Незаконнорожденная

— Миледи принцесса.

Он приветствовал Марию с величайшей учтивостью, но голос его намекал на что-то большее. Прорезной камзол цвета яркой охры на коричневой, как ясеневые почки в марте, шелковой подкладке великолепно оттенял густую гриву сверкающих кудрей, перекликаясь с золотистыми отблесками в глазах цвета старого хереса.

— И мадам Елизавета?

Берет, осыпанный драгоценными камнями и с перьями, словно у принца, описал в воздухе замысловатую дугу. Поклон был низкий, взгляд — небрежный и в то же время ласкающий; мне захотелось спрятать глаза. Он держался как король. Мне вдруг показалось, что я — бедная горничная, а он — прирожденный королевич.

И таким его видели все. С его приходом комната будто стала светлее, даже свечи, казалось, засияли уверенней. Теперь он улыбался, и я чувствовала, что заливаюсь краской. Его взгляд скользил по моей фигуре, по нескладному дорожному платью. Боже, почему Ты не дал мне времени переодеться?

Он… он…

— Генри Говард Серрей, моя маленькая госпожа, и ваш слуга до гроба.

Он глядел мне в глаза. Я не могла вымолвить ни слова.

— Познакомьтесь с лордом Серреем, сестрица Елизавета! — настойчиво торопила Мария. Видимо, она думает, что я совсем утратила светские манеры. По правде сказать, я утратила совсем другое — гораздо большее.

Конечно, мы знакомы. Я его помню — он наследник всех Говардов, сын герцога Норфолка и юная надежда рода. Мало того, мы. — родственники: его отец был братом моей бабки Говард. Но как случилось, что такой яркий человек не оставил у меня ярких воспоминаний?

— Милорд. — Я сделала реверанс и опустила голову, чтобы спрятать лицо.

Мария довольно кивнула, потом обратила все внимание на Серрея. Она улыбалась, опрометчиво показывая гнилые зубы — изъеденные временем надгробья на ее кладбищенском лице.

— Мы говорили о замужестве, милорд! — воскликнула она с той же натужной игривостью, которая так мало ей шла. — Сестра утверждает, будто никогда не выйдет замуж. Что вы на это скажете?

Снова дерзкий взгляд ожег меня, словно плеть. Серрей рассмеялся.

— Нам, мужчинам, должно быть стыдно! Это значит, ни один из нас не затронул ее сердце и не пробудил в нем стремления к браку! — Он помолчал, холодно разглядывая меня, однако его медленная улыбка и чувственный взгляд добавили обжигающей силы следующим словам:

— И, простите меня, леди, что не разбудил ее чувств! — Затем он обратился прямо ко мне, его тихие слова предназначались исключительно для моих ушей:

— Ибо жизнь девы — суровое послушание, госпожа; куда проще следовать религии плоти.

Религии плоти?..

Я была как в огне, щеки мои пылали.

— Вы смеетесь надо мной, милорд!

Он снова рассмеялся, томно, в самое мое ухо.

— О нет, леди. Впрочем, что я знаю о девах? — Голос его перешел в шепот:

— Ведь я предпочитаю общество тех, кто желал бы с моей помощью сбросить одеяния девической стыдливости…

— Что вы говорите, милорд? — весело вскричала Мария. — Он поучает вас виршами, сестрица? Ведь он поэт, знаете? Вы сочините ей сонет, милорд?

Да, она заметно оживилась в его обществе!

Он пожал плечами:

— При дворе вашего отца все мужчины становятся поэтами, а таким красавицам воздал бы хвалу и немой. Лучше скажите, что я — солдат, что с радостью обнажал свой меч за короля, будь то в Шотландии или во Франции, что имею честь с мечом в руке служить ему, его божественным дочерям, всему, что он называет своим…

Такая беззастенчивая лесть не обманула бы и ребенка! Однако Мария сияла, как деревенская дурочка. Она робко погладила его рукав, игриво похлопала по плечу…

Разумеется! Где были мои глаза, почему я не поняла сразу? Она собирается за него замуж!

А почему бы и нет? Он — ее ровесник или чуть моложе, ему лет двадцать восемь — тридцать. За такого не стыдно выйти и принцессе — даже мой неопытный взгляд различил редкую мужскую красоту, и даже эта царственная манера держаться ее не портила. Происхождение самое знатное, его отец Норфолк — герцог крови. После нас он стоит ближе всех к трону — их род идет от Плантагенетов и от самого святого Эдуарда Исповедника.

Однако Марии нужен не просто мужчина. Я догадывалась, что в ее глазах он — истинный сын Божий. Хотя Норфолки, как и тысячи других, по велению короля склонились перед новой верой, все знали, что они тайно тяготеют к старой. Вот оно что! Католик или почти католик, принц крови или почти принц, и в таких летах, что ей не придется стоять у алтаря с двадцатилетним мальчишкой, годящимся ей в сыновья.

Если отец, не дай Бог, действительно серьезно болен, Мария сможет выбирать сама. Нет ничего удивительного, что, подобрав себе пару в масть, она стремится и меня вовлечь в марьяжные игры.

Да как она смеет, ведя атаку на него, использовать меня как пешку! Обида закипала в моей груди. Что он обо мне думает, видя, как я в самом безобразном из своих платьев терпеливо смотрю на глупые заигрывания Марии? Я не могла поднять на него глаз.

— Что я сказал, миледи? — Он мягко предвосхитил мой вопрос. — Только то, что благословен я между мужами, коли нахожусь в распоряжении не одной, а сразу двух принцесс. Вы велели мне прийти сюда, леди Мария; леди Елизавета шепнула мне на ухо, что приглашает меня зайти снова, дабы она смогла ближе узнать меня, — его глаза весело сверкнули, не давая возразить, — а мне — ее. А сегодня вечером я прислуживаю еще более высокой леди — Ее Величество королева поручила мне проводить леди Елизавету в королевские покои, как только она будет готова повидаться со своей любящей матушкой.

Любящей матушкой. Любящей мачехой. Да. Мадам Екатерина Пар? старалась заменить мне мать с тех самых пор, как вышла замуж за короля. По крайней мере, на ее честность и открытость я могу рассчитывать, если желаю поскорее рассеять удушливые испарения страха и неведения.

Тем же вечером лорд Серрей пришел сопроводить меня к Екатерине, и я встретила его так холодно, как только дозволяет учтивость. На этот раз мне было не стыдно ему показаться: в промежутке я без конца переодевалась и прихорашивалась и теперь готова была предстать перед самой царицей Савской, а не то что перед английской королевой. Мои тщательно расчесанные и разделенные на пробор волосы сверкали кованой медью и водопадом струились по спине — высший знак девственной чистоты. Их венчал горделивый убор в форме сердца, дивное сооружение из лилового атласа, украшенное маргаритками из аметистов и жемчуга.

Такие же букетики шли по вороту моего темно-лилового бархатного платья и по всему корсажу, чей острый, сужающийся книзу мыс не позволял мне нагнуться или сесть, а только стоять навытяжку, как отцовские телохранители. Руки тоже не сгибались в широких рукавах робы с крылышками из той же узорчатой золотой парчи, что и юбка. Парри умастила мое лицо белилами «с легчайшим намеком на розовый оттенок, мадам», и по внезапному наитию надушила лесными фиалками — с тех пор их нежный, розовато-лиловый аромат всякий раз представляется мне дыханием неразбуженной девственности, непорочности и чистоты.

— И тут оказалось, что принцесса, ваша сестра, держала козыри до последнего и выиграла!

Сейчас, когда мы шли по лабиринтам Уайтхолла, лорд Серрей говорил легко и продуманно — каждое его слово должно было подбодрить меня и развеселить. А мой язык словно прилип к гортани — я тщетно силилась побороть те страшные подозрения и то смятение, которое он во мне пробудил. Однако за все сокровища мира я бы не согласилась, чтобы он замолк…

Внезапно в темную ночную вселенную, где мы были одни, ворвались чужие. В галерее впереди показалась свита знатного лорда, освещенная, как и мы, факелами. В середине шагал высокий человек, с головы до пят закутанный темным плащом. Несколько минут — и они прошли мимо.

Рядом со мной Серрей шумно втянул воздух.

— Ваша милость видели, кто это прошел? — Он выдавил смешок. — Великий человек нашего времени. Полагаю, за то время, что ваша милость не были при дворе, он еще подрос. Лорд-наместник королевства — таков его теперешний титул, и мало кто верит, что он на этом остановится. Поистине граф Гертфорд расцвел, как зеленое лавровое дерево! И его братец Сеймур, гордый Том, тоже! Король дает им все, что они ни попросят. Удивительное дело! Разве мало быть дядей вашего брата принца? Без этих Сеймуров тут дышалось полегче!