Победитель

А тот, видя, что путь к отступлению отрезан, а взлететь повыше, куда не достанут стрелы, пущенные руками людей, уже не хватит сил, метнулся туда, где воинов не было, в сторону моря и собора, и канул среди домов. Маневр не остался незамечен, шерн вполне мог пробраться в крепость, обогнув поселок со стороны моря, и вслед ему кинулась шумная погоня.

В ней принял участие и Победоносец, который успел пристрелить второго шерна и теперь бежал по направлению к собору, зорко посматривая по сторонам.

Ихазель неотрывно следила за ним, невольно надеясь поймать его взгляд, как вдруг у нее за спиной раздался шум падающего тела. Она оглянулась — от ужаса кровь застыла в жилах. В нескольких шагах от нее на плоской кровле собора лежал преследуемый шерн. На вид — как при смерти: из продырявленного в нескольких местах крыла сочилась желто-зеленая кровь, на груди и ногах — зияющие раны от стрел, — но все еще живой: грудь тяжело дышала, а обе пары красных сверкающих глаз устремлены на девушку.

Ихазель хотела крикнуть и не могла, завороженная этим ужасным взглядом. По золотым браслетам на руках и лодыжках она узнала наместника Авия и в бессильном страхе, соединенном с неодолимым любопытством, разглядывала его. Отвратительный, израненный, впервые в жизни видимый вблизи, шерн несмотря ни на что поразил ее диковинной, устрашающей красотой.

Он был само олицетворение зла и вероломства, устрашающее, но вместе с тем и прекрасное. Он лежал на сломанном крыле. Другое крыло, длинное, черное, блестящее, с сизым отливом, распластано по каменным плитам. Голова приподнята, лоб слабо фосфоресцирует, сверкают две пары ужасных, налитых кровью глаз.

— Спрячь! — прохрипел он на человеческом языке. То была не просьба, а властный приказ.

Ихазель безотчетно сделала шаг к нему.

— Сука, спрячь! Шевелись! — снова отозвался шерн. А она полуобморочными, механическими шажками близилась к нему, не в силах отвести глаз от сверкающего взора. Их разделял теперь всего лишь шаг, как вдруг раненый шерн из последних сил взметнулся и выставил из-под крыльев ужасные белые ладони.

С криком ужаса Ихазель отпрянула, уклоняясь от губительного прикосновения. Сознание вернулось к ней. Она схватила лежавшую рядом рваную первосвященническую мантию и внезапным броском накинула на голову врагу. Больше ничего под рукой не было, и она сорвала с себя одежду, чтобы понадежней опутать ослепленного шерна.

Тем временем толпа воинов во главе с Победоносцем добралась до собора. Ихазель услышала топот на паперти и громкие крики. Не обращая внимания на собственную наготу, бросилась к парапету, перегнулась вниз и закричала:

— Сюда! Сюда!

Что убегающий наместник пойман, договорить не хватило дыхания.

Но по ее голосу внизу поняли: шерн на крыше, — и воины бросились наверх.

— Живьем! Живьем! — кричал бегущий впереди Ерет. — Победоносец приказал брать живьем!

Во мгновение ока Авий исчез под грудой копошащихся тел. Ослабевший от ран, запутавшийся когтями в женском платье, он не мог отбиваться. Но и неподвижный был страшен. Люди знали, что за оружие белые и мягкие ладони шерна, способные по его капризу молниеносным разрядом либо поразить противника насмерть, либо превратить в калеку. Шерна перевернули ничком, чтобы управиться с его руками по отдельности.

Левую, из-под раненого крыла, стянули веревкой быстро, но до правой, оказавшейся под пленником, можно было добраться, только освободив его от пут. После короткого совещания Ерет приказал четырем мужикам поздоровее — усесться сверху, а сам с помощью двух парней принялся заламывать неповрежденное правое крыло, чтобы извлечь ладонь, спрятанную под ним и придавленную грудью.

Шерн, все это время презрительно молчавший, взвизгнул от боли и резко дернулся, разбросав всю насевшую сверху четверку, но распластался, оглушенный могучим ударом дубины по затылку. Так добрались до правой руки и одолели ее.

Ерет пнул лежащего ничком шерна.

— Вставай, гаденыш! — крикнул он.

Авий поднял голову, моргнул налитыми кровью бельмами, но с места не двинулся. И тогда силачи, по трое с каждой стороны натянули веревки, которыми были обмотаны запястья шерна, и, приглядывая, чтобы он не изловчился сомкнуть ладони на ком-нибудь, поволокли на край кровли, откуда была видна площадь, кишащая народом. Ерет приказал продеть шерну под мышки по рогатине и перебросить на них за парапет, чтобы пленник повис перед фронтоном собора.

Внизу узнали наместника и раздался победный вопль. Мальчишки схватились за камни, но пленник висел слишком высоко, издевательств и ругани он будто не слышал, а плевки не доставали. Безмолвный, распятый на фронтоне с бессильно обвисшими крыльями и заведенными назад руками, шерн уставился на толпу четверкой глаз, полных ненависти и презрения.

На кровле появился Победоносец, ведомый неотлучным Элемом.

— Вот он, владыка, вот он! — кричал новый первосвященник, мечась между своим идолом и парапетом.

Марк перегнулся через парапет, увидел шерна и с отвращением отшатнулся — настолько жутким и омерзительным оказалось зрелище.

— Поднимите его сюда! — крикнул Марк.

Неохотно, но не смея ослушаться приказа, добровольные палачи подняли шерна на кровлю и на растянутых веревках подтащили к Победоносцу.

У Элема загорелись глаза.

— Владыка, как прикажешь умертвить? — пустился выспрашивать он, суетясь под ногами у Марка. — Хочешь, зажарим его живьем на вертеле? Или отдадим на съедение рыбам? Ты не знаешь, как это делается? Вспарывают ноги, чтобы кровь текла рыбам на приманку, и оставляют по пояс в воде…

— Пшел вон! — процедил Марк сквозь зубы и огляделся. — Кто его изловил?

Ответом было молчание. Одни оглядывались на других, пришедшие позже указывали на пришедших раньше, и наконец все взоры обратились на девушку, забившуюся в угол парапета.

— Кто его изловил? — повторил Марк.

— Я!

Ихазель вышла вперед, по пояс нагая, как осталась, спутав шерна собственной одеждой; от пояса до полу на ней была глянцевитая, широкая, темно-лиловая юбка. Марк глянул на девушку. И, залившись румянцем от внезапной стыдливости, Ихазель непроизвольным движением перебросила распущенные волосы на грудь, словно прячась под ними.

— Ты? — изумился Марк.

— Это внучка Крохабенны, — зашумели в толпе. — Последняя в роду прежнего первосвященника.

Ихазель замерла над связанным шерном, не сводя глаз с Победоносца и чувствуя, что еще миг и она не выдержит, рухнет на каменные плиты кровли. Кровь отлила от побелевших губ куда-то в грудь, глаза наполнились слезами, слабеющие ноги готовы были подогнуться. Изо всех сил напрягла она волю, чтобы не упасть.

И тут кто-то обнял ее за плечи.

— Это моя невеста, — сказал Ерет, помогая ей устоять. Она отпрянула и с внезапной силой вырвалась из объятий Ерета.

— Неправда! — выкрикнула она. Прижала руки к груди и зачастила, словно ее ложно обвинили в смертном грехе: — Не слушай его, это неправда, это раньше было, а теперь…

И осеклась.

— Что «теперь»? — спросил Марк, не поняв, что происходит.

— А теперь, — договорила она дрожащим и слабеющим голосом, — ты один мне владыка, о Победоносец, прибывший с далекой звезды, да будет имя твое благословенно во веки веков!

Опустилась на колени и прижалась лбом к его стопам, покрыв их рассыпным, сверкающим золотом своих волос.

Тем временем вокруг нарастал ропот и вдруг вихрем взвились неразборчивые крики. Не успев ответить девушке, припавшей к его ногам, Марк вскинул голову и повел вокруг вопрошающим взглядом, не в силах понять, о чем кричат и чего добиваются обступившие их двоих люди.

— Владыка! — объяснил Элем. — Народ требует смерти Ихазели, внучки Крохабенны.

Марк почувствовал, как охваченная страхом девушка всей грудью прильнула к его ногам.

— Что-о? — изумился он. — Чем она провинилась?

Ответа не было. Во внезапной тишине на золотоволосую девушку обратились угрюмые взгляды, в которых читался один и тот же беспощадный приговор. Марк глянул на Ерета: ведь тот, родич первосвященника, сам только что назвал себя женихом Ихазели. Молодой воитель, насупившись, кусал губы, но не произнес ни единого слова протеста.