Страница 44 из 55
А то еще книги дадут, да я их и не читаю.
А то еще цветы, да я их не люблю.
А то еще… А то еще…
Ему не дали ничего.
Он забыл одно важное обстоятельство: другие дети тоже рисовали. Они тоже посылали рисунки на этот же самый конкурс. Вот если бы он был один… Тогда он непременно получил бы все премии, начиная с первой, кончая третьей, не исключая поощрительных.
Тогда не с кем было бы сравнивать.
И весь Генин класс сразу бы хором запел.
В воображении моем создавалась картина нашей драки: мы с Васькой катаемся по земле, вцепившись друг в друга, он меня царапает, а я его. Никто пощады не просит, бесконечно долгое время катаемся, царапаемся и кусаемся…
Глупость, конечно, если рассудить: отправляемся после уроков драться, вместо того чтобы домой обедать.
Спор был, кому на последней парте возле окна сидеть.
Место редкое, незаметное и обзорное. Сколько хочешь всю улицу обозревай, а хочешь — весь класс обозревай. К доске раз в месяц вызовут, а то и того меньше. Опустишь голову, тебя и не видать. Вроде бы в классе, а вроде бы тебя и нет. Замечательное, в общем, место. Сашка там раньше сидел, одни пятерки получал. Сашка коклюшем заболел, и место освободилось. Васька взял и сел туда. А я давно на это место метил. Можно сказать, мечтал туда уединиться.
Пишу Ваське записку: «Освобождай место, я его раньше приметил». Он мне отвечает: «Кто раньше сел, тот и сидит». Он раньше сел, но я раньше приметил. Я ему пишу: «Кто раньше приметил, тот и должен сидеть, а не тот, кто сразу сел». Он мне отвечает: «Сначала докажи, что ты раньше приметил, а потом садись».
Как же я докажу, вот хитрец! Я ему кулаком погрозил, а он смеется.
На переменке подхожу, заявляю свои законные требования, а он их законными не признает. Неужели не понимает, что я давно мечтал на последней парте сидеть! Хватаю его за рукав и тяну. А он не поддается.
В это время звонок. Я на место. Попробую его на следующей переменке вытащить.
Он мне записку пишет: «Ты за это получишь!» Я ему кулак показал, чтобы он знал, кто получит. Тем более мне получать не за что, а ему есть. Он на мое место сел, а не я на его.
На следующей переменке я его снова тащить начал.
И вот теперь отправляемся мы на речку драться.
Школа у нас на горе помещается. А внизу речка. Полянка. Знаменитый художник Левитан, говорят, написал здесь несколько своих пейзажей. Уютное местечко. Изумительный вид. Лучше места для драки не сыскать.
Спустились по тропинке на полянку.
Трава вовсю зеленеет. Птицы галдят на деревьях. А рядом речка журчит. И лошади пьют воду.
Стоим мы с Васькой среди настоящей весны, замечательной природы, замечаем в небе самолет и глядим на него с удовольствием.
С удовольствием гоняем по траве чей-то старый ботинок, мочим в речке ноги, пьем воду с лошадьми, загораем без маек, болтаем обо всем на свете и договариваемся сидеть на той парте по очереди до тех пор, пока Сашка не выздоровеет от коклюша.
— Эх, — говорит Васька, — была бы у меня лошадь, сел бы я на нее да поскакал бы во весь дух из города до самого поля и дальше, дальше, в лес, помчался бы по лесной дорожке, выскочил бы на полянку и дальше.
Лечу стрелой, а рядом поезд несется.
Перегнал бы поезд и дальше скачу, скачу себе, скачу без остановки…
— Ну и до какого же места ты доскакал бы? — спрашивают ребята.
— А ни до какого, до того же самого.
— Как это понять? — спрашивают ребята.
— А очень просто, земля круглая, так по кругу обратно и вернулся бы..
— Ишь ты, — смеются ребята. — Вот на ракете — вжик! А не на лошади.
— А я хочу на лошади, — говорит Васька.
— Вот чудак, — смеются ребята, — зачем тебе лошадь? Машину бы гоночную! И — вжик!
— А я лошадь хочу, — говорит Васька.
Ребята говорят:
— А еще мотоцикл неплохо. Стоящая, между прочим, вещь. Сел — вжик!
— А я хочу лошадь, — твердит Васька.
— Самое лучшее велосипед, — говорят ребята, — крути себе педалями — и вжик!
— Мне лошадь надо, — говорит Васька.
— А самолет? Ка-ак — вжик!
— Эх, лошадь бы мне, — вздыхает Васька, — я бы за гриву крепко держался и ни за что на свете бы не упал, скакал бы, все скакал без передышки семь дней и семь ночей и назад возвратился… А «вжик» я не хочу, потому что мне лошадь охота…
В конце учебного года я просил отца купить мне двухколесный велосипед, пистолет-пулемет на батарейках, самолет на батарейках, летающий вертолет и настольный хоккей.
— Мне так хочется иметь эти вещи! — сказал я отцу. — И они постоянно вертятся у меня в голове наподобие карусели, и от этого голова так кружится, что трудно удержаться на ногах.
— Держись, — сказал отец, — не упади и напиши мне на листке все эти вещи, чтоб мне не забыть.
— Да зачем же писать, они и так у меня крепко в голове сидят.
— Пиши, — сказал отец, — тебе ведь это ничего не стоит.
— В общем-то, ничего не стоит, — сказал я, — только лишняя морока. — И я написал большими буквами на весь лист:
ВИЛИСАПЕТ
ПИСТАЛЕТ-ПУЛИМЕТ
САМАЛЕТ
ВИРТАЛЕТ
ХАКЕЙ
Потом подумал и еще решил написать «мороженое», подошел к окну, поглядел на вывеску напротив и дописал:
МОРОЖЕНОЕ
Отец прочел и говорит:
— Куплю я тебе пока мороженое, а остальное подождем.
Я думал, ему сейчас некогда, и спрашиваю:
— До которого часу?
— До лучших времен.
— До каких?
— До следующего окончания учебного года.
— Почему?
— Да потому что буквы в твоей голове вертятся, как карусель, и от этого у тебя кружится голова, и слова оказываются не на своих ногах.
Как будто у слов есть ноги!
А мороженое мне уже сто раз покупали…
Неимоверная челка закрывала глаза мальчишки и половину носа.
— Не мешает тебе челка? — спросил я.
— Не-а.
— Меня видишь?
— Не-а.
— Значит, ты даже не видишь человека, с которым разговариваешь?
— А я изредка дую на нее, и она подпрыгивает. — Скривив рот, он дунул снизу вверх, и челка подпрыгнула.
— И часто дуть приходится?
— А что?
— Не устаешь?
— Не-а.
— С утра до вечера дуть на свою челку, с ума можно сойти!
— Зато когда бежишь во весь дух, она сама разлетается в разные стороны, — похвастал он.
— Ну, а когда спокойно идешь?
Он пояснил:
— Тогда встряхиваешь головой в такт шагам, и челка назад отлетает.
— И обратно не прилетает?
— Я вам серьезно говорю.
— Но нельзя ведь все время трясти головой!
— Почему нельзя?
— Голова заболит от беспрерывных трясок.
— Не-а.
— Да и неудобно. Сзади, предположим, волосы тебе не так мешают, а за столом, наверно, в тарелку твоя челка попадает?
— Два раза в суп и три раза в кисель…
— Ну и как?
— Смешно.
— Неужели?
— А что?
— А если ты читаешь, пишешь за столом, тебе челка не мешает?
— Не-а.
— Как же ты с ней обходишься в это время, опять дуешь?
— Читаю я в кровати, а когда пишу, одной рукой челку придерживаю.
— Ну и ну!
— А что?
— А телевизор когда смотришь, дуешь, держишь одной рукой или головой все время трясешь?
— Тогда я высоко поднимаю голову, затылком упираюсь в стену и сверху вниз смотрю, что показывают.
— И видно?
— Ну, не очень. А что?
— Тряс головой бы тогда и дул.
— От тряски экран мелькает. А дуть к вечеру я уже больше не могу…
— Сознался хоть…
— А что?
— М-да… Много у тебя хлопот.
— Не-а.
— А что? — передразнил я.
— Это вы меня спрашиваете?
— Не-а, — сказал я. — Хватит с меня.
Когда Гога начал ходить в первый класс, он знал только две буквы: О — кружочек и Т — молоточек. И все. Других букв он не знал. И читать не умел.