Чудовище

Опять ты качаешь головой. Держи ее тихо, чтобы мысли не перемутились, как вода на ветру. Во всяком случае, это было изображение чего-то отвратительного, о, гораздо более крупного чем ты. Ах, оно растет, растет! Теперь я овладел этим. Макумазан, стань рядом со мной, а ты, желтый человечек, повернись спиной к огню. Ба-а! Он, плохо горит, а в воздухе холодно! Я его раздую ярче.

С этими словами он вынул из мешка щепотку какого-то порошка и высыпал его на золу. Потом он протянул свои костлявые пальцы!! словно грея их над огнем, и медленно поднял руки. Огонь вспыхнул, подпрыгнул на три — четыре фута. Карлик опустил руки, и пламя спало. Опять он поднял руки, и пламя вспыхнуло, на этот раз гораздо выше. Это манипуляцию он проделал три раза. Огонь поднялся столбом на пятнадцать футов и так остался гореть, ровно, как в лампе.

— Теперь смотри на огонь, Макумазан, и ты тоже, желтый человечек, — сказал Зикали новым, незнакомым голосом, словно во сне, — и скажи, что ты в нем видишь, ибо я ничего не могу разглядеть. Мне; ничего не видно.

Я смотрел и в первую минуту ничего не видел. Затем из огня вырос какой-то смутный образ. Он колыхался, менялся, принимая все более определенные очертания, четкие и реальные. И вот перед собой, вытравленного в огне, я увидел Хоу-Хоу — таким, каким он был изображен на пещерной скале, только, как мне показалось, живым, потому что глаза его сверкали. Хоу-Хоу, глядящего, как демон в аду. У меня сперло дыхание, однако я выстоял твердо. Но Ханс вскрикнул на своем исковерканном голландском языке:

— Всемогущий! Это же уродливый старый бес! — и с этими словами упал навзничь и лежал тихо, онемев от ужаса.

— Хо-хо-хо! — засмеялся Зикали. — Хо-хо-хо! — И двенадцати раз стены ущелья отозвались: «Хо-хо-хо!»

Глава IV. Легенда о Хоу-Хоу

Зикали замолчал и смотрел на нас своими впалыми глазами.

— Кто первый сказал, что все мужчины дураки? — спросил он. — Вероятно, красивая женщина, которая ими играла и убедилась в их глупости. Я прибавлю: каждый мужчина в каком-нибудь отношении трус, как бы он ни был смел в остальном. Мало того, все мужчины одинаковы. Какая разница между тобой, Макумазан, белый мудрец, сотни раз смотревший в глаза смертельной опасности, и вот этой желтой обезьянкой? — тут он указал на Ханса, который лежал на спине, выкатив глаза и бормоча молитвы всевозможным богам. — Оба одинаково испугались; но только белый владыка старается скрыть свой страх, а желтая обезьяна стучит зубами, по обычаю всех обезьян.

Ты испугался простого фокуса: я показал вам картину, о которой вы оба думали. Заметь — опять не волшебство, а простой фокус, доступный любому ребенку. Надеюсь, ты будешь вести себя приличнее при встрече с самим Хоу-Хоу — иначе я разочаруюсь в тебе и скоро в пещере чудовища прибавится еще два черепа. Но, может быть, у тебя достанет храбрости. Да, конечно. Ведь ты не захочешь умереть, зная, как долго и громко я буду смеяться, услышав эту весть.

Чтобы выиграть время для размышления, старый колдун взял понюшку принесенного мною табака, ощупывая нас взглядом до самых костей.

— Ты прав, Зикали, утверждая, что все мужчины дураки, ибо ты сам первейший и величайший глупец.

— Я часто сам это думал, Макумазан, по причинам, которые оставляю при себе. Но мне интересно знать, почему ты это говоришь — совпадают ли твои основания с моими?

— Во-первых, потому, что ты утверждаешь, будто бы Хоу-Хоу на самом деле существует; во-вторых, ты сказал, что Ханс и я встретимся с ним лицом к лицу — чего мы никогда не сделаем. Итак, оставь эти нелепицы и покажи нам, как делать картины в огне. Ты сказал, каждый ребенок может овладеть этим искусством.

— Если его научить, Макумазан. Но все-таки я не настолько глуп. Я не хочу создавать себе соперников. Нет, пусть каждый оставляет при себе свои познания, а то никто не станет платить за них. Но почему ты думаешь, что никогда не встретишься с живым Хоу-Хоу?

— Потому что его не существует, — злобно ответил я, — а если и существует, то, надо полагать, его жилище далеко отсюда и мне туда не добраться без новых волов.

— Ах, — сказал Зикали, — я знал, что ты поспешишь к Хоу-Хоу, как жених к невесте, и все приготовил. Завтра ты получишь волов белого купца здоровыми и жирными.

— У меня нет денег уплатить за новых волов, — возразил я.

— Слово Макумазана дороже денег. Это знает вся страна. Более того, — прибавил старик, понижая голос, — из поездки к Хоу-Хоу ты вернешься с большими деньгами, вернее с алмазами, что одно и то же. Если это неправда, я обязуюсь сам уплатить за волов.

При слове «алмазы» я навострил уши, так как тогда вся Африка бредила этими камнями; даже Ханс поднялся с земли и снова начал проявлять интерес к земным делам.

— Это прекрасное предложение, — сказал я, — но брось вздувать" пыль (то есть говорить чепуху), а лучше, пока не стемнело, скажи прямо, к чему ты клонишь. Я не люблю этого ущелья ночью. Кто такой Хоу-Хоу? Если он (или оно) существует, то где он живет? И почему ты, Зикали, хочешь, чтобы я встретился с ним?

— Я отвечу сперва на последний вопрос, Макумазан.

Зикали хлопнул в ладоши, и мгновенно из хижины появился рослый слуга, которому он отдал какие-то приказания. Человек кинулся прочь и тотчас вернулся с несколькими кожаными мешочками. Зикали развязал один из них и показал мне, что он почти пуст — лишь на самом дне была щепотка бурого порошка.

— Это вещество, Макумазан, чудеснейшее зелье — оно чудеснее даже травы тамбоуки, открывающей стези прошлого. Посредством вот этого порошка я проделываю большинство моих фокусов; например, только что благодаря ему я сумел показать тебе и твоей желтой обезьяне изображение Хоу-Хоу в огне.

— Это, стало быть, яд.

— Да, между прочим, подмешав к нему другой порошок, можно получить смертельный яд, такой смертельный, что одной пылинки его на острие шипа довольно, чтобы бесследно убить сильнейшего человека. Но этот порошок обладает и другими свойствами: он дает власть над волей и духом человека; я объяснил бы, но ты не поймешь. Так вот, Древо Видений, из листьев которого приготавливают снадобье, растет только в саду Хоу-Хоу, и больше нигде во всей Африке; между тем последний мой запас сделан много лет назад, когда тебя еще не было на свете, Макумазан. Теперь мне надо еще листьев — или Открывающий Пути утратит свою силу колдуна и зулусы станут искать другого иньянгу.

— Почему же ты не пошлешь кого-нибудь за листьями, Зикали?

— Кого мне послать? Кто осмелится проникнуть в страну Хоу-Хоу и ограбить его сад? Только ты, Макумазан. Ах, я читаю в твоих мыслях. Ты удивляешься, почему я не прикажу, чтобы листья мне доставил кто-нибудь из уроженцев страны Хоу-Хоу? А вот почему, Макумазан: тамошние жители не смеют покидать своей потаенной страны — таков их закон. А если бы и могли, то за горсточку этого порошка они потребовали бы очень высокую цену. Однажды, сто лет тому назад (то есть очень давно), я заплатил эту цену. Но это старая история, я не буду тебе ею докучать. Ах, многие отправлялись к Хоу-Хоу, но только двое вернулись, да и то сошли с ума; то же произойдет с каждым, кто, увидев Хоу-Хоу, оставит его в живых. И ты, Макумазан, если увидишь Хоу-Хоу, убей его со всеми его присными, иначе его проклятие будет тяготеть над тобой до конца твоих дней. Павший, он бессилен; но пока он стоит, сильна его ненависть и далеко простирается его власть — или власть его жрецов, что одно и то же.

— Вздор! — сказал я. — Хоу-Хоу, если он существует, просто большая обезьяна, а я не боюсь обезьян, ни живых, ни мертвых.

— Рад слышать, Макумазан, и надеюсь, что ты не переменишь своего мнения. Несомненно, только его изображение на скале или в огне пугает тебя, как часто сон бывает страшнее действительности. Когда-нибудь ты мне поведаешь, Макумазан, что хуже — изображение Хоу-Хоу или он сам. Но ты спрашивал у меня еще одну вещь: кто такой Хоу-Хоу?

Этого я не знаю. Предание говорит, что некогда, в начале мира, далеко на севере жил бедный народ. Этим народом управлял тиран, жестокий и грозный, и к тому же великий колдун или, как ты выражаешься, мошенник. Такой жестокий и грозный, что народ восстал против него, и как он ни был силен, вынудил его бежать на юг с горстью приверженцев или же тех, кто не мог освободиться от его чар.