Страница 13 из 17
«Барракута», стуча машиной, уходила в глубь ночного моря. Сибирцев, стоявший на юте, смотрел, как Аян заслонялся сопкой... Некоторое время еще мерцали огни кораблей, стоящих на рейде.
Коммодор Эллиот проводил этот вечер в бильярдной в нижнем этаже губернаторского дома. Сэр Фредерик занял дом под комендатуру. Здание и все комнаты содержались в полном порядке. На бильярдном столе зеленое сукно нигде не прорвано.
...Сэр Фредерик, комендант Аяна, сидит на красном диване, держа брюхо на коленях, а в руке перед собой – кий, как жезл церемониймейстера.
Флот сжег бильярдные в Охотске и в Петропавловске. Но нельзя же уничтожить все бильярдные на побережье. Узнают в Лондоне, в «Таймс» появится карикатура, как после неудачи эскадры в Петропавловске идет война на Тихом океане...
Эллиот, взмахнув в воздухе огромными ногами, улегся на борт бильярдного стола, синие глаза округлились и впились в белый шар на зеленом сукне. Тяжелый кий нанес сильнейший удар, дуплет о борт: шар в лузе!
Глава 6
МИТИНГ
Обуздывайте свои страсти, малыши, и не волнуйтесь при виде еды.
Ночью стало покачивать. Проснувшемуся матросу Маточкину казалось, что вот-вот всех засвищут наверх. Судно чужое, матросы и порядки тут свои. Наверху на палубе заходили. Машину остановили, пары, кажется, еще поддерживали, но уже на мачтах ставили паруса. Слышались непрерывные крики в рупор и свистки.
Судно при полной парусности пошло «ин фулл свинг»[15].
Маточкин было заснул в своей зыбкой постели. Ветер еще закрепчал. Заревел шторм, и подбоцман, спустившись по трапу, стал будить Маслова, спавшего в соседней с Маточкиным подвесной койке, и сказал ему по-английски, что «все руки наверх»...
– У них людей мало, – сказал Маслов и приказал подыматься.
Русские матросы первой вахты, босые и в клеенчатых куртках, пошли наверх во тьму с фонарями. Время рассвета, но густые тучи и ни зги не видно. Накатывают на палубу волны в белой пене. Сразу же всех окатило. Вдоль палубы натянуты леера. Ходят, держась за них. Матросы возятся с кожухами над колесами у обоих бортов парохода. Наши офицеры здесь же.
Вчера нетрудно было заметить, что на чужом судне все не так, как у нас. Священник без бороды, крестятся по-другому – ладонью. Иная утварь, другие фонари.
Маслов и Маточкин работали на иностранных судах и на доках в Кейптауне. Те, кто никогда не ступал на палубу английского корабля, старались побыстрей приглядеться.
А паруса такие же, как у нас. И так же ими управляются. Так же все работают босые, лапы такие же. И унтера босые. Здоровенные ребята!
Послышался зычный голос Маслова, которому Сибирцев перевел отданную старшим офицером команду.
– Ну, брат, и хлещут у них, – сказал, вытирая лицо, Васильев, возвратившись после вахты в жилую палубу.
Все переоделись, надели обувь. Койки убрали. Запахло матросской солянкой.
Артельщики внесли баки с пищей. Бородатые и лохматые джеки в парусине составили раскладной стол и выстраивались с ложками и посудой. Матросы «Барракуты» иногда кивнут при встрече: вместе ночью работали на мачтах.
– Все команды у них другие, – говорил Янка Берзинь, позванивая пустым котелком и ложкой.
– Работа такая же, – щелкая зубами от голода, пробормотал промерзший до костей Собакин.
Пахло мясом. Известно, что в Аяне покупали скот, быков взяли живьем. Одного забили на корабле перед уходом. Слыхали, что у них утром дают солянку или горячее мясо, резанное большими ломтями, по два или по три на брата, с соусом из соленых овощей. Джеки, получая порции, рассаживались за столом, выкладывали еду из мутовок на новенькие тарелки.
Дошла очередь до Маслова, и он протянул котелок.
– Ты что мне положил? – спросил он пожилого артельщика в сивых усах и бакенбардах.
На дне котелка небольшой кусок мяса, залитый овощным соусом.
Артельщик достал еще такой же кусок, но не дал Маслову, а кивнул головой следующему – Янке Берзиню.
– Гив ми... фул... Дай полный! – сказал Янка.
– Кам... кам!
– Как это «кам»? Я жрать хочу.
Но уж артельщик наливал Васильеву.
– Вот же сволочь, – сказал Берзинь, понимая, что больше не дадут. – Как же человек может наесться такой порцией?
Маслов обратился к сержанту, сказал, что порции слишком малы, люди останутся голодными.
– Prisoners of war[16], – отчетливо пояснил сержант.
Подошел переводчик.
– Вам так полагается, – объяснил он. Добавил, что это старые законы, может быть, времен войны с 13 штатами.
– Ребята, не сгружайтесь, – сказал Маслов, подходя к скопившимся матросам, которые горячо обсуждали свое положение.
Качка, холод, плен, неизвестность будущего, голодный паек!
– Они могут подумать, что мятеж, вырвут нескольких и посадят в карцер, – пояснил Васильев.
Маслов пошел наверх, попросил позволения подойти к двери каюты Сибирцева и постучал.
– Что ты?
– Нас кормят впроголодь.
Маслов все объяснил.
– Я немедленно поговорю с их капитаном, – сказал Пушкин, которому Алексей Николаевич передал жалобу матросов.
Стирлинг сказал, что сожалеет, но ничего не может сделать.
– У нас есть закон: пленный получает половину порции. Прошу вас это объяснить своим матросам.
– Но мы уж говорили с вами о том, что законы о пленных не могут распространяться на нашу команду, – возразил Сибирцев.
Стирлинг разговора не принимал. Ясно, что никакого толка не будет. Сказал только еще раз, что сожалеет.
За обедом Шиллинг с горячностью доказывал в кают-компании, что у государя России никогда не было намерения захватить Константинополь. Он решил, что его долг объяснить все. Удобный случай: понимают и отлично слушают, отдавая предпочтение его знанию языка и произношению, а в этом случае и мысли доказательней.
Матрос уже обносил всех третьим блюдом и остановился подле Николая в ожидании, можно ли положить ему еще. Но Шиллинг увлекся и не спешил, либо делал вид, что не обращает внимания.
Лейтенант Тронсон полагал, что Шиллинг наиболее intellectual[17] из собеседников. «Пытается убедить нас в лучших намерениях царя. Все слушают, но, конечно, при этом никто не испытывает никакой симпатии к учреждениям и намерениям России».
Матросы собрались на баке вокруг Алексея Николаевича. Он объяснил, что таков закон, что пленному полагается полпорции матроса.
«Он сам сыт», – подумал Собакин.
– Как же они взяли честное слово, что не будет попытки бунта? – заговорил Васильев.
– Они умело разделили нас, Алексей Николаевич, – сказал Маточкин, – и держат голодом.
Через день завиделись берега Японии. Волны улеглись.
В команде раздавались голоса, что офицерам – каюты, удобства и питание. Нам нет мыла, нет табака и голодно. Уж что-то очень голодно, когда рядом едят сытно.
Матрос Рудаков простудился. Корабельный доктор нелюбезен. Придет, посмотрит, ничего не скажет и уйдет, а человека бьет в ознобе.
– ...Я тебе, – объяснял рыжему матросу знаками Собакин, – постираю... За табачок, – он показал на табакерку.
– No... no... – ответил матрос.
– За один только листик, – пояснял Собакин.
Он постирал белье и рубаху соседу. Получил желанные листочки табаку, свернул, вложил в трубку, затянулся и дал товарищу затянуться.
Портной Иванов починил боцману брюки, выстирал и выгладил и тут же получил новые заказы.
Переводчик велел унтер-офицерам назначить своих артельщиков, чтобы получать еду на камбузе на всех и делить самим. За обедом оказалось, что и так не лучше, получается то же самое.
Матросов все время подымали наверх, приходилось мыть и чистить палубу, качать воду, тянуть снасти, перекидывать уголь лопатами. Дела на судне всегда много.
15
Полным ходом.
16
Военнопленные.
17
В этом случае – «имеющий склонность к умственной активности».