Страница 3 из 56
Вся задняя часть автобуса была уже забита багажом артистов, и сами они восседали среди своих авосек с пивом, причем фиксатый толстомордый мужик пил его прямо из бочонка.
— Бог, мой бог! — весело запричитал он, отерев пивную пену с губ. — Зачем я сюда завербовался?! Жену бросил, детей бросил, корову бросил! Рекордистку! Во — с какими сиськами!
Опустившись в свое кресло, я почти сразу же уснул и, поскольку в Подкаменной Тунгуске при заправке самолета пассажиров на улицу не выгоняли, проснулся только в аэропорту Норильска — Алыкели. Может, не проснулся бы я и тут, но всех нас разбудил пограничный наряд, который пришел проверять документы.
— Здравия желаю, граждане пассажиры! — козырнул в дверях молоденький сержантик. — Пограничный наряд. Прошу предъявить документы.
Пассажиры проснулись, зашелестели документами. Я оглядел салон самолета: служителей искусства среди нас уже не было. Видимо, вышли они в Подкаменной Тунгуске и отправились куда-нибудь в центр Енисейского кряжа радовать своим творчеством местное население, неизбалованное такого рода посещениями. Рядом со мной сидела теперь какая-то трясущаяся от страха старуха. Она летела в Хатангу устраиваться на работу, и, кроме направления на эту работу и паспорта, никаких документов у нее не было. С пограничным нарядом она встречалась впервые, и ей почему-то все время казалось, что документов этих явно недостаточно и ее непременно заберут. Однако бабкины документы пограничников устроили совершенно (как и документы всех других пассажиров) — они козырнули и ушли.
В Алыкели при заправке нас тоже не принуждали покидать самолет, так что все это время мы с Натальей Ивановной провели в беседе. Аэропорт Алыкель расположен километрах в тридцати от Норильска, где-то посередине между Норильском и Дудинкой. Ходит между этими пунктами электричка, которая в те поры была единственным средством связи, поскольку даже грунтовой дороги между Дудинкой и Норильском (а значит, и между Алыкелью и Норильском) не было. Сейчас, правда, говорят, построили там и автомобильную дорогу. За пятнадцать лет своих путешествий я бывал в Алыкели не менее десяти раз, в Норильске же — ни разу. Как-то не получалось.
— Интересно, — спросил я у Натальи Ивановны, — для чего здесь пограничный наряд документы проверяет? Какие шпионы могут тут взяться? И какой псих решится отсюда в Канаду бежать? До побережья-то, поди, километров шестьсот, все по тундре, да по бездорожью, да от побережья через Ледовитый океан... Амундсену и тому небось не под силу было бы...
— Ну, во-первых, — задумчиво отвечала мне Наталья Ивановна, — Норильск город закрытый, и праздным зевакам здесь делать нечего. Это раз. А во-вторых, нетрудно представить, сколько всяческих небылиц сложено алкашами, да и не только ими, об огромных, фантастических, не поддающихся описанию и воображению заработках в Норильске! И всякая рвань и голь попредприимчивее лезла сюда прежде, как мухи на мед. Прилетит он, голубчик: «Здрасте, пожалуйста, вот он я, собственной персоной, где тут деньги получать?» Специальности у него при этом никакой, да к тому же алкаш беспробудный. Кому он здесь нужен? А тут хоть каждая пара рук на вес золота и условия работы адские — жизнеобеспечение каждого человека в приличную копейку обходится. Вот ему и говорят: «На фига ты нам тут такой красивый нужен, поворачивай назад». А он в ответ: «У меня денег тридцать копеек осталось, все на билет к вам сюда истратил». Чего с ним делать прикажешь? На улицу его, мазурика, не выгонишь, тут ведь не Крым, под магнолией не переночуешь, замерзнет, к чертовой матери, через полчаса. А сейчас, когда пограничный режим ввели, во-первых, без направления на работу ему никто билет не продаст, а во-вторых, если он все-таки прилетит сюда каким-нибудь макаром, его под свое крыло КГБ возьмет, погранцы то есть. Теперь уже он их человек. Будет у них сидеть да на обратный билет себе деньги зарабатывать...
В Алыкели к нам присоединился еще один участник нашего отряда, Эдик. А Лев Васильевич, оказывается, уже в Хатанге.
25 июня
А вот и Хатанга. На аэродроме нас уже встречает весь отряд, включая веселого беспородного щенка с замечательным именем Фрам[2].
После проверки документов (здесь пограничный наряд уже был вооружен — на ремнях у солдат висели кинжалы) нас выпустили на летное поле. Как и во всех провинциальных аэропортах, здесь никакого сервиса не полагается: багаж нужно выгружать самим. Впрочем, нас это нисколько не затруднило. В два счета расхватали мы все наши вещички и отнесли их в холодный склад, крытый гофрированным алюминием, где уже лежало и все остальное наше имущество.
Резиденция нашего отряда располагалась в бывшей пошивочной мастерской, которую недавно аннулировали за ненадобностью. Правда, первым успело захватить замечательное помещение Красноярское краевое геологическое управление для своих отрядов, но, поскольку все его отряды уже отправились в поле, нас пустили сюда на постой до отлета в Косистый. В мастерской чисто, уютно, тепло. В консервных банках стоят букетики пушицы (полярных одуванчиков). На стене висит лозунг, написанный тушью на куске обоев: «Оставь свою печаль до будущей весны».
В Хатангской столовой кормят ужасно: дорого и невкусно. Это тем более удивительно, что сырье для приготовления пищи тут превосходное: оленина, куропатки, роскошная рыба (омуль, чир, муксун, сиг, голец). Требуется большой кулинарный талант, чтобы из таких продуктов готовить почти совершенно несъедобные блюда. Единогласно решаем больше в эту удивительную столовую не ходить, а готовить дома. Благо для этого есть все условия: печь, дрова, всякая посуда. А мяса и рыбы полно в магазинах.
После обеда Лев Васильевич устроил нам экскурсию по Хатанге. Он провел на Таймыре уже более десяти полевых сезонов, знает здесь все и вся. Причем не менее десяти лет он проработал в НИИГАА[3], сотрудничал и с полярной авиацией, и с Управлением Северного морского пути, знавал многих знаменитых радистов, летчиков, полярников. Знает он множество удивительных и занимательных историй, рассказчик Лев превосходный; правда, в его рассказах (как оказалось впоследствии) вымысел так искусно перемешан с истиной, что отделить одно от другого совершенно невозможно (да, наверное, и не надо этого делать). Но мы отвлекаемся, итак, вот она перед нами — Хатанга.
Это типичный полярный поселок тысячи на полторы жителей. Его деревянные тротуары подняты над землей, причем во многих местах они покоятся на толстенных трубах, обмотанных войлоком и какими-то тряпками (теплотрасса, водопровод, канализация). Если сойти с тротуара, нога тотчас ощутит под собою зыбкую почву (вечная мерзлота), но тем не менее через поселок проложено несколько дорог: из порта речного в порт авиационный и из районной больницы — во владения пограничников, на местную погранзаставу. Дома в основном щитовые, одно- и двухэтажные, каменных всего два или три, и через каждые сто—двести метров живописные помойки.
Ах, полярные помойки, где мне найти слова, чтобы описать их! Чего только не встретишь тут! Обрывки оленьих, волчьих, собачьих и песцовых шкур; скелеты рыб, птиц и животных; полуразобранные вездеходы, детали самых немыслимых машин и механизмов; ящики, вьючные сумы, коробки; бухты троса, проволоки, веревок; изорванные конторские книги, вымазанные в солярке ватные и меховые штаны; стреляные гильзы и совершенно целые мелкокалиберные патроны; разорванные морозом стеклянные банки с чем-то красным (краска? томатная паста?) и несметное количество пустых бутылок из-под разных крепких и горячительных напитков. Все, что может пригодиться человеку, или даже все то, без чего невозможно обойтись в тундре, можно отыскать на полярной помойке. И еще непременной принадлежностью ее являются собаки. Огромные длинношерстые ездовые псы с мощными лапами и широкой, как совковая лопата, грудью, копаются на помойках, как свиньи где-нибудь на Рязанщине. Летом собак на Севере кормить не принято: во-первых, летом они не работают, а во-вторых, летом псов отлично кормят полярные помойки. На людей собаки никакого внимания не обращают: человек для них летом существо безразличное. Собак здесь два раза в год чешут гребнями, и из вычесанной шерсти вяжут очень теплые свитера, платки и варежки. Когда в поселковом совете приходят к выводу, что собак расплодилось слишком много, два штатных хатангских милиционера берут карабин, выходят на улицу и отстреливают десяток-другой первых попавшихся под руку псов (делают чаще всего это по весне), а затем выбрасывают собачьи трупы на лед Хатанги. В половодье льдины уносят их в море Лаптевых на разживу песцам, совам и полярным медведям. Так здесь регулируют численность собачьего стада. Все это рассказывал нам Лев Васильевич, когда мы шли высокими тротуарами Хатанги.
2
Фрам — по-норвежски «вперед». Так назывался корабль Фритьофа Нансена, на котором великий путешественник дрейфовал в арктических льдах.
3
НИИГАА— Научно-исследовательский институт геологии Арктики и Антарктики.