он мог лежать в засадах сутками, не думая о последствиях. Он понятия не имел, с какой целью «выпасает» человека, фамилию которого ему не назвали, и не стремился это узнать. Зачем? Сегодня один, завтра другой.

До конца работы ничего серьёзного произойти не могло, а дрожь усиливалась, надвигалась простуда. Больничные листы на его теперешней работе никто не принимал. Мужчина поднял воротник куртки и быстрым шагом направился к остановке, где желтели яркие пятна круглосуточно работающих ларьков.

Первый киоск был пуст. На окошке второго висела табличка «Закрыто». Плотные многоярусные ряды бутылок и консервов не позволяли разглядеть, что там внутри, но слух уловил ритмичное позвякиванье посуды.

Наблюдатель повернулся к дому. Можно было пройти ещё метров шестьсот и в следующем оазисе ночной торговли разжиться спиртным. Но тогда дом терялся из виду и на десять-пятнадцать минут обстановка становилась неконтролируемой. Он знал, что ничего за это время не случится, и все равно колебался. Странно: на государственной службе, когда платили ему копейки, он строго соблюдал инструкции. Сейчас, когда было за что страдать, он хотел их нарушить.

Выбор был сделан. Сутулясь, он торопливо зашагал к следующей остановке, и через пять минут спящий дом слился с окружавшей его чернотой.

В торговой зоне рядом с трамвайным парком ночная жизнь била ключом. Оглашали округу пьяные выкрики, издалека щекотал ноздри запах горячей пищи, светились витрины и слепили автомобильные фары. Машин было много: «Жигули», принадлежавшие, очевидно, ларёчникам, боевые джипы и менее броские модели с явно криминальным душком. Дверцы распахнуты настежь, в замках торчали ключи — их хозяева не боялись ничего. Развернувшись тупой задней стенкой к витрине ларька, стоял бело-синий милицейский УАЗ. Двери его тоже были приоткрыты, а водитель за рулём неспешно поедал шаверму. Три других члена экипажа, двое в форме и стажёр в гражданке, расположились за белым пластиковым столиком на краю освещённой площадки, деля компанию с молодыми бандитами. Или своими коллегами, отдыхающими после службы…

В обступившей гудящий пятачок темноте мужчина чувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Стараясь не привлекать к себе внимания, он торопливо обошёл площадку по кругу и остановился у крайнего киоска. На нижней полке выстроились жестяные баночки с коктейлями и водкой. Мужчина слышал про них много неприятных историй, но самому травиться не случалось, к тому же его устраивал объём. Мужчина наклонился к окошку и сказал, обращаясь к оказавшемуся перед его лицом массивному заду продавщицы:

— Мне баночку «Чёрной смерти», шоколад за три сто и ментоловую жвачку.

Зад сполз с прилавка, лениво переместился сначала вправо, потом влево. Через минуту пухлые руки выбросили покупателю товар. Лица он так и не увидел.

Рассовав покупки по карманам, мужчина остался стоять, ожидая законных трех тысяч сдачи. Отдавать деньги ему не торопились.

— Девушка, вы ничего не забыли?

Если бы он саданул кулаком по витрине или, ещё лучше, полоснул ларёк автоматной очередью, на него бы обратили внимание и обслужили как положено. Если бы он подошёл днём, события тоже развивались бы по-другому. Но ночью на этой отдельно взятой территории действие писаных законов приостанавливалось.

Звучавший в киоске мат замолк, одновременно, по совпадению, вырубилась и доносившаяся из укреплённого над ларьком с шавермой динамика музыка.

— Я и не посмотрела, скока он дал, — услышал мужчина хриплый голос, принадлежавший, очевидно, роскошному заду.

— Бля, Ленка, я те скока раз говорил, чтоб считала? Тебя, с-сука, когда-нибудь так нае…ут!

Сбоку киоска приоткрылась дверь, и, держась за ручку, высунулся красномордый парень в распахнутой куртке.

Саша Стрельцов был известен угрозыску и окрестной братве под кличкой Стрелец. Украшающие его руки татуировки говорили опытному человеку, что он прошёл школу колонии для малолетних. После отсидки неоднократно подозревался в кражах и грабежах, но прямых улик не было, свидетели и испуганные потерпевшие его не опознавали, и, самое главное, в округе орудовали несколько десятков таких же «стрельцов», так что заняться каждым из них и отправить по этапу физически было невозможно.

Прежде чем наехать на незнакомого мужика, следовало определиться, что он собой представляет и какие могут быть последствия. Стрелец зорко огляделся. Присутствие патрульного наряда его не пугало. Оказавшись перед альтернативой: сунуть очередному лоху в морду и провести ночь в привычной камере отделения, тем самым поддержав свою репутацию, или спустить все на тормозах, — он не задумываясь выбрал бы первое. Мужик однозначно ничего из себя не представлял, а все последствия конфликта, в крайнем случае, выльются в заяву, которую тот может написать, когда очухается.

— Ты чего наезжаешь? — спросил Стрелец и шагнул из ларька.

Улаживанию на месте возможного инцидента с властями могло способствовать то, что к Ленке, которую он лет десять назад изнасиловал и которая стала после этого его хорошей подругой, в последнее время все чаще заглядывал старший патрульного наряда. Правда, его тянуло к ней, только когда он находился сильно под мухой, но картины это не меняло — обратиться к нему с просьбой она могла, а будучи подкреплённой парой бутылок сорокаградусной жидкости, просьба эта наверняка была обречена на успех.

— Слышь, ты! Чего наезжаешь? — Стрелец сделал ещё шаг и неосторожно наступил в лужу.

Кроссовка моментально промокла, и участь лоха была решена.

— Тебе че, не дали чего-то? Не видишь, человек с утра работает, устал, а ты к нему лезешь. Сам не помнишь, чего платил, а предъявы строишь.

Наблюдатель был растерян. Мастером рукопашного боя он никогда не был и понимал, что одолеть здорового и, главное, ощущавшего себя здесь хозяином положения парня у него вряд ли получится. Присутствие за спиной милицейского патруля уверенности не прибавляю. Конечно, убить его они не дадут, но вмешаются не раньше, чем он окажется лежащим в луже.

— А ну, пошли разберёмся. — Парень взял его двумя пальцами за рукав куртки и, нагло глядя в глаза, потянул к проходу между ларьками, в темноту.

«Чёрная смерть» торчала из бокового кармана куртки, и мужчина обхватил банку двумя пальцами. Сашка удивился, но не испугался. Он знал всякие приёмы, а вот как можно использовать жестяную, ёмкостью 0,33 литра банку, не представлял.

Лена хлебнула пива, рыгнула и, отерев губы, высунулась из окошка, с интересом наблюдая за происходящим. Она любила дать повод парням подраться, даже если потом противники, помирившись, лупили её саму.

Открывая банку, пятившийся спиной вперёд мужчина первый раз увидел её лицо, и потреблять купленные у Лены продукты резко расхотелось.

Щелчок сорванного ключа заставил Стрельца напрячься и изготовиться для удара коленом в пах, но лох, не думая сопротивляться, жадно приник ртом к баночке. Брезгливо ухмыляясь, Саша смотрел, как широко раздулись щеки жертвы, и думал, что надо повременить, иначе тот блеванет выпивкой ему прямо на одежду. За куртку, которая была сейчас на нём надета, платить не пришлось, он снял её с одного придурка, который теоретически был что-то ему должен. Испортится эта куртка — всегда найдётся, с кого снять другую.