Ому

Несколько лет назад капитан китобойного судна, зашедшего в соседнюю бухту, имел столкновение с окрестными жителями и в конце концов обратился с жалобой в один из туземных судов. Не получив, однако, удовлетворения и сочтя себя обиженным, он решил достойно отомстить. Как-то ночью он свез на берег старую сгнившую бочку из-под пресной воды и оставил ее на заброшенном поле таро, где почва была теплая и влажная. Вот откуда и появились москиты.

Я сделал все возможное, чтобы выяснить фамилию этого человека, и считаю своим долгом увековечить ее для потомства. Его звали Колман, Натан Колман. Судно было приписано к Нантакету. [105]

Когда меня мучили москиты, я находил большое облегчение в том, что к слову Колман прибавлял еще одно и энергично произносил их вместе.

Доктор предложил прогуляться к берегу, где стоял длинный низкий полуразрушенный сарай, из конца в конец продуваемый сквозняком, который, по его мнению, мог спасти нас от москитов. Туда мы и направились.

Под этими развалинами мы обнаружили памятник давно прошедших времен. Несколько дней спустя мы его осмотрели с большим интересом. Это была старая полуистлевшая военная пирога. Она стояла, очевидно, на тех же грубых колодах, что служили подпорами, когда много лет назад ее выдалбливали, и, по всей вероятности, никогда не плавала.

Снаружи пирога первоначально была, по-видимому, окрашена в зеленый цвет, ныне местами превратившийся в темно-багровый. Нос заканчивался высоким тупым выступом, борта украшала резьба, а на корме сохранилось, по мнению Долговязого Духа, что-то вроде герба королевского дома Помаре. Эмблема действительно напоминала геральдическую — две акулы с соколиными когтями, вонзившимися в сучок, намеренно оставленный и торчавший наружу.

Пирога имела в длину около сорока футов, около двух в ширину и четыре в глубину. Верхняя часть бортов (состоявшая из узких досок, скрепленных шнурами из растительного волокна) во многих местах обвалилась и лежала, догнивая, на земле. Места для спанья все же было достаточно; мы прыгнули в пирогу — доктор на нос, а я на корму. Вскоре я уснул, а когда внезапно проснулся от вызванных неудобным положением судорог во всех суставах, то на мгновение подумал, что меня, должно быть, заживо запихали в гроб.

Засвидетельствовав свое почтение Долговязому Духу, я осведомился, как поживает он.

— Довольно плохо, — ответил доктор, беспокойно ворочаясь на всяком хламе, валявшемся на дне пироги. — Фу! Как воняют эти старые циновки!..

Некоторое время он продолжал что-то говорить в таком же возбужденном тоне, и я перестал отвечать, занявшись математическими размышлениями, чтобы поскорей уснуть. Но так как таблица умножения не помогала, я постарался представить себе туманную картину хаоса в виде какой-то скользящей жидкости, и только начал благодаря этому задремывать, как вдруг услышал отчетливое одинокое жужжание. Час моих мучений приближался. С характерным гудением москит, подобно маленькой меч-рыбе, ринулся в пирогу, а я из пироги.

Очутившись под открытым небом, я с удивлением увидел Долговязого Духа, который дико размахивал старым веслом. Он только что бесшумно сбежал от роя москитов, атаковавших его на носу.

Мы решили искать спасения в море и быстро спустили на воду маленькую рыбачью лодку, лежавшую поблизости на берегу; мы отгребли на порядочное расстояние и бросили за борт туземное приспособление, заменяющее якорь — тяжелый камень, привязанный к веревке из плетеной коры. С этой стороны острова окружающий его риф тянулся совсем близко от берега, и море между ними было тихое и очень мелкое.

Идея оказалась блестящая! Мы проспали как убитые до самого восхода солнца, когда нас разбудило движение нашей плавучей койки. Я раскрыл глаза и увидел Зика, который брел по воде к берегу и тащил нас за собой за веревку из коры. Указав на риф, он объяснил нам, что мы находились на волосок от гибели.

Так оно и было; водяные вытащили камень из петли, и нас стало относить от берега.

Глава 57

Вторая охота в горах

Над мартаирскими холмами занималось ясное утро, суля прекрасный день для охоты.

Все приготовления были сделаны накануне, и когда мы вошли в дом, Коротышка угостил нас хорошим завтраком, а старый Тонои суетился, как хозяин гостиницы. Несколько его подданных также ждали, чтобы сопровождать нас и нести тыквенные бутылки с едой; если охота окажется успешной, им предстояло на обратном пути выступать в роли носильщиков и тащить нашу добычу.

Узнав накануне вечером о замышляемой охоте, доктор выразил желание принять в ней участие.

Последовавшие события заставили нас заподозрить, что вся эта экспедиция была лишь хитроумной уловкой со стороны янки.

С каким лицом сможем мы отказаться от работы после того, как он возьмет нас на такую приятную прогулку? Да еще так благородно предоставляет нам свободный день? Ведь он не преминул заверить нас, что, будем ли мы работать или развлекаться, все равно жалованье нам идет.

В распоряжение доктора было предоставлено старинное ветхое ружье Тонои, очень короткое и тяжелое, с неуклюжим затвором и тугим курком, для спуска которого требовалось приложить немало усилий. Долговязый Дух испробовал ружье, выстрелив из него в цель, и с удовлетворением убедился, что оно действует безотказно: пуля полетела в одну сторону, а он сам в другую.

После этого доктор попытался убедить Коротышку поменяться ружьями, но тот не поддался на уговоры, и в конце концов он поручил тащить свое оружие одному из туземцев. Выстроив отряд, мы пустились в путь к верховью долины. Вблизи оттуда начиналась тропинка; она вела к цепи гор, считавшихся излюбленным убежищем быков.

Добравшись до перевала, мы почти сразу увидели невдалеке небольшое стадо, которое входило в лес. Мы прибавили шагу и, разделившись на группы, каждая из которых состояла из одного белого и нескольких туземцев, также вступили в лес в четырех разных местах.

Вскоре я очутился среди густых зарослей; оглядевшись, я только что успел выбраться на открытую поляну, как вдруг раздался выстрел и пуля сбила кору со стоявшего поблизости дерева. В то же мгновение послышались топот и треск ломаемых ветвей, и пять быков, бежавшие почти в ряд, показались в просвете между деревьями и бросились как раз к тому месту, где находились я и три островитянина.

Это были низкорослые свирепые животные с черной шерстью, короткими острыми рогами, красными ноздрями и горевшими, как раскаленные угли, глазами. Они приближались, низко опустив темные, покрытые густой шерстью головы.

К этому времени моя туземная подмога уже сидела на деревьях. Бросив мгновенный взгляд вокруг, чтобы присмотреть себе на случай необходимости путь к отступлению, я вскинул ружье, когда из чащи послышался голос Коротышки: «Цельтесь между рогами, Поль! Прямо в середину между рогами!» — Я опустил дуло ружья, ловя на мушку белый клочок шерсти на лбу переднего быка, и, послав пулю, отскочил в сторону. Когда я снова обернулся, пять быков пронеслись мимо, оставив за собой воздушный вихрь.

Тут выскочил янки и приветствовал их выстрелом с фланга. В ответ на это свирепый маленький бык с клочком шерсти на лбу, взмахнув длинным хвостом и ударив себя по крестцу, поддал задними ногами и помчался во весь опор. Пуля лишь слегка оцарапала его. Через мгновение быки скрылись из виду и только заросли, в которых они исчезли, шевелились наверху, отмечая их путь.

Когда стычка уже кончилась, появилась тяжелая артиллерия в лице долговязого доктора с его пищалью.

— Где они? — крикнул он, еле переводя дух.

— В данный момент мили за две, — ответил лондонец. — Черт возьми, Поль! Вы должны были влепить пулю в этого маленького черного.

Пока я приводил всяческие оправдания в объяснение своего промаха, Зик, бросившись вперед, внезапно воскликнул:

— Ради бога! Что вы там делаете, Питер?

Питер, разъяренный неудачей и по неведению приписав ее трусости наших туземных помощников, направил дуло своего ружья на дрожащего оруженосца, слезавшего с дерева.