Страница 12 из 90
— Ради нас? — Люсьен едва переводил дух.
— Да, мой глупышка. Ну неужели ты правда этого не понимаешь? Даже Мойна понимает, что я должна была это сделать. Ты знаешь, здесь еще есть эта ужасная женщина…
— Мойна? Мойна знает? — А он-то удивлялся, почему его старая няня не хочет отвечать на его вопросы. Просто она тоже участвовала в этом заговоре. Ему едва не стало дурно при известии об этом новом предательстве.
— Ну да, конечно, Мойна. Такая хорошая женщина. Она стала моей личной служанкой и была мне очень полезна. Но хватит об этом. Ты должен выслушать меня. Милый, ты же знаешь, что я люблю одного тебя. Я всегда любила тебя. Ничто не изменилось, и мы по-прежнему можем быть вместе. Эдмунд дряхл, он не протянет долго. Я видела его завещание. Я мать его единственного наследника, и все останется под моим контролем. Этот дурак даже отписал мне половину состояния, в надежде, что за это я полюблю его. Долго же ему придется ждать! Но ты должен понять — ведь это так просто! Мы можем завладеть всем, милый. Моей половиной и половиной Нодди. Нам надо только быть осторожными.
Она заворочалась, стараясь высвободить руку.
— Пожалуйста, Люсьен, хватит болтовни. Я не могу больше. Люби Мелли, милый, люби ее скорей.
Люсьен больше был не в силах ни слушать, ни размышлять.
Он мог только действовать.
Он отшвырнул свою мачеху и вскочил с кровати.
Мелани, осознав, что случилось, в панике попыталась расцарапать Люсьену лицо, но он подхватил с пола ее голое тело и, перекинув через плечо, потащил ее по всем длинным, извилистым переходам и коридорам, вверх по лестнице, ведущей на третий этаж, к хозяйской спальне.
Пинком ноги он распахнул дверь и увидел, что Эдмунд Тремэйн сидит, глядя на огонь и словно поджидая его. Он вспомнил, как Эдмунд переносил его ребяческие выходки, никогда не позволяя себе поднимать на него голос. Он предпочитал невозмутимо выжидать, пока Люсьен, терзаемый раскаянием, с плачем сам не приходил к нему вымолить прощение. И этот метод еще никогда не подводил его — до сегодняшнего дня.
Люсьен почувствовал, что бушующее в его груди пламя перерастает в настоящий ураган.
— Вот! — рявкнул он, швырнув Мелани на ковер к ногам Эдмунда.
Поскольку Эдмунд никак не отреагировал, Люсьен схватил Мелани за ноги, приподнял и сунул ее голую задницу под нос ее мужу.
— Гляди! Гляди, черт тебя побери! — вскричал он. — Полюбуйся, что заползло ко мне в постель, чтобы отпраздновать мое возвращение! Обрати внимание, какая она горячая и мокрая — течная сука! И ты знал, что она пошла ко мне! Ты знал и сидел здесь, затаился, как паук в паутине, поджидая, что случится потом. Ты думал, я обрадуюсь ей? Она сказала, что любит меня! Разве это не чудесно? Моя мачеха любит меня! — Он сделал глубокий, прерывистый вдох и потряс головой в полной растерянности, поправившись: — Нет, она мне не мачеха. У меня нет мачехи.
— Отпусти ее, Люсьен. — Утомленный голос Эдмунда был еле слышен.
— Будь ты проклят! — Люсьен выпустил ногу Мелани и брезгливо тряхнул рукой, не спуская глаз с Эдмунда. — Ты хотел, чтобы это случилось. Ну вот ты и дождался. Я помню, каким ты был гордым человеком — самым большим гордецом, какого я знал. И ты, наверно, чувствуешь удовлетворение в эту минуту. Ты окончательно погубил своего ублюдка.
Эдмунд встал с кресла, снял свой теплый халат и кинул его Мелани, которая, пытаясь прикрываться руками, дико рыдала и вопила, что Люсьен хотел изнасиловать ее.
Глядя на человека, которого он недавно считал своим отцом и которого любил больше, чем самого себя, Люсьен услышал его слова:
— В этой сцене не было никакой необходимости. Да, я знал, куда и зачем она отправилась. И теперь ты хорошо понимаешь, какого сорта женщиной оказалась моя красавица-жена — мать моего сына.
Что имел Эдмунд в виду? Люсьен невольно развел руками. Он стоял перед Эдмундом, изнуренный болезнью, но полный жизненных сил, не отдавая себе отчета в том, что его молодость и праведный гнев лишь приближают переход этого старика в мир теней.
— Почему? Во имя всего святого — почему? Почему ты сам не пришел ко мне? Почему ты позволил так унизить себя?
Эдмунд вздернул подбородок, его спина выпрямилась:
— Тебя не было здесь два года, и за это время многое изменилось. Часто мне приходилось поступаться собственной волей, Люсьен. Я надеюсь, что теперь ты чувствуешь себя полностью отомщенным, притащив мне мою жену, теплую, из своей постели. И я лишь умоляю тебя сохранить подольше это чувство после того, как ты покинешь этот дом.
Люсьен смотрел на Эдмунда, смущенный и растерянный. Он чувствовал, что рана его снова открылась и подол рубахи намок от крови. Но сейчас это его не волновало. Он простер вперед руки:
— Отец…
Эдмунд отшатнулся, словно испугавшись:
— Я не отец тебе! Кристоф Севилл твой отец, будь проклята его душа! Отправляйся к нему, если тебе нужен отец. У меня есть только один сын, и он наверху, в детской. Какой бы грешницей ни была Мелани, она, по крайней мере, родила мне Нодди.
Эдмунд отвернулся от Люсьена и склонился над женой, помогая ей подняться с пола.
Мелани упала ему на руки. Ее алебастровые щечки были залиты слезами. Несмотря ни на что, она пыталась изобразить бедное, невинное дитя, которое только что незаслуженно жестоко оскорбили.
— Он правда пытался изнасиловать меня. Эдмунд, ты веришь мне, милый, веришь? Я не люблю его, я люблю тебя! Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Я просто заглянула к нему, чтобы убедиться, что ему лучше. Мойна сказала, что он спрашивал обо мне… но когда я вошла к нему в комнату, он уже поджидал меня. Он швырнул меня на кровать… и он… и он… ох, Эдмунд!
— Да, я знаю, моя дорогая, я знаю, — монотонно повторял Эдмунд бесцветным голосом. Обернувшись через плечо, он встретил осуждающий взгляд Люсьена. — Ты весьма обяжешь меня, если покинешь этот дом на рассвете.
— Нет, сэр, — возразил Люсьен. — Я удалюсь немедленно. И я остановлюсь в «Лисе и Короне», пока буду навещать могилу моей матери.
Он сделал еще шаг, но задержался и добавил:
— И будь так добр, держи на поводке свою сучку, пока я буду поблизости. Она похотлива, как мартовская кошка, и я не желаю больше просыпаться от того, что она вползает в мою постель.
Мелани стала вырываться из рук мужа, дико визжа:
— Ублюдок! Развратный, неблагодарный ублюдок! Ты еще пожалеешь об этом!
Люсьен окинул взором Эдмунда с Мелани, бок о бок стоявших в комнате его матери, и его взгляд посуровел. Ему было просто необходимо нанести еще один удар:
— Напрасно ты так выдала себя, дорогая, — отчеканил он холодно. — Теперь что бы ты ни сделала, будет служить только лишним доказательством вины.
ГЛАВА 5
На могиле стоял простой гранитный крест, нисколько не выделявшийся из других памятников на этом фамильном кладбище, где на протяжении многих столетий находили последний приют хозяева усадьбы. Этот крест отличался разве тем, что был новым.
Люсьен прекрасно помнил, как каждую неделю приходил сюда вместе с матерью. Она всегда сама ухаживала за могилами и сама возлагала букеты свежих цветов на каждое из трех десятков надгробий, а потом брала за руку своего сына и склоняла голову в молитве. Мойна считала все это пустой тратой времени — мол, глупо рассчитывать, что от этого будет какая-то польза.
Люсьен склонялся к тому, что Мойна права: ведь он видел, что цветы за неделю увядали и никто не приходил сюда, чтобы полюбоваться ими. Однако он ни за что не признался бы в этом своей матери, которая находила в этом ритуале какое-то успокоение.
Так или иначе, но когда Люсьену было двенадцать лет и издох его любимый спаниель Хироу, мальчик, рыдая, ночью пробрался на кладбище. Сердце его разрывалось от горя. В большой холщовой сумке он притащил труп своего друга, похоронил его здесь и даже прочел молитву, хотя ни разу не приносил цветы на маленькую неприметную могилку.