Сладкая боль

Анна не садится в кресло, как обычно, а проводит время за уборкой. Она тщательно смахивает пыль с семейных фотографий, беря их одну за другой, осторожно стирает отпечатки пальцев со стекла над лицом Бена. Потом протирает комод, подоконники, подлокотники кроватки и застилает ее свежими простынями. Анна трудится, пока не наводит идеальный порядок. Впору принца принимать.

Как будто не все равно. Как будто кому-то есть до этого дело.

Убедившись, что в комнате ни пылинки, она спускается и запирает дверь чердака. Обернувшись, она вздрагивает от испуга: с противоположного конца коридора за ней наблюдает Лилла.

— Привет, Анна. Снова была на чердаке? Что ты там вообще делаешь?

Сначала Анна намеревается солгать, придумать что-нибудь, но в голову не приходит ничего правдоподобного, и она чувствует, что краснеет даже при мысли о лжи. Лилла так умна, что немедленно распознает неправду.

— Ничего особенного, — коротко отвечает она, надеясь, что Лилла отвяжется. — Просто сижу.

— Просто сидишь? — у Лиллы округляются глаза. — Ого. Я вижу, тебе действительно нечем заняться.

Анна пытается сменить тему:

— Я спустилась, чтобы перекусить. Ты что-нибудь хочешь?

— Нет, я только что поела. — Лилла смотрит через ее плечо на дверь чердака. — А можно мне туда? Наверное, из окна потрясающий вид.

— Нет, не стоит.

— Да брось, Анна, — умоляюще говорит Лилла. — Не будь такой скрытной. Чем больше ты упрямишься, тем любопытней я становлюсь, сама видишь.

Она притоптывает ногой и улыбается, с трудом скрывая нетерпение.

— Ты же знаешь, я не терплю, когда от меня что-то скрывают.

Анна вздыхает. Лилла невероятно настойчива. Очень неприятное качество. Но, может быть, пора рассказать ей о Бенджамене. Если Лилла узнает правду, она многое поймет. Анна совершенно не нуждается в сочувствии — и уж тем более в жалости Лиллы — но она не хочет, чтобы ее считали ленивой или странной. Она сомневается, что Лилла когда-либо сумеет понять чужое горе, но, возможно, она проявит уважение и признает, что это не слабость.

И вот, стоя в коридоре, тихим голосом Анна рассказывает Лилле про Бенджамена. О его рождении и короткой жизни.

Лилла внимательно слушает.

— Он умер, когда ему было всего восемь недель, — заканчивает Анна.

— Ну надо же. Даже не верится, что у тебя был ребенок. — Лилла оглядывает собеседницу с головы до ног, как будто одежда и тело Анны должны каким-то образом нести на себе печать материнства.

— На чердаке я держу его вещи, — объясняет Анна. — И ничего больше. Я хожу туда, чтобы подумать о нем.

— Можно посмотреть?

Анна кивает.

Лилла первой трогается с места, держа ее за руку.

— Дай ключ, — требует она, отпирает замок, заходит и закрывает дверь. Обе поднимаются по ступенькам.

Увидев кроватку, Лилла молчит. Она смотрит на Анну, потом медленно приближается, касается стенки кроватки, разглядывает одеяльце.

— Здесь спал Бенджамен?

— Да.

Лилла берет одну из фотографий Бенджамена. Кажется, она удивлена, даже шокирована, как будто до сих пор не верила Анне. Она моргает, словно собирается заплакать, и Анна внезапно чувствует прилив симпатии. Лилла передергивает плечами, ставит фотографию обратно и обхватывает себя руками, как будто ей холодно.

— Какой славный малыш. Ты, наверное, очень скучаешь.

— Да. Ужасно.

— А что случилось? В смысле, как он…

— Умер? Несчастный случай. Он утонул.

— О Господи, Анна, какой ужас… ох. Но каким образом?

— Не важно.

— Ты страшно переживаешь, да? Вплоть до того, что хочется…

— …покончить с собой? Да, иногда хочется.

— Я не это имела в виду, но… э… да, я понимаю… — Лилла жмет плечами и сочувственно склоняет голову набок. — Бедняжка! Ну, ты приходишь сюда… и чем занимаешься?

— Просто сижу, — отвечает Анна. — И все. Поднимаюсь на чердак и сижу в кресле.

— По нескольку часов? — Лилла явно недоумевает.

Анна жмет плечами.

— Мне становится легче.

— Правда? Отчего?

— Не знаю. Просто становится.

Девушка не собирается вдаваться в подробности. Она ничего не обязана объяснять. Анна убеждается, что напрасно рассчитывала на искреннее сочувствие, приведя Лиллу сюда. Некоторым людям никогда не понять, отчего Анна испытывает облегчение в окружении вещей Бенджамена и на что похожа мимолетная, но несомненная радость, которую она ощущает, если удается забыть о смерти ребенка. Несколько мгновений этой радости — вполне достаточная награда, ради которой стоит просиживать на чердаке часами.

— Даже не представляю. В смысле, как ты себя чувствуешь. Честно говоря, не понимаю, зачем ты здесь сидишь. Не понимаю, как старые детские вещи могут помочь.

— Я тоже не понимаю, но они меня успокаивают.

— Ладно, если ты так говоришь… — Лилла жмет плечами.

— Что? — Анна смеется. — Не веришь?

— Верю, верю. Просто думаю, что это не вполне здраво. Как-то… немного жутко. Но откуда мне знать… — Она замолкает, улыбается и кладет руку на плечо Анны. — Я не вправе судить, ведь я — не ты. Я никогда не страдала от депрессии и не хотела покончить с собой. Некоторые вещи выше моего понимания. Я даже никогда не думала о том, чтобы завести детей, я их не особенно люблю. Поэтому я и не могу представить, что ты чувствуешь.

— Не можешь, — соглашается Анна. — И никто не может.

67

В субботу вдруг приезжает Патрик.

В ресторане в этот день никто не забронировал столики, и отец, предвидя спокойный вечер, дал мне отгул. На улице сыро, поэтому мы с Анной большую часть времени провели в гостиной, бездельничая перед телевизором и лопая попкорн. Лилла появилась только утром, страдая от чудовищного похмелья. Она выпила таблетки, сварила кофе и немедленно отправилась наверх.

Мы уже досматриваем третий фильм, когда раздается громкий стук в дверь. Мы с Анной переглядываемся, как испуганные дети.

— Блин. — Анна хихикает, садится и оправляет одежду. — Кто это?

— Не знаю. По выходным я телепатию отключаю.

Снова стук. Анна поднимает брови.