Победитель

Затем Марк изложил план нового порядка, который хотел ввести.

«Если случится так, что мне придется покинуть Луну, так ничего и не довершив, — написал он в заключение, — пусть по, крайней мере, после меня здесь останется то, что рассказано немногим друзьям и о чем написано в этом письме к тебе. Когда настанет подходящее время, приходи, собери всех моих друзей и верши начатое. Быть может, и впрямь нужно, чтобы все сделали вы сами, а не я за вас, гость с далекой звезды. Больше ничего пока сказать не могу. Дни у вас тут долго длятся, и прежде скончания нынешнего многое может измениться и многое разрешится само».

Письмо он отдал гонцам. А те поспешно простились с ним. Их путь лежал на запад, в тамошние прибрежные поселки, откуда они собирались ночью вернуться на юг.

После их ухода Марк запер двери собора и задумчиво заходил по залу. Все четче прояснялось, что наступила последняя возможность испробовать иной путь, чем тот, которому он до сей поры следовал, если он не хочет признать свое поражение и отступиться. Ведь наверняка у него нашлось бы много последователей, если бы не козни Элема. Прав был Крохабенна: надо было не ждать, не выискивать предлогов, а вернувшись из-за моря победителем, сразу же приказать казнить Элема. Или по крайней мере посадить в тюрьму. Может быть, тогда все обернулось бы иначе.

Марк стиснул зубы и насупил брови.

— Да! Либо я, либо он! — громко сказал он сам себе. — Иного выхода нет.

И пожалел, что прямо не вызвал сюда Ерета с вооруженной дружиной. Опять проволочка напрашивается. Но в конце концов подумалось, что и сам справится. Откинул упавшие на лоб волосы, высоко поднял голову и направился к дверям собора.

С площади доносился гул собравшейся толпы. Его уже довольно давно можно было расслышать, тем более, что иногда из толпы долетали шумные и протяжные возгласы, но погруженный в мысли Победоносец даже их пропустил мимо ушей. Только откидывая железные засовы, Марк обратил внимания на это многоголосие, но не вдумался, откуда оно доходит и что означает, довольствуясь тем, что народ собрался и не будет нужды никого созывать, чтобы выступить с речью.

Уверенным шагом он вышел на паперть и громко потребовал тишины, потому что хочет говорить. И действительно воцарилась гробовая тишина, но лишь на мгновение. И не успел он открыть рот, со всех сторон, подобно реву бушующего моря, раздались нестройные крики.

Немногое удалось расслышать, слуха достигали только отдельные громкие выкрики, но все они были враждебны. Поминали об убийстве Крохабенны, о шерне, натравленном на народ, о войске, покинутом на погибель, а из уст сторонников пророка Хомы и приверженцев Братства Истины то тут, то там звучали прямые оскорбления.

Марк спокойно смотрел на толпу и думал о том, что поднимется, когда он вызовет Элема и у всех на глазах расправится с ним. Было ясно, что ни на чью помощь, ни на чье послушание рассчитывать не приходится, скверное дело придется исполнить собственными руками. К этому он был готов. Бросил взгляд в сторону, где на крыльце нового дворца как раз появился Элем, окруженный челядью и клевретами. Набрал полную грудь воздуха, чтобы шумнуть на него, как на пса, призываемого к ноге, готовый в случае непослушания проложить дорогу сквозь толпу и сгрести Элема, как щенка.

И вдруг почувствовал беспредельную грусть и бессилие, как это часто бывает после приступа гнева. Бесцельность задуманного, бесцельность всех вообще его усилий живо предстала перед глазами. Осталась только тоска, которой не вычерпать, не развеять, тоска, кричащая в душе, как малое дитя, тянущее ручонки к матери. На Землю, на Землю!

Он сел на камень, служивший раньше первосвященникам вместо амвона, и окинул толпу бездумным усталым взглядом. Та неизвестно почему притихла, а он скорее сам у себя, чем у этого скопища, спросил:

— Что вам нужно от меня?

Видимо, программа этого всенародного волеизъявления была заранее разработана опытными режиссерами, потому что смута постепенно стихла. В толпе засуетились какие-то люди, они успокаивали чернь и выстраивали отдельные группы. И вот к паперти одна за другой потянулись депутации. Шли торговцы, шли отдельно землевладельцы, шли священники, они же судьи в своих поселках, шли хозяева предприятий, пекари и мясники. А за ними всевозможные ремесленники и крестьяне, весь день надрывающиеся по жаре, городские мастеровые, рыбаки, ныряльщики за жемчугом и даже дикари-охотники с лесистых склонов Отеймора. Не забыли и о женщинах: собранные в особую группу, они пугливо приближались к ногам Победоносца, локтями подталкивая друг дружку.

Марк, не шевелясь, смотрел на это пестрое шествие, и на некоторое время показалось, что перед ним не явь, а воспоминание о чем-то давно виденном и пережитом, словно он был уже на Земле и лишь мыслью странствовал по лунному миру.

И даже удивился, когда услышал обращенные к нему голоса. Старшие из купцов и землевладельцев остановились перед ним, простерли руки и возопили:

— Победоносец! Даруй нам прежний мир наш! Оставь нам имущество, накопленное от деда-прадеда! Не рушь благосостояния!

А за ними уже подступали церковники, крича хорошо поставленными голосами, привычными к пению перед народом:

— Победоносец! Могучий пришелец с Земли! Не касайся законов, которые мы творили веками! Не отдавай власти в руки темных и неопытных!

Все припадали к его стопам, все просили об одном: пусть все остается как было. Хозяева фабрик не хотели перемен в заработной плате, говоря, что это их разорит и уничтожит всякое дело. Рыбаки и охотники возражали против взносов на общее пользование. Городские и сельские ремесленники умоляли не гневить власть имущих, от которых зависит их жизнь и малый заработок, а иначе они просто с голоду помрут. И наконец упали ему в ноги женщины, упрашивая сохранить их прежнюю женскую честь, то есть подчинение мужьям, домострой и тайные грешки.

С печалью и горечью слушал Марк все эти речи, а его глаза далеко поверх склоненных к его ногам «уполномоченных» искали в толпе людей, которые думают иначе, которые готовы своим выступлением дать отпор самозваным верховодам. Он чувствовал, что если увидит таких, то невзирая на усталость и давящую грусть встанет и ногой расшвыряет всех этих «припадающих к стопам», скликнет друзей, которые вместе с ним пожелают двинуться вперед…

Но видел тупые лица, яростно и нетерпеливо ждущие его ответа, видел подученных и замороченных, видел готовых на открытый бунт, если их просьб не услышат. Даже жаждущих, чтобы не услышали, предвкушающих, как и всякий сброд, крики, оскорбления, рукоприкладство и смуту.

Горько засмеялся в душе и взглядом, полным презрения и жалости, окинул ораву просителей. Перед ним были убогие лукавцы, мутные глаза, в которых не было даже искры фанатизма, мясистые губы и торчащие скулы духовно недоразвитых людей.

Охватило отвращение и жуткая, невыразимая, жгучая тоска. На Землю! На Землю! Безжизненным жестом руки он отогнал прочь теснящихся к его ногам заводил, готовых в лукавой покорности целовать его одежду.

— Уходите! Поступайте, как вам будет угодно. Я возвращаюсь на Землю.

Крик радости прозвучал в ответ. Но Марк не стал слушать и быстро ушел подальше в собор.

Но в покое его оставили ненадолго. Явились послы от первосвященника, прося прощения, что, занятый делами, не смог явиться он сам. Но им-де велено от его верховного святейшего имени выразить сожаление, более того — отчаяние, по случаю намерения благословенного Победоносца так быстро покинуть Луну. И велено спросить, каковы будут указы, которые первосвященник готов исполнить немедленно с обычным послушанием и покорством.

Слушая эти лукавые речи, Марк даже не рассмеялся. Ему было все равно, хотелось только побыстрее избавиться от надоевших и опротивевших людишек. И он ответил, что никаких указаний Его Высочеству не будет, кроме одного: пусть ему дадут гонцов, пусть отправят их в Полярную страну предупредить охрану машины, что завтра он туда явится. Сразу после прибытия из-за моря туда были посланы верные люди, но их все нет и нет, и неведомо, все ли там поддерживается в надлежащем порядке, как было прежде приказано.