Каменные скрижали

Река спала, оставив серебристую полосу жидкого ила шириной в полтора десятка метров. Двое подростков, бредя по колено в воде, шестами нащупывали твердое дно, подбадривали друг дружку криками. Их посеченные взмученной рябью отражения скрадывала быстрина.

Втыкая в ил оголенные ветки с султанчиками дрожащей листвы, эти двое обозначали новый брод. За ними оставалась колеблемая потоком аллейка. Выходило, что нужно прямо от берега ехать до середины реки, там свернуть вверх по течению по нанесенной за вчерашний день твердой песчаной отмели, одолеть сотню метров до известнякового порога и по нему выбраться на другой берег. Водитель сам спустился в мутную воду, проверил путь. — Попробую проехать.

Однако профессор предпочел дождаться полудня и велел держать наготове пару волов — вдруг мотор заглохнет. Местные расхватали багаж и перенесли на тот берег, устроив себе из переправы большое развлечение. Тереи доверил мальчугану сверток с одеждой, а сам кинулся вплавь, за ним последовало двое здешних пловцов, они молотили руками по поверхности, но угнаться за иностранцем не смогли. Вода отблескивала желтизной, купанье освежало.

Скользя в жирном, как сало, иле, Иштван выбрался на берег, и оказалось, что у него ноги до колен окрашены в красный цвет. Ругая сам себя, он долго отмывался, но, в конце концов, пришлось согласиться на то, чтобы шестеро индийцев вынесли его на траву. Там они охотно закурили папиросы, которыми он их угостил.

Вся деревня сбежалась поглазеть на переправу, водителя ободрял хор голосов. «Лендмастер» медленно продвигался вперед, окруженный толпой мальчишек, они цеплялись за бортики и от избытка усердия топтались перед самым радиатором, показывая, что дно ровное.

Обошлось без приключений. Пригнанная пара волов оказалась излишней.

— С нынешнего дня буду величать вас капитаном, — сказал Иштван профессору, мостясь на своем месте в машине. — Вы прекрасно смотрелись в автомобиле посреди реки, ни дать, ни взять, как на мостике тонущего корабля.

— Благодарю, обойдется, — проворчал Сальминен. — Вы знаете, к рекам у меня здесь гадливое чувство, они мне до тошноты напоминают нечто кладбищенское. Не всякий труп обычай и скупость велят сжигать.

На том берегу все переменилось, как по волшебству, ехали безо всяких осложнений. Через час навстречу попался обоз тонг, груженных мешками, колеса, сбитые из толстых досок, жалобно скрипели.

— Что везут? — спросил Иштван у санитара.

— Песок. Жулье, хорошо зарабатывают.

Волы, покачивая низко опущенными головами, тяжело вздыхали, возницы покрикивали на них скорее по привычке, чем надеясь, что скотина ускорит шаг.

— Песок из старого русла. Похоронная фирма рассылает его в мешочках набожным эмигрантам, чтобы те могли смешать с ним пепел умерших, прежде чем высыпать в чужие африканские реки. Несколько фирм этим занимаются, — со знанием дела объяснил санитар. — Врут, что песок с Ганга, а всучивают этот. Он белей и красивей. Живым он больше нравится, больше соответствует мечтам, а мертвые рекламаций не предъявят, мертвым все равно.

Зноем дышала в лицо пустыня. До горизонта расстилалось белое, искрящееся, мелко волнистое море песков. От барханов бил такой отсвет, что болели глаза. Ветер словно прял песчинки, верхушки барханов, казалось, слегка дымятся, пересыпаются, пустыня, хоть и мертвая, полнилась зловещим движением.

Пришлось ждать своей очереди. Навстречу тянулись тонга за тонгой, где-то в середине блеял гудок заблудшего грузовичка, расписанного в цветочки и слоники.

Иштван увидел, что колеса тонг катятся по черным полосам, слегка припорошенным песком, это были чугунные плиты, ведущие в самое сердце пустыни.

— Во время войны англичане вымостили колеи железом, — объяснил водитель. — Эти проедут, и газанем в деревню. К мемсааб доктор Уорд.

— Такое чувство, что мы ужасно далеко от Дели, — задумчиво сказал Тереи. — А всего лишь сутки прошли.

— Мы примерно в ста двадцати километрах от Агры, — мерил пальцем расстояние профессор по развернутой карте. — В нормальных условиях по хорошему шоссе — два часа езды.

Над барханами крикливой, разящей белизны они издали увидели шест с развевающейся длинной оранжевой тряпкой, потом показались приземистые строения, большой резервуар с водой, выкрашенный белой краской, и рядом ветрячок, который, поблескивая лопастями на солнце, неустанно качал воду. Козырьком над дверьми домов пристроены были циновки, чтобы отвоевать хоть клочок тени, женщины в красном и голубом шли с сосудами за водой, внезапно пахнуло дымом и тошнотворной вонью из уборных. Это и была деревня, в которую они хотели попасть.

Иштван почувствовал, как тревожно забилось сердце. Облизал пересохшие губы. Как его примут? Что он услышит? Приговор?

— Вон они! — внезапно крикнул водитель. — Вон мемсааб доктор!

Они встали с мест, зной ошпарил лица, гоня по скулам пот. Иштван прищурился и высмотрел две белые фигурки, мелькающие среди домов, расплывающиеся на свету, отчетливо видимые в тени и вдруг исчезнувшие.

— Она здесь надолго? — спросил Иштван профессора.

— Еще неделю, дней десять, смотря по результатам, но я заберу бактериальные пробы и уеду как можно скорее, потому что, если ударят ветры, отсюда не выберешься.

Словно черные остовы неведомых зверей, словно смелые модели модернистских изваяний, торчали полузасыпанные обрубки деревьев с остатками ветвей, отполированные песком до эбеновой глади.

Все ближе были низкие хатки и трущобные лачуги, сооруженные из остатков картонной упаковки и развороченных железных бочек. Десятка полтора домов посолиднее сбились в кучку, словно цыплята, перепуганные налетом ястреба. Сквозь плетни тек белый стеклоподобный песок.

Когда «лендмастер» остановился бок о бок с «виллисом», прикрытым брезентовым, в масляных пятнах, навесом на шестах, Иштван спрыгнул на землю — и ноги по щиколотку ушли в мельчайшую россыпь, обжигающую сквозь обувь, как чуть пригасшее кострище. Низом шел ветер, он бил в ноздри запахами испаряющегося бензина, масла и перегретого железа. Под лопотанье брезента, рисуя пальцами на песке, два водителя быстро объяснились. Оказалось, сворачивать с шоссе надо было тридцатью километрами дальше тоже на полевую дорогу и по ней ехать к реке, где был не просто брод, а паром.

— А мне профессор приказал так, — оправдывался водитель перед шофером «виллиса». — И на железный тракт мы все-таки попали, не заблудились.

Иштван уже высмотрел над одной лачугой белый флажок с красным крестом. Он шел первым, но потом все же замедлил шаг, уступив первенство профессору. Жар пустыни вздымался перед ним сплошной пламенной стеной. В сумраке лачуг виднелись индийцы, почти нагие, мокрые от пота, лежащие, раскинув руки. Поднимая пыль, облепленные мухами, — копались в мусоре две собаки, Иштван узнал треугольные мордочки шакалов, они устремились прочь гуськом, топча собственные тени на ослепительно белом склоне бархана.

Из лачуги вышла девочка, ее вела за руку женщина в пышной юбке и расстегнутом кафтанчике, длинные высосанные груди женщины походили на отмирающие наросты. Проходя мимо, они смиренно поклонились. Иштван увидел распухшие, гноящиеся веки ребенка и глубокие бороздки от слез и гноя на щеках. Крупные мухи садились ей на личико, паслись, перебирали лохматыми, как; у пауков, лапками. А та даже не пыталась их согнать.

— Хэлло, мисс Уорд, — в изнеможении окликнул профессор. — Наконец-то мы добрались до вашего пекла.

Иштван увидел Маргит. Она вышла, горбясь, но тут, же выпрямилась, как старый солдат при виде генерала.

— Salve, dux [25],— с деланной веселостью подняла она ладонь. — Все-таки вы меня откопали в песках. Пользуясь привилегией своего возраста, профессор привлек ее и чмокнул в щечку.

— Хэлло, Маргит, — робея, напомнил о себе Тереи.

— Иштван, — она радостно протянула ему руку так, словно не пролегли между ними эти почти два месяца зловещего молчания. Потрясенный нахлынувшим чувством, он пожал ее горячие, чуть клейкие пальцы.

25

Salve, dux (лат.) — Здравствуй, вождь.