Страница 12 из 12
Завершалась торжественная литургия, шло освящение больницы. Новый храм сверкал куполами, которые, вобрав в себя свет этого солнечного дня, словно отбрасывали его обратно, еще больше озаряя своим отраженным сиянием бирюзовый воздух небес.
Тут же, не потерявшись в заботах, была почти вся купеческая Москва. Ожидали члена государственного совета, князя Долгорукова. Был день 18 мая, и выдался он на удивление добрым и погожим, какими бывают те дни, когда само небо, признательное людям за милость к другим людям, благодарит их чудесной погодой.
Экипаж московского генерал-губернатора прибыл, когда торжественный обряд подходил к концу. Гостей уже поджидали столы, они расположились между въездными воротами на территорию новой больницы и сооруженным специально для такого случая легким уличным павильоном. Внезапно подавальщики, выстроенные в линейку в ожидании начала банкета, и вся прочая обслуга, нарядно разодетая в одинаковые белые кафтаны, пошитые к торжеству, вытянулись и замерли, увидав, как в ворота чугунной ограды въезжает губернаторский экипаж, запряженный отборной конной четверкой. Экипаж миновал ворота, малость прокатил по двору и встал, не докатив до павильона. Управляющий кинулся к закрытой карете, угодливо распахнул дверку, склонился в глубоком поклоне.
— Ваше высокопревосходительство, все так ждали вас, так ждали! Счастлив лицезреть прибытье. Осмелюсь помочь, если прикажете? — Опасливо глянув на генеральского адъютанта, он предложил генерал-губернатору руку.
Князь кивнул и в ответ молча протянул вперед обе ноги. Привычным манером перехватив князя под мышки, адъютант, соблюдая вежливую осторожность, подхватил старика сзади, помог приподнять тело, чуть не наполовину утопающее мягкой частью в сиденье синего сафьяна, и первым выскочил из кареты. Отведя руку управляющего, подал князю свою. Тот, кряхтя и чертыхаясь, выбрался наружу, огляделся.
— Ну что, — кривовато улыбнулся он и вяло одернул кафтан своего торжественного мундира с золотым шитьем, — и где тут наши герои? Отчего ж они отца города не встречают, как положено? Зазнались, может? — Он беззлобно усмехнулся и одобрительно покачал головой. — Хотя сегодня можно им. Ишь вон, какую богадельню отгрохали, коек на двести, мне докладывали? И врачей лучших переманили, слыхал, слыхал. Остроумов-то наш, Алексей Александрович, тоже здесь теперь, молва ходит? Чем же его Бахрушины ваши купили, уж не деньгами ли?
Управляющий быстро-быстро закивал головой, не переставая принимать подобострастной улыбкой каждое генеральское слово, и отреагировал невпопад:
— Так я и говорю, уж как ждали, как ждали вас, ваше сиятельство, Владимир Андреевич, просто до невозможности. Ну а после не дождались и на освященье ушли, настоятель просил, что все у них там готово, мол, к обряду, народ собрался и регент нервничает. С Богоявленского прибыли, большой хор, полный состав, с оперного, говорят, даже есть там нынче, попечители специально под событие наше просили, чтоб все было по высшему разряду. Они уж расстарались, братья, невесть как, сами после глянете, ваше высокопревосходительство. Такое дело подняли, такое дело — никто не обидится потом, веки вечные помнить станут с этого дня. — Тут же, пробуя переключить губернаторское внимание на приятное, польстил мимоходом. — А ведь какой знатный экипаж у вас, ваше высокопревосходительство! Глядели мы на него все, как подъезжаете, так просто глаз не отведешь, ну будто ж с картины прямо, ну чистый Версаль королевский, не меньше.
Генерал-губернатор одобрительно кивнул и, явно довольный услышанным, похлопал управляющего по плечу:
— Угадал, братец, так и есть. «Ландо Версаль», настоящий, из самого Парижа. Подарок государя, к слову сказать. К юбилею пожаловал милостью своей. В придачу ордену. Видишь, ценит нас Его императорское величество, помнит про князя Долгорукова, а только вот Бахрушины власть не ценят и не встречают. Хотя, смотрю я, дела добрые делать все ж успевают. Да и не бедствуют пока, угадал? — Он ухмыльнулся себе под нос и подмигнул управляющему: — Сами они, ясное дело, тоже не на бричке катаются, да только и не в таком ландо, верно? Вот отстроят Москве еще с десяток больниц да приютов, тогда лично отпишу им свой «Версаль», вместе с рысачками, обещаю. Если все мы, братец ты мой, до такого доживем, — он кивнул на четверку запряженных цугом лошадей и артистично поморщился. — Пусть катаются королями, если заслужат, так и передай попечителям своим.
— Сами же и передадите, ваше сиятельство, — осмотрительно устранившись от поручения, осмелился намекнуть управляющий. — Вон, сами Александр Алексеич идут, доложили про ваше прибытие, стало быть. А я, с вашего позволенья, оставляю вас, ждем уже теперь к столу-с. Нынче осетринка предстоит, горячая, с угольев прямо, икорочка белужья-с, только с Каспия доставлена, ночью еще, от торгового общества «Курников и сыновья» — на льду покамест томится. Устрицы, конечно ж, агромадные, свежайшие, от северных широт, самолучшие. Шампанское, опять же, самое первейшее доставили, с французских погребов, при наилучшей выдержке. Господин Бахрушин, Александр Алексеевич, лично наказал, чтоб со столом не экономничали, дабы по такому драгоценному поводу всем всего хватало, самого отборного-с, в благость да в удовольствие. А уж про грибочки всяческие, паштеты заячьи с гусиными, сардинеллу шпанскую, сыры швейцарских твердостей, брусничку свежемоченую с Китай-города, индейки со сливами да изюмом — и сказать не осмелюсь. Да что брусничка, ваше высокопревосходительство, быка на заднем дворе ворочают не разделанного — вертел под него возвели особый, с гимнастический турник будет, не менее того. А жаровню к нему наладили, так прям великанскую, отродясь таких не видали. Господин архитектор, Борис Викторович, сами придумывали, я так знаю, в подарок нашему событию. На осемь праздников угощений выйдет, не дай бог понапрасну-то бахвалить. А чего останется — первым же больным уйдет, пенсионерам нашим, все подчистую, так они велели, попечители. — Управляющий произвел почтительный поклон и указал в сторону приближающегося спешным шагом Бахрушина. — Не осмелюсь более отнимать внимания у вашего сиятельства, теперь Александр Алексеич сами вас опекать станут, а я исчезаю.
Он попятился назад, так и не разогнув до конца спины, после чего проворно исчез. Следом за Бахрушиным средним, чуть в отдалении, шли Остроумов и Фейденберг, поприветствовать важного гостя. Однако Александр Алексеевич, достигнув Долгорукова, сделал им жест рукой. Жест его был вежливый, но и чуть приказной, это было понятно из того, как те тут же придержали ход и остановились в ожидании дальнейшего. Долгоруков произвел сановную улыбку и протянул Бахрушину ладонь. Тот склонил голову и обеими руками пожал протянутую руку.
— Благодарю вас за этот визит, ваше сиятельство, это большая честь для нас, Владимир Андреевич.
— А вы, поди, подумали, Александр Алексеевич, что концы отдал старик, не доехал? Не надейтесь, милый мой, князь Долгоруков еще вас переживет, всех троих, тем более что есть теперь где ему остаток жизни провести. За чужой счет, если что. — Он игриво крякнул по-стариковски и кивнул на здания больницы.
Здания, еще не окончательно высохшие после покраски, были как задуманы, так и выполнены отменно. Все корпуса больницы представляли собой единый архитектурный ансамбль с декоративной обработкой фасадов в русском национальном стиле. Не поскупились и на небольшие излишества, которые, впрочем, совершенно не портили, а лишь делали вид ее занятней и оттого привлекательней для прохожего люда.
Бахрушин расхохотался:
— Примем, примем, ваше сиятельство, и на особое довольствие поставим, если что. — Он достал платок и утер намокший лоб. И тут же решил, что теперь и есть самый подходящий момент, когда следовало бы поговорить. Вопрос деликатный, не всякому московскому гражданину по плечу, пускай и богатею. Такое требуется заслужить особо — то, на что хочет он испросить высокого позволенья — сделавшись городу незаменимо нужным или снискавши немалой знаменитости и славы. А стали они, Бахрушины, такими уже теперь или же время их покамест не пришло, доподлинно Александр Алексеевич пока не ведал. Однако и случай такой упускать было для дела будущего вредно. И решился он разговор свой начать, не отлагая на потом.
Конец ознакомительного фрагмента.