Страница 11 из 35
Удивительно, но вокруг меня послышались облегченные вздохи: Кальберг, очевидно, мерещился повсюду.
— Ладно, — тогда продолжил «допрос» Митрофан Андреевич, — а лавка и записка?
— Что касается лавки, то здесь сработал врожденный инстинкт: Грулье оказался не только маниакально запасливым поджигателем, но и невероятно дотошным следователем. Прежде чем окончательно решиться на преступление, он просчитал все возможные варианты, буквально вжился в шкуру гипотетических судейского или сыскного[29]. Он полностью реконструировал последствия пожара, прикинул, что можно будет, а что нельзя найти в пепелище. Кроме того, он шаг за шагом проследил сам за собой и понял, что выявить его по его же покупкам особенного труда не составит. Конечно, тут он перестарался: в столице ежедневно продается огромное количество фонарей, керосина, бечевы и свечей, так что искать неизвестного покупателя — что иголку в стоге сена. Хотя, возможно, он рассуждал и так: если следствие сразу же станет исходить из версии поджога, то первым, кто неизбежно окажется под подозрением, будет именно он, Грулье. Ведь именно он, Грулье, является основным — да что там: единственным! — выгодополучателем от пожара. А коли так, то следствие отнюдь не неизвестного начнет искать, а попросту вооружится его же, Грулье, фотографией. И это — конец. Кроме того, большинство лавок, где можно приобрести фонарь, керосин и прочее, — заведения мелкие, круг клиентов — сложившийся и более или менее постоянный, владельцы этих лавок и служащие скорее всего запомнят стороннего покупателя и поэтому легко опознают его по фотографической карточке. В крупных же магазинах, коих, как это ни удивительно, у нас наперечет, Грулье и без того хорошо известен: как-никак, а именно в крупных магазинах он и является завсегдатаем. Отсюда-то и растут ноги: что оставалось делать? Вариантов лишь два. Первый — подворовывать потихоньку в собственном доме и, таким образом, сделать запас всего, что необходимо для поджога. Вряд ли жена, не интересовавшаяся ничем кроме своих собачек, или горничная, которая, готов поклясться, и сама не была безгрешной, заметили бы пропажу и, заметив, подняли бы скандал. Но все же, такой вариант исключить до конца было никак нельзя: у женщин, как известно, семь пятниц на неделе, и то, что шесть из них проходят в безмятежной невнимательности, ничуть не означает, что и в седьмую будет так же! Второй вариант — обворовать магазин. Или лавку на том же рынке: еще проще. Правда, тут Грулье по отчаянной неопытности не учел один очень существенный момент: пусть даже в рыночную лавку вломиться проще, нежели в магазин, но лавок на рынке много, а значит, существует немалый риск того, что даже ночью в каких-то из них окажутся люди. Проще говоря, свидетели. А если учесть и то, что в лавку ему необходимо было не только вломиться, но затем и вернуться, чтобы вызвать пожарных, риск оказаться замеченным возрастал многократно. Впрочем, возможно и так, что всё это Грулье отлично понимал и принял в расчет, но вынужден был поступить именно так, исходя из соображений времени. Все-таки бегать куда-то уж слишком далеко он не мог. Я, господа, чуть позже проверил: помимо нескольких лавок подходящей направленности на Андреевском рынке, в относительной близости от особняка Грулье находились еще три — отдельными магазинами. Но одна из них отпадала сразу: она помещалась в прямом соседстве — дверь в дверь — с кондитерским магазином, работа в котором шла круглосуточно. В этом магазине не только торговали навынос — днем, но и готовили различные сладости на заказ — как правило, по ночам. Обворовать вторую было бы проще, но и с ней могли возникнуть затруднения: рядом с входом в нее — так уж получилось — помещалась дворницкая домовладения, а значит, в любой момент мог появиться кто-то из ее обитателей, не говоря уже о том, что оба входа — в дворницкую и в лавку — неплохо просматривались с поста наблюдения[30]. Нужно было иметь недюжинный опыт взломщика, чтобы тенью промелькнуть мимо дежурного, ломая дверь, а затем — убраться восвояси, снова вернуться и снова сбежать! Что же до третьей, то, на первый взгляд, она подходила идеально. Я, помнится, даже удивился, почему не ее, а лавку на рынке выбрал Грулье. Но, как это обычно бывает, разгадка оказалась чрезвычайно проста. В доме напротив квартиру во втором этаже занимала бессонная старушка — большая любительница подолгу — что днем, что ночью — коротать часы у окна. Несомненно, она бы увидела всё и даже смогла бы во взломщике опознать самого Грулье. Я побеседовал с ней и выяснил: нашего поджигателя она знала — по внешности — очень даже неплохо. Очевидно, что и Грулье знал об этом стеснительном обстоятельстве и потому-то обошел лавку стороной. Итак, у него — учитывая, повторю, временны́е ограничения — выбор оставался нехитрым: рынок. На самом же рынке лавок тоже было несколько: было из чего выбирать. Но… арендатор одной из них — той, что за номером тридцать девять по Бугскому переулку — носил поразительную фамилию: Кирилов! И это случайное совпадение решило дело.
— Но подождите! — перебил меня Митрофан Андреевич. — Как это вяжется с такой… такой предусмотрительностью? Если Грулье предусмотрел буквально всё для того, чтобы остаться не пойманным, зачем же он выбрал именно эту лавку, да еще и записку оставил?
Я улыбнулся:
— А вот тут уже свою роль сыграло другое врожденное качество: склонность к шарадам, веселью, розыгрышам. На самом-то деле Грулье — человек совсем неплохой. Не окажись он в настолько затруднительных обстоятельствах, мысли о преступлении ему бы и в голову не пришли! Мне удалось узнать, что в среде своих знакомых этот человек имел репутацию записного весельчака, которого хлебом не корми — дай совершить какую-нибудь забавную проделку! Как видим, не смог он удержаться и в новом для себя положении — вора и поджигателя. Представляю, как бедолага…
— Бедолага?!
— Поставьте себя на его место…
Лицо Митрофана Андреевича пошло пятнами:
— Нет уж, увольте!
— Ну, как пожелаете… — я вновь улыбнулся, а Митрофан Андреевич фыркнул. — Так вот: представляю, как этот… э… господин мучился и терзался! С одной стороны, необходимость сделать всё так, чтобы комар и носа не подточил. А с другой, такая исключительная возможность великолепно подшутить! Да, господа! Девяносто девять человек из ста, окажись они в подобном же положении, выбрали бы, несомненно, первое. Но Грулье оказался одним на сотню и выбрал второе.
— Псих! Натуральный псих!
— Да полно… итак, явился он в лавку, нашарил нужные ему вещи, не побоялся засветить огонь, чтобы тут же, на свободно стоявшей машинке, отпечатать загадочное послание владельцу, бросился к оранжерее, устроил поджог, вернулся в лавку, вызвал по телефону пожарную команду, снова побежал домой… И ведь заметьте: его план, несмотря ни на что, сработал. Возникли, правда, определенные трудности с получением страхового возмещения: с подачи Митрофана Андреевича, рассказавшего страховщикам о подмеченных странностях, общество долго вело расследование. Но, тем не менее, прямых улик против Грулье не обнаружилось, и возмещение ему все-таки выдали.
Я закончил рассказ.
— Но почему же ты, — Можайский, — не сообщил обо всем этом раньше?
На этот раз я не смутился:
— Видишь ли, по мере того, как я проводил собственное расследование, этот Грулье нравился мне все больше и больше. Он, как я уже говорил, и человеком-то оказался совсем неплохим — просто попавшим в отчаянное положение. И устроил все так, чтобы никто — даже собачки! — не пострадал. А ведь чего было проще, как взять и запалить без всяких затей? Наконец, я не видел достаточно веской причины идти в полицию со своими разоблачениями. Свой долг честного обывателя я выполнил: направил к тебе Кёнига с запиской, а также напечатал в газете отчет. В этом моем отчете было достаточно деталей для того, чтобы понять, кто именно виновен в поджоге. Достаточно деталей для того, чтобы, поняв, шаг за шагом провести точно такое же расследование, какое провел я сам, и установить все те же самые факты. Я ли виноват, что никто ничего подобного не сделал?
29
29 То есть судебного следователя или служащего Сыскной полиции.
30
30 C того места, где несли ночное дежурство дворники.