Страница 20 из 35
Какое счастье, что я тогда не оставил заполненный блокнот в кабинете! А ведь такая мысль у меня была. Я даже бросил его на стол, но тут же передумал и сунул его в карман: вдруг пригодится для справок? Только это — случайное, в общем — обстоятельство и спасло мои записи от гибели в огне. Кому могло прийти в голову, что уже вот-вот негодяй совершит поджог, и вся моя квартира выгорит дотла?
Итак, заполненный блокнот я сунул в карман пиджака, очинил карандаш и вернулся в гостиную.
— Готов? — спросил меня Можайский?
— Готов! — ответил я.
— Тогда, — Можайский повернулся к Митрофану Андреевичу, — прошу вас.
Митрофан Андреевич дождался, чтобы его сиятельство устроился в кресле и, сам продолжая стоять, вернулся к своему рассказу.
— Когда всю нашу троицу забрали в участок, Анастасия бросилась следом, стараясь, однако, не привлекать к себе внимание. У рынка[43] она осмотрелась и очень вовремя: оба господина — Кальберг и Молжанинов — стояли в компании полицейского чина неподалеку и явно никуда не собирались. Бочарова с ними не было. Но так как участок — вот он — был, что называется, здесь же, Анастасия сообразила, что произошло: первым на беседу с дежурным отвели ее брата, а двум другим дебоширам — одетым с претензией и явно относившимся к более высокой прослойке общества — позволили дожидаться снаружи. Анастасия притаилась у городских лавок[44].
События развивались неспешно, но и не медленно. Несколько минут спустя из участка вышел Бочаров. Он подошел к Кальбергу, Молжанинову и полицейскому, что-то сказал последнему, и тот, привычным жестом отдав честь, удалился. Троица осталась предоставленной самой себе, что означало явное освобождение от ареста, задержания или чего уж там вообразила себе Анастасия. Впрочем, еще минуту спустя произошло волнующее событие, но и оно осталось без последствий…
Митрофан Андреевич бросил взгляд на Гесса. Тот уловил его и вздрогнул.
— Из участка вышел полицейский чиновник в чине коллежского асессора и было направился прямиком к Молжанинову, Кальбергу и Бочарову, все еще остававшимся на месте, но затем круто изменил направление своего движения и, перебежав через проспект, скрылся в Волжском переулке.
Гесс покраснел:
— Я торопился… не заметил…
— Да, мы уже слышали это!
— Я просто… просто решил сократить дорогу: через дворы гутхейлевской фабрики!
— Бывает…
— Довольно, господа!
И Гесс, и даже Митрофан Андреевич — даром, что и чином был выше — всполошились от окрика: один с облегчением, другой — с виноватой полуулыбкой.
— Довольно! — повторил Можайский и вновь откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Митрофан Андреевич без всяких переходов продолжил:
— Появление чиновника вызвало переполох. Кальберг стремительно поднял воротник пальто и, нахлобучив на голову шляпу, отвернулся. Молжанинов встал бочком и прикрылся Бочаровым. Тревога, однако, оказалась ложной, и как только чиновник бросился бежать через проспект, Кальберг и Молжанинов заулыбались, а Молжанинов даже похлопал Бочарова по спине. Дальше все трое стронулись, наконец-то, с места и пошли в противоположную сторону: прямо вдоль проспекта и словно бы к пожарной части. Так оно и оказалось, только Молжанинов и Кальберг, не доходя до перехода к части, распрощались с Бочаровым и, взяв извозчика, укатили восвояси. Бочаров же остался стоять, причем на его лице Анастасия ясно читала большое удовольствие.
«Братец!» — вкрадчиво начала она, буквально подкравшись.
Бочаров так и подскочил:
«Ты?» — воскликнул он с искренним изумлением и не менее искренним неудовольствием, которое тут же сменило на его лице то выражение чуть ли не счастья, только что виденное на нем Анастасией. — «Что ты здесь делаешь?»
«Да вот…»
«Ты что же, следишь за мной?»
«Выходит, так!»
Теперь на лице Бочарова появилось выражение испуга:
«Давно?» — поспешно спросил он и почему-то сунул руку в карман.
«От Румянцевского сада», — ответила Анастасия и напряглась: что-то в брате ее испугало.
Бочаров же вынул руку из кармана. К своему не то удивлению, не то ужасу Анастасия увидела целый ворох зажатых в ней ассигнаций[45] самого разного, но преимущественно крупного достоинства. Определить на глаз общую сумму не представлялось возможным, но навскидку денег было едва ли не на две-три тысячи: купюрами по пятьдесят и сто рублей.
«Что это?» — воскликнула, попятившись, Анастасия.
«Вот, возьми», — вместо ответа сказал Бочаров и, поделив ворох примерно пополам, протянул сестре деньги. — «Я не скоро еще приду, это — на хозяйство!»
Остальное он сунул обратно в карман.
Анастасия деньги взяла, но вопросов у нее меньше не стало:
«Откуда они? Тебе их те люди дали?»
«Какие люди?» — попытался извернуться Бочаров.
«С которыми ты чуть не подрался у сада!»
«Я? Подрался?»
«Престань!» — Анастасия вполне уже оправилась от непонятного испуга и налетела на брата со всей решимостью… гм…
Митрофан Андреевич усмехнулся:
— Со всей решимостью опытной скандалистки.
«Я же всё видела! И как ты разговаривал с ними, и как вы чуть не подрались, и как вас в полицию забрали! Кто они? Отвечай!»
Теперь уже Бочаров начал пятиться, отступая от взбеленившейся сестры на проезжую часть проспекта. Послышался грубый окрик. Бочаров отскочил, вынырнув буквально из-под копыт шарахнувшейся в оглоблях ломовой лошади. Анастасия мертвой хваткой вцепилась ему в рукав:
«Сбежать решил?»
«Как — сбежать? Почему сбежать? Куда?» — заголосил Бочаров. — «Вот ведь чума! Да пусти ты меня!»
Он рванулся. Анастасия выпустила рукав.
«Чего тебе нужно?»
«Отвечай! Кто эти люди?»
Бочаров, как показалось Анастасии, сдался:
«Страховщики», — заявил он.
«Какие еще страховщики?»
«Какие-какие… обычные! Тот, что амбал… ну, лысый такой, здоровый…»
«Я поняла!»
«Он, — закивал Бочаров, — из страхового от огня…»
«Только не ври! Проверю!»
«Да не вру я!»
«Ну!»
«Из Пальмиры он!»
Анастасия припомнила название: действительно, такое общество существовало.
«А второй?» — тогда спросила она.
«Из…»
Бочаров запнулся. Анастасия подумала, что брат просто не успел придумать, и снова набросилась на него, опять вцепившись ему в рукав:
«Значит, все-таки врешь!» — рявкнула она.
«Нет!» — взвизгнул Бочаров, вырываясь. — «Просто…»
«Что?»
«Он… ну…»
«Говори!»
«Он тоже из Пальмиры!»
Анастасия выпустила брата:
«Тоже? Как так?»
«А что в этом такого?»
И впрямь, — подумала Анастасия, — что в этом такого? Но тут же ей в голову пришли другие соображения:
«Но что у тебя с ними общего? За что они тебе деньги дают? И почему вы чуть не подрались? И с какой такой стати тайно встречаетесь?»
Бочаров ухватился за последний вопрос:
«Да почему же тайно?» — переспросил он. — «Ничего не тайно!»
«Да как же не тайно, если вы…»
«Ну и что!» — перебил сестру Бочаров. — «Решили на свежем воздухе встретиться!»
«Зачем?»
«Вот ведь заладила!»
«Зачем?» — не сдавалась Анастасия.
Бочаров понял, что от ответов ему не уйти — при условии, конечно, если тут же не дать сестрице по голове и не сбросить ее под колеса одного из мчавшихся по проспекту экипажей!
— Почти не сомневаюсь, господа, — Митрофан Андреевич прищурился, — в других условиях этот молодчик не стал бы церемониться, хотя… кто его, конечно, знает? Не зря же он вернулся к сестрам, имея полную возможность этого не делать! Пусть даже, как мы понимаем, сестры ему понадобились — moi, en tout cas, je ne reste pas dans le doute![46] — только для того, чтобы легче проникнуть в службу… как-никак, но семейное положение — хорошая рекомендация благонадежности! И все же, он мог найти и другие способы… тем более, отставной… Эх!
43
43 Вероятно, Андреевского.
44
44 То есть у лавок, принадлежавших непосредственно городу, а не частным владельцам. Эти лавки также сдавались арендаторам, как и частные, но доход с аренды поступал в городскую казну. Находились они как внутри рынка (почти весь ряд вдоль 6 линии), так и снаружи: без малого три десятка лавок вдоль Большого проспекта.
45
45 Речь, как, впрочем, и везде ранее по тексту, не об ассигнациях как таковых, а о кредитных билетах, сменивших ассигнации в ходе денежных реформ. В «просторечии» — просто о бумажных деньгах, как бы они ни назывались официально: ассигнациями, кредитными билетами, банкнотами и т. д.
46
46 Во всяком случае, лично я не сомневаюсь!