Страница 24 из 35
Я подошел к стене и поманил к себе Митрофана Андреевича и Сергея Ильича. Но подошли не только эти двое, но и остальные.
— Обратите внимание, — я указал рукой на низ стены: туда, где он прикрывался плинтусом. — Часть паркетин обрезаны.
И в самом деле: часть паркетин была обрезана так, что создавалась иллюзия, будто рисунок уходит вглубь стены.
— Что и требовалось доказать! — воскликнул тогда Митрофан Андреевич. — Видите, господа? Сколько материала пропало втуне!
— Да, — вздохнул я. — Но тут уж ничего не попишешь…
— А вот и попишешь! — немедленно возразил Митрофан Андреевич. — И очень даже! Куда вы дели излишки?
— Ну, как — куда… — замялся я. — Продать их невозможно…
— Но ведь не выбросили?
— Бог с вами! Нет, конечно!
— Так куда же?
— Мастера и забрали.
— Нужно полагать, избавив вас от хлопот по избавлению от мусора?
— Верно.
Митрофан Андреевич широко развел руками:
— А потом всё это — обрезки паркета, его излишки, излишки обоев… ведь у обоев тоже были излишки?
Я подтвердил и это предположение.
— Стало быть, и обои, — продолжил Митрофан Андреевич, — а заодно, полагаю, и плитка с кухни, и побелка, и краска, и обивочный материал, и…
— Да, да, да! — всё подтвердил я.
— Всё досталось мастерам!
— Конечно!
— А после них — Кальбергу!
Я поперхнулся. Митрофан Андреевич хлопнул меня по спине:
— Крепитесь, мой друг! — совершенно серьезно сказал он.
Никто вокруг тоже ни смешка не издал, ни улыбнулся. Все были мрачными и сосредоточенными.
— Вот так, Сергей Ильич, и попадали качественные материалы мошенникам. Нашему дорогому барону — в их числе. Теперь понимаете?
Инихов — ступая тяжело — вернулся в свое кресло.
— Понятно, — усевшись, сказал он и достал сигару. — В ход шли подделки, а экспертам предъявлялись качественные остатки из других мест.
— Верно.
— Но стоит ли овчинка выделки?
— Что вы имеете в виду?
Инихов, раскурив сигару, пояснил:
— Какова доля качественного ремонта в стоимости дома или квартиры?
Лоб Митрофана Андреевича пошел морщинами, усы шевельнулись.
— По-разному. Однако…
— Сколько? — Инихов выдохнул дым. — И не забудьте еще и то обстоятельство, что ссуды под залог никогда не выдаются на полную стоимость залога!
Митрофан Андреевич кашлянул:
— Как вы посмотрите на сумму в две трети от оценки?
Инихов стремительно вынул сигару изо рта:
— Что? — воскликнул он. — Две трети?
— И даже больше.
— Да больше-то как? — изумился Инихов.
— А если мрамору подпустить? Позолоты?
— Тьфу!
— Вот вам и «тьфу!»
— Совсем народ ополоумел!
— Согласен!
Инихов и Митрофан Андреевич замолчали.
— Выходит, — спросил тогда Гесс, — поджог — и впрямь единственная возможность скрыть улики?
— Да. — Ответил Митрофан Андреевич. — Так как полученная сумма существенно превышала реальную стоимость имущества, и возвращать эти деньги никто не собирался, неизбежно возникал риск судебного преследования за подлог. Ведь банк, вступив во владение залогом, обязательно обнаружил бы, что его попросту надули!
— И тогда, как это часто бывает, было решено прикрыть одно преступление другим — еще более тяжким!
— Правильно.
— Я так понимаю, Бочаров согласился?
— Сразу же!
— А потом?
— А потом, наконец, дошло и до убийств.
— Минутку! — вмешался я. — А страховка?
Митрофан Андреевич посмотрел на меня с нескрываемым удивлением:
— Помилуйте, Сушкин! Какая страховка? Платить ее тоже никто не собирался!
— Но в этом случае, — я стоял на своем, — вся тяжесть ответственности падала бы на поджигателя! То есть — на страхователя! Ему пришлось бы возмещать банку убытки!
— Ничего подобного! — Митрофан Андреевич кивнул на Можайского. — Юрий Михайлович! Объясните вашему другу разницу между умыслом и случайностью.
— Да какая случайность! — перебил я начавшего было говорить Можайского. — Если страховку не платят, значит — умысел!
— Или, — теперь Можайский перебил меня, — невиновная небрежность.
— Невиновная небрежность? Ты в своем уме? Как такое возможно?
— Очень просто. — Можайский, пристально — даже театрально-пристально — глядя на меня, сделал шаг в сторону.
— Ты…
— Ой! — воскликнул он, не сводя с меня взгляда.
Послышался плотный хруст. Резко запахло водкой. Я перевел взгляд от глаз Можайского на пол и вскрикнул:
— Ты раздавил бутылку!
— Да что ты! — Можайский тоже посмотрел себе под ноги. — Вот ведь какая незадача!
— Ну, и что ты хочешь показать этой нелепой демонстрацией? — нахмурился я. — Разница очевидна!
— Совсем не настолько, как тебе кажется, — парировал Можайский.
— А я говорю…
— Послушай, — перебил меня Можайский. — У тебя ведь есть приходящая прислуга?
— Конечно. Да ты же сам знаешь: тетушка Поля…
— А если, допустим, — вновь перебил меня Можайский, — эта почтенная дама допустит какую-нибудь оплошность?
— Какую? — не понял я.
— Да вот хотя бы…
Можайский быстро осмотрелся, а затем — не найдя, очевидно, ничего подходящего в гостиной — даже высунулся в коридор и осмотрел и его. В коридоре, однако, тоже ничего не нашлось. Тогда Можайский совсем вышел из гостиной и исчез на полминуты — минуту.
Вернулся он с объемной бутылью.
— Зачем тебе керосин? — ахнул я.
— А вот зачем!
Можайский направился к камину, а во мне взметнулось недоброе предчувствие:
— Эй! — закричал я. — Остановись! Стой, говорю!
Но было поздно.
Можайский, на ходу откупорив бутылку, в несколько шагов подскочил к камину и, кочергой отбросив подальше тлевшие угли, сунул бутылку в камин.
Тогда уже ахнули все. Митрофан Андреевич подбежал к Можайскому и схватил его за руку:
— Что вы делаете, князь?!
— Посмотрим…
Митрофан Андреевич схватил кочергу и попытался подцепить уже разогревшуюся бутыль, но вышло еще хуже: бутыль опрокинулась, керосин хлынул на угли. К самой полке немедленно взвилось пламя. Митрофан Андреевич, чертыхаясь, отскочил.
— Что вы наделали!
Отпихивая нас, к камину подлетел Чулицкий:
— Невероятно! Глазам своим не верю!
И — как до него Митрофан Андреевич — отпрыгнул.
Пламя уже вырывалось наружу. Я в оцепенении смотрел на готовую вот-вот разразиться катастрофу.
За моей спиной послышался топот. К камину протиснулся поручик…
— Нет! — заорал Митрофан Андреевич, пытаясь перехватить нашего юного друга.
Однако поручик успел выплеснуть на пламя добрую половину эмалированного таза воды.
В следующий миг пламя вырвалось из камина и — по водяным дорожкам — начало растекаться по гостиной[56]. Я схватился за голову.
— Я не хотел… — начал бормотать поручик.
— Олух царя небесного! — закричал на него Митрофан Андреевич.
И тут — на счастье, хотя, как вы, читатель, помните, непродолжительное — кто-то вырвал из рук поручика таз с остатками воды. Наш юный друг ойкнул, но таз выпустил. Я круто повернулся к новому действующему лицу: им оказался Инихов.
Сергей Ильич — молча, сосредоточенно — сунул в таз подобранную где-то с пола скатерть, еще какое-то время назад покрывавшую разломанный чуть позже стол, вымочил ее в воде и швырнул на огненные дорожки. Скатерти хватило на все: она покрыла их разом, и все они разом потухли.
Я с облегчением вздохнул.
— Вот так, вот так… — тогда и только проговорил Инихов и снова вернулся в свое кресло.
— Отличная работа! — взглядом знатока оценил поступок Инихова Митрофан Андреевич.
— Ну, Можайский!
Мы обернулись на Чулицкого.
Красный, с взъерошенными волосами, Михаил Фролович так и сверкал глазами:
— Ну, Можайский! Это слишком даже для тебя!
Его сиятельство виновато развел руками:
— Не думал, что так получится!
— О чем же ты вообще думал?
56
56 Тушить водой горящие нефтепродукты (бензин, керосин и т. п.) категорически нельзя. Все они легче воды и не смешиваются с ней. Если их попытаться залить водой, они всплывут и, растекаясь по поверхности водяного пятна, продолжат гореть.