Страница 46 из 56
«Присмотритесь внимательно, — попросил он. — Что еще вы видите: помимо ошибки в слове «русских»?»
— Я взял бумагу и начал внимательно ее изучать. Поначалу ничто необычное не бросилось мне в глаза, но потом… потом я обнаружил вот что: управляющим банком, судя по подписи, был заявлен некий господин Пушкин, тогда как всем известно, что им является граф Владимир Владимирович Мусин-Пушкин! — Саевич сделал акцент на первой части фамилии Владимира Владимировича[117]. — Была ошибка и в том, кого указали в качестве товарища управляющего. Вместо подписи господина Карцова стояла подпись некоего господина Сиземского, который, как чуть позже объяснил мне барон, являлся старшим контролером столичной сберегательной кассы.
Чулицкий и Можайский вновь переглянулись. И вновь Чулицкий немедленно задал вопрос:
— Это что же получается? Кальберг не только планировал выпустить фальшивые закладные листы Дворянского банка, но и какие-то фальшивые бумаги сберегательной кассы, отчего и возникла путаница?
На этот вопрос ничего вразумительного Саевич ответить не смог:
— Не знаю, — только и сказал он, сразу же вернувшись к объяснениям насчет закладного листа. — Как бы там ни было, и что бы на самом деле ни планировал совершить барон, его рассказ, повторю, поверг меня в самый настоящий шок. С его слов выходило следующее. Незадолго до встречи со мной — дня приблизительно за два — он имел удовольствие обедать с графом Мусиным-Пушкиным после участия в собрании членов крикетного и лаун-теннисного[118] клуба. Когда обед завершился, речь зашла о всякого рода ценных бумагах, и граф — ни много, ни мало — ошарашил своего собеседника предложением принять участие в некоем наглядном эксперименте, а именно: попробовать сбыть с рук фальшивый закладной лист Дворянского банка, сделанный, впрочем, так, что хотя на беглый взгляд отличить фальшивку от подлинника и было затруднительно, но при внимательном рассмотрении сделать это было, безусловно, можно. Заключили пари: граф утверждал, что ничего не получится, а барон — что всё пройдет гладко. Безусловно — так сказал Кальберг, — они не собирались вводить в убыток ничего не подозревавших людей. Им было достаточно проверить: возможно ли такое в принципе, если — при несомненном общем качестве подделки — налицо имеются все же и явные признаки фальшивки.
— И вы поверили в этот вздор? — воскликнул Чулицкий.
— Почему бы и нет?
— Но ведь это — абсурд! Дикость! Нелепица!
— Почему?
— Управляющий банком невесть с кем заключает пари: сможет или нет этот невесть кто всучить еще какому-нибудь невесть кому подложное обязательство вверенного управляющему банка! Вы в своем уме?
— Да что же в этом такого?
Чулицкий схватился за голову:
— Нет, это просто невероятно! Он еще и спрашивает!
Саевич, однако, не сдался:
— Владимир Владимирович — человек молодой[119] и…
— Вы положительно рехнулись! — Чулицкий даже вскочил из кресла. — Владимир Владимирович — товарищ председателя совета православного братства[120]! Член императорского общества любителей древней письменности[121]… Какое, к черту, пари о сбыте фальшивой ценной бумаги[122]?
— Не о сбыте, — Саевич уже не столько не сдавался, сколько огрызался, — а о возможности такого сбыта!
— Какая разница!
— Очень даже существенная! Кальберг…
— Ну, конечно! Кальберг!
— Так вот! Кальберг пояснил, что Владимир Владимирович исходил из соображений безопасности банка…
— Ушам своим не верю! — Чулицкий, словно услышанное им безумие обессилило его, опять опустился в кресло. Точнее, не опустился даже, а рухнул, отчего и без того уже поврежденное кресло едва совсем не развалилось. — Безопасность банка!
— Да! — закричал Саевич. — Безопасность!
И вдруг опять наступила тишина: Саевич внезапно осекся, прикрыв ладонью рот, а Михаил Фролович, откинувшись на спинку, сморщил лоб, прищурил глаза и закусил нижнюю губу.
— И в самом деле, господа, — Можайский, — что это вас разобрало? Нашли о чем спорить. Ясно ведь, что спорить тут не о чем[123]!
— Прошу меня извинить, — Саевич. — Вы правы, Юрий Михайлович: ненужный спор. Но заметьте, однако, насколько и теперь велико влияние барона, раз само предположение… нет: само воспоминание о рассказанных им баснях может вызвать такую… э… неадекватную реакцию!
Чулицкий подался вперед:
— Неадекватную реакцию? — спросил он тихо.
— Конечно. Ведь вы… и я… да что там! Мы оба…
Саевич запнулся. Чулицкий откинулся обратно на спинку и вздохнул:
— Ладно, забыли. Продолжайте рассказ.
Саевич как бы встряхнулся, его длинные грязные волосы мотнулись из стороны в сторону.
— Получив фальшивку, барон… нет-нет, господа: якобы получив фальшивку и якобы всё остальное…
— Мы уже поняли. Дальше!
— Получив фальшивку, барон начал размышлять: как лучше ее кому-нибудь всучить? А потом он встретился со мной, и его осенило. Так и вышло, что я оказался с подложным закладным листом в кармане и… ну, и всё, что было дальше.
Можайский:
— Насколько мне известно, фальшивые закладные больше замечены не были.
— Не были. — Чулицкий.
— Но получается, что эта конкретная появилась раньше облигаций.
— Да.
— Ничего не понимаю!
— Я тоже.
И вновь — тишина.
Я сообразил: странного было и впрямь немало! Судите сами, дорогой читатель: Кальберг, как минимум, дважды попытался изготовить подделки и дважды потерпел неудачу. Как такое могло получиться? Как вообще могло получиться, что первая — в целом, очень качественная — фальшивка оказалась испорченной на редкость нелепыми ошибками? И как могло получиться, что вторая вообще никуда не годилась даже на вид? Что-то тут не сходилось, если уж мы теперь без сомнений полагали барона опытным шпионом!
— Всё просто.
Я вскинул взгляд на до сих пор молчавшего и вдруг заговорившего Гесса.
— Вам что-то известно?
Вадим Арнольдович утвердительно кивнул:
— Да. Причем из первых рук.
— От Кальберга? — я изумился.
— Нет, что вы! — во взгляде Гесса промелькнула улыбка. — От Молжанинова.
Я онемел.
— Ну, конечно, — воскликнул тогда Чулицкий, — Молжанинов! Как же мы о нем забыли?
— Вот так.
— Ну, говорите!
Вадим Арнольдович набрал уже было воздуха в грудь, но тут вмешался Можайский:
— Нет, подождите!
— Чего ждать? — Чулицкий.
— Так мы никогда к концу не доберемся.
— К какому еще концу?
— Вообще к концу. Бог с ними, с бумагами — пока. Пусть Саевич закончит свой рассказ. А там и очередь Вадима Арнольдовича подоспеет. Если же мы будем и дальше сбиваться с одного на другое и с третьего на десятое, мы и за неделю не управимся!
Чулицкий посмотрел на его сиятельство с очевидным сомнением, задумался, но не успел высказаться ни за, ни против его предложения: Можайского поддержали Инихов и Митрофан Андреевич. Что же касается меня, то я изнывал в напоре противоречий. С одной стороны, я очень хотел как можно скорее — чтобы не упустить основную нить — узнать о причинах таинственного провала кальберговых затей с фальшивками. Но с другой — не мог не согласиться с его сиятельством: наше совещание все более превращалось во что угодно, но только не являлось уже диалогом по существу. Впрочем, голос скромной моей персоны вряд ли мог перевесить голоса Инихова, Можайского и брант-майора, оставшись без явной поддержки со стороны начальника Сыскной полиции. А Михаил Фролович, между тем, тоже дал задний ход и, как сказали бы моряки, привелся к ветру: поняв, что в предложении Можайского здравых зерен было достаточно, он молча развел руками, давая понять, что спорить не намерен.
117
117 Гр. Вл. Вл. Мусин-Пушкин (1870–1923) — русский общественный и политический деятель, с 1901 года — управляющий Дворянским и Крестьянским земельным банком, с 1912 года — член Государственной Думы от Московской губернии, председатель сельскохозяйственной комиссии.
118
118 Лаун-теннис — «большой теннис». Теннис «на лужайке» — на травяном корте под открытым небом.
119
119 В момент встречи Кальберга и Саевича ему было около тридцати лет. В описываемое время тридцатилетнего мужчину, конечно, «молодым человеком» обычно не называли. Саевич использует фигуру речи, отсылающую больше к характеру, а не к физическому возрасту графа Мусина-Пушкина.
120
120 Cкорее всего, Михаил Фролович имеет в виду СПб Исаакиевское Православное Братство, так как именно товарищем его председателя являлся граф Вл. Вл. Мусин-Пушкин. Это благотворительное общество было основано в 1896 году при Исаакиевском соборе в Петербурге и целью своею ставило различного рода вспомоществование обездоленным прихода. В частности, обществом были основаны: бесплатная церковно-приходская школа для двадцати беднейших девочек Исаакиевского прихода (содержалась на личные средства графини Марии Михайловны Орловой-Давыдовой), бесплатная столовая (попечительница — графиня Елизавета Андреевна Воронцова-Дашкова). Обществом проводились так называемые народные чтения, раздавалась милостыня, тридцать бедняков прихода получали ежемесячное пособие. Председателем совета Общества являлся протоиерей Петр Алексеевич Смирнов. Его товарищем, как уже говорилось, — граф Владимир Владимирович Мусин-Пушкин. Покровителем Общества являлся лично митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский.
121
121 Императорское общество любителей древней письменности, основанное графом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым, который и являлся его бессменным председателем. Общество заседало в Галерейном флигеле его собственного дворца — знаменитого «Фонтанного дома» (наб. Фонтанки, 34), «Шереметевского дворца». Там же находилось хранилище книг и рукописей.
122
122 Михаил Фролович, ставя под сомнение саму возможность участия Мусина-Пушкина в озвученном Саевичем пари, был, конечно же, прав даже безотносительно того, что это участие — выдумка от начала и до конца.
123
123 Т. е. зачем спорить о том, что априори является неправдой, причем об этом известно обоим.