Она

Даже в спокойное время я плохо сплю вообще, а в эту ночь мои сны не были особенно приятными. Меня преследовала фигура Магомета, убегающего от раскаленного докрасна горшка. В конце концов передо мной постоянно появлялась закутанная фигура, которая время от времени сбрасывала с себя покрывало и стояла передо мной или в образе прекрасной цветущей женщины, или безобразного скелета, произносившего следующее:

«Все живущее познало смерть; то, что мертво, не может никогда умереть, потому что в Мире Духа жизнь - есть ничто, и смерть - ничто. Да, все живущее вечно, хотя временами засыпает и забывается!»

Наконец рассвело. Я чувствовал, что совсем закоченел и пытался встать. В 7 часов утра появился Джон, сильно хромавший. Его круглое лицо походило на недозрелое, помятое яблоко. Он сказал мне, что Лео спал хорошо, но был еще очень слаб.

Через 2 часа Биллали (Джон называл его Билли-козел, потому что его белая борода придавала ему сходство с козлом) пришел к нам, держа в руке лампу, почти упираясь головой в своды маленькой комнаты. Я притворился спящим и сквозь опущенные веки наблюдал за его насмешливым, но красивым старческим лицом. Он устремил на меня свои совиные глаза, поглаживая огромную бороду.

- Ага! - забормотал он (Биллали имел привычку бормотать про себя). - Он безобразен, безобразен настолько, насколько молодой красив, - настоящая обезьяна! Но я люблю этого человека, хотя странно в мои года любить белого человека. Пословица говорит: «Не доверяй людям и убей того, кому ты меньше всех доверяешь! Что касается женщин, беги от них, потому что они - зло, и в конце концов погубят тебя!» Это хорошая пословица и перешла к нам из древности. Но мне нравится эта обезьяна, и я надеюсь, что «Она» не околдует его. Бедная обезьяна! Он устал после борьбы! Я уйду, чтобы не разбудить его!

Я подождал, пока он повернулся ко входу, и позвал его.

- Отец мой, это ты?

- Да, сын мой, это я. Я уйду, чтобы не беспокоить тебя, хотя пришел посмотреть, как ты себя чувствуешь, и сказать тебе, что негодяи уже на пути к Той, которой повинуется все». «Она» сказала мне, чтобы вы все также пришли туда, но я боюсь, что вы не в состоянии идти!

- Да, - ответил я, - надо подождать, пока мы оправимся. Прошу тебя, отец мой, помоги мне выйти на воздух. Мне нехорошо здесь!

- Да, да, - ответил он, - здесь тяжелый воздух! Я помню, когда был еще мальчиком, то нашел на том месте, где ты лежишь, мертвое тело прекрасной женщины. Она была так хороша, что я прокрался сюда с лампой, чтобы рассмотреть ее. Она была прекрасна. Цвет кожи ее был белым, а золотистые волосы доставали до ног. Каждый день приходил я сюда, чтобы любоваться на нее, - не смейся надо мной, чужестранец, - и, в конце концов, полюбил мертвую красавицу. Я часто целовал ее холодное лицо и думал о том, как счастлив был человек, который любил ее и обнимал. Да, это мертвое тело научило меня мудрости, говорило мне о суетности жизни, о величии смерти, о том, что все в мире имеет конец и забывается. Так шло время. Моя мать, очень наблюдательная женщина, заметила, что я изменился, стал серьезнее, начала следить за мной, увидела мертвую красавицу и испугалась, что я околдован ею. Пожалуй, это была правда! Моя мать взяла лампу, прислонила мертвую женщину к стене и подожгла ее волосы. Она сгорела вся. Смотри, сын мой, след дыма еще остался под сводами!

Я взглянул и заметил след сажи на сводах.

- Она сгорела вся до самых ног, - продолжал Биллали, - одну ногу я спас, отрезав ее от кости, и спрятал под этим камнем, завернув в кусок холста. Затем до сегодняшнего дня я не входил сюда. Погоди, я посмотрю!

Встав на колени, Биллали стал шарить своей длинной рукой под камнем. Вдруг лицо его вспыхнуло, и он вытащил что-то, покрытое пылью и завернутое в сгнившую тряпку. Когда он развернул это, я увидел, к моему удивлению, красивую, чудной формы женскую ногу, совершенно свежую и крепкую, как будто она была положена только вчера.

- Видишь, сын мой! - произнес Биллали печальным голосом, - я говорил тебе правду. Посмотри на эту ногу!

Я взял холодную ногу и долго рассматривал ее при свете лампы со странным чувством удивления, страха и очарования. Она была бела, белее, чем при жизни, и тело осталось телом, хотя от него исходил слабый запах. Мертвая нога не сморщилась, не почернела, как у египетских мумий, а осталась прекрасной, полной, хотя была немного опалена огнем. Бедная маленькая нога!

Я завернул в тряпочку эту реликвию и спрятал в свою сумку, - странное место успокоения; потом с помощью Биллали пошел к Лео. Он был весь разбит, выглядел хуже меня, страшно ослаб от потери крови, но зато весел и просил есть, Джон и Устана положили его на носилки и с помощью старого Биллали понесли ко входу в пещеру. Там мы все позавтракали и провели весь день. Наутро Джон и я совершенно оправились. Лео также чувствовал себя лучше, и я согласился отправиться на равнину Кор, где, как нам сказали, жила таинственная «Она».

X. В ДОРОГЕ

Через час приготовили у входа в пещеру пять носилок. У каждых носилок стояли четыре носильщика и двое людей, а с ними кучка вооруженных воинов, которые должны были сопровождать нас и нести поклажу. Эти носилки предназначались для нас и Биллали, который пожелал отправиться с нами. Я подумал, что пятые носилки были приготовлены для Устаны.

- Ведь девушка отправится с нами? - спросил я Биллали.

Он пожал плечами.

- Если желает! У нас женщины делают, что хотят. Мы преклоняемся перед ними, а если они делаются невыносимыми, то убиваем старух в поучение молодым, чтобы доказать, что мы - сильнее их. Моя бедная жена была убита три года тому назад. Это очень печально, но сказать правду, сын мой, моя жизнь стала лучше с тех пор!

Через 10 минут мы находились уже в пути. Около часу шли мы по вулканической равнине. Дивный пейзаж открылся перед нами. Зеленеющая глубокая равнина раскинулась далеко вокруг, кое-где поросшая деревьями. В глубине, под откосом равнины, дремало болото, над которым висели в воздухе испарения. Наши носильщики легко спустились по откосу, и к полудню мы добрались до окраины болот. Здесь остановились закусить, а потом по извилистой тропинке спустились в болото. Эта тропинка была почти неприметна для глаз, и я до сих пор не понимаю, каким образом носильщики нашли дорогу по болоту.

Мы двигались вперед, пока солнце не село, и добрались до оазиса сухой земли, где Биллали предложил расположиться на отдых. Мы уселись на землю вокруг костра, который развели из сухого дерева и тростника, принесенного с собой, с аппетитом поели и покурили. Странное дело! В этой стране было жарко, но временами мы зябли! Однако мы были очень довольны, что могли посидеть около огня, тем более, - москиты боялись дыма.

Завернувшись в наши одеяла, мы приготовились уснуть, но необыкновенный шум, устроенный тысячами бекасов, не давал заснуть. Я повернулся и взглянул на Лео. Он дремал, лицо его было красно. При свете костра я увидел Устану, лежавшую рядом с ним, которая время от времени, поднималась на локте и заботливо смотрела на него.

Проснулся я, когда уже светало и наши носильщики бродили в тумане как привидения, готовясь к дальнейшему путешествию. Костер погас. Я встал, дрожа всем телом от утреннего холода, затем посмотрел на Лео. Он сидел, обхватив голову обеими руками, лицо его покраснело, глаза блестели, веки пожелтели: очевидно, у него была лихорадка, да и у Джона также. Я сделал все, что мог, - дал им обоим по 10 грамм хинина и сам принял маленькую дозу, затем пошел к Биллали, объяснил ему, в чем дело, и спросил, что надо сделать. Он пошел со мной, взглянул на Лео и Джона, которого за его полноту и круглое лицо прозвал «свиньей».

- Ага! - произнес он. - Лихорадка! Так я и думал! У молодого Льва тяжелый приступ болезни, но он молод и выживет. Что касается «свиньи», у него легкая лихорадка, которая всегда начинается болью в затылке!

- В состоянии ли они двигаться вперед? - спросил я.