Страница 63 из 105
Пока же приходится об этом только мечтать да вести полулегальный бизнес. Ну, ничего. Вадим Иннокентьевич прав: терпение и умение со временем сделают из них подлинных хозяев этой жизни в России. Русь еще вернется на круги своя!
…Битюцкий сел в машину Фриновского там, где они и договорились. «Жигули» неспешно катили по тихой, заросшей тополями улице. Было светло, солнечно, спокойно. Неброская эта улица жила своей жизнью, а в машине шел напряженный, хотя внешне ровный, разговор.
— Михаил, мой подчиненный, Воловод, проявляет ненужную самостоятельность, — говорил Битюцкий. Он сидел на заднем сиденье рядом с Басалаевым, а Гонтарь, обернувшись к нему, слушал.
— Он что, этот Волсвод, может заложить?
— Да, может. Из партийных, из настоящих. Так вот, Воловод слушать ничего не хочет. Тащит на белый свет и старые, прошлогодние дела. Бутыль эту с кислотой, детали — помнишь? По автоцентру тоже кое-что «подчистить» собирается. А если зацепить Шамрая, то…
— Шамрая я ему не отдам, — тут же сказал Гонтарь. — Ишь, на кого замахнулся. Если Шамрай захочет говорить, многим из нас не поздоровится. И на «Электроне» он напрасно круги делает, твой Воловод. А что, Альберт Семенович, неужели ты не в состоянии на него повлиять? Приказал бы да и… — он сделал решительный, отсекающий жест рукой.
— В том-то и дело — не могу! Не слушается. И ведь помог ему два года назад с квартирой, денег занимал, на работу взял.
— Сви-интус какой, а? — Гонтарь глянул на Боба с Фриновским, приглашая и их принять участие в разговоре, и те дружно и согласно замотали головами. — Пригрел ты, Альберт Семенович, гадину, пригрел. Но ничего, не вешай носа. Что-нибудь придумаем. Не хотелось бы идти на крайности, с людьми ведь хочется по-хорошему, полюбовно, а они вынуждают… Олежек, ты стань где-нибудь, высадим Альберта Семеновича. Сегодня нам говорить больше некого да, я в театр с Маринкой иду… Альберт Семенович, а ты как думаешь: Воловод сам все это крутит или, может, подзуживает его кто? А?
Машина стояла уже у дома, где Битюцкий велел притормозить.
— Тут нюанс один есть, мужики… — неуверенно начал Альберт Семенович. Замолчал. Его терпеливо ждали.
Битюцкий колебался: говорить или не говорить о Русанове? О совместной проверке «Электрона»? Если в управлении госбезопасности станет известно о том, что он разгласил служебную тайну… Но если там же будут знать о прошлогодних его связях с Долматовой, о нынешних связях с тем же Гонтарем и его компанией — то что опаснее? Чертов Воловод! И от этих жуликов деться теперь некуда. М-да…
— Какой нюанс-то? — напомнил Гонтарь.
Битюцкий решился.
— Дело в том, что Воловод проверяет «Электрон» по договоренности с Чека, мужики. А это, сами понимаете… Я бы прикрыл Долматову. А как быть, если Воловод госбезопасности все расскажет?
— Он что, знает Долматову?
— А как же! — в отчаянии воскликнул Битюцкий. — Бутыли эти, детали… С прошлого года на шее у меня. А он участвовал в задержании ее подельника, у нее объяснительные брал.
— Угу. Понятно. Как думаешь, Альберт Семенович: Воловод что-нибудь успел уже сказать в КГБ?
— Думаю, пет. Он пока что ничего на заводе не нашел. Но копает. И копает упорно. К тому же мучается совестью. Вот что беспокоит.
— Да-а, если с совестью не в ладах, то конечно. — Гонтарь потер ладонью подбородок, поразмышлял. Потом глянул на часы, заторопился: — Ладно, Альберт Семенович, иди. Мы подумаем. Дело серьезное. Тут надо обмозговать.
Битюцкий, попрощавшись, вылез из машины, пошагал в сторону своего дома через парк, а в тронувшихся с места «Жигулях» продолжался все тот же деловой разговор.
— Олежек, — говорил Гонтарь. — Найдешь Санька, с автоцентра, скажешь ему: мента этого надо «сделать». Лучше всего — наезд. «Случайный», конечно, — отказали тормоза. Чтобы было правдоподобно, тормоза на его «пикапе» действительно должны отказать. Я думаю, это несложно.
— Да шланг тормозной подрезать или проткнуть — н все дела, — хмыкнул Боб.
— Так и сделайте. Завтра-послезавтра, не позже. Пока строптивый этот капитан не наделал гадостей.
— Санек бунтовать будет, Михаил Борисович, — несмело сказал Фриновский. — Полтора года всего, как он освободился.
— Ничего, мы его в беде не бросим. Много ему не дадут, а скорее всего — «химию», года два строить что-нибудь будет. А может, и так обойдется. Жми, Олежек, жми, мы сегодня с Мариной «Иоланту» слушаем. Она ждет меня дома, а я все еду…
На следующий день Гонтарь отправился к Анатолию Рябченко. Он хорошо знал, где находится его часть, военный городок в таком городе, как Придонск, не спрячешь, да военные особенно и не прятались — на массивных их железных воротах алела большая красная звезда.
Гонтарь подъехал к КПП в половине шестого. Несколько минут постоял, понаблюдал через решетчатые ворота за жизнью городка, потом не спеша покатил вдоль высокого кирпичного забора. Кирпичная кладка, однако, скоро кончилась; с южной стороны тянулась жиденькая проволока на столбах, за нею — какие-то невысокие, с узкими, как амбразуры, зарешеченными окнами, сараи. «Склады, наверное», — подумал Гонтарь. И не ошибся. Склады смотрели подслеповатыми окнами-амбразурами на тихую, деревенскую почти, улочку с одноэтажными невзрачными домами. Здесь в свое время и была деревня; теперь же город раздался вширь, поглотил эту Песчановку или березовку, превратив ее в окраинную улицу со стандартным названием Вторая Лесная. Наверное, была где-то поблизости и Первая Лесная, и сам лес начинался сразу же за высоковольтной линией, за ажурными мачтами.
— Хорошее место, удобное, — отметил Гонтарь, возвращаясь к КПП.
Рябченко должен был вот-вот появиться.
Он в самом деле появился на автобусной остановке ровно в шесть, и Гонтарь посигналил ему, позвал в машину:
— Толя! Садись, подвезу.
Рябченко сел в «мерседес», оглядывая машину завистливым и восхищенным взглядом, спросил у Гонтаря:
— А вы как тут оказались, Михаил Борисович?
— Да подвозил человека одного, смотрю — ты стоишь. Решил прокатить тебя на своем лимузине.
— Да, машина что надо, — вздохнул Рябченко и погладил ладонью спинку сиденья. — У нас такие делать не умеют.
— Да конечно! Куда там России против запада! Наклепали «Жигулей», да и те итальянские.
«Мерседес» мягко и нетороплив, как бы прислушиваясь к себе, вез седоков но вечерним улицам города. На ветровое стекло машины сыпался мелкий вялый дождик, «дворники» лениво елозили туда-сюда.
— Как настроение, Толик? Как здоровье? — ласково расспрашивал Гоитарь. — Я понимаю, что ты, наверное, обижаешься на моих парней, но это напрасно. Тебе надо было сразу понять, что имеешь дело с профессионалами.
— Да, профессионалами по мордобою, — хмыкнул Анатолий.
— Ну зачем гак грубо?! Сказал бы сразу, никто бы тебя пальцем не тронул. Ну ладно, это теперь в прошлом, забудем. Как говорится, кто старое помянет… Знакомство ваше и для вас с Валей, и для нас полезное. Ты ведь теперь забот не знаешь со сбытом «сигарет», не так ли?
— Тан.
— Ну вот. — Гонтарь аккуратно объехал открытый люк, матюкнулся сквозь зубы в адрес водопроводчиков: ехал бы быстрее — разбил бы переднюю подвеску как пить дать! — Толя, ты должен помочь мне в одном деле.
— В каком еще деле? — неохотно отозвался Рябченко.
— Понимаешь, — Гонтарь учитывал его настороженность и нерасположенность к разговору, шел к цели не напрямую, а зигзагами. — Говоря высоким стилем, каждая революция должна уметь защищаться.
— Не понял.
— Да что тут не понять! Тебе же хорошо известно, что у нас революция на дворе, что власть постепенно переходит в руки других людей, которые рано или поздно вынуждены будут защищаться. Такова история многих революций, такова реальность нашей жизни. Ты же прекрасно знаешь о событиях в Закавказье…
— Знаю. По телевизору видел.
— Вот. И убедился, что с восставшим народом считаются. А почему? Потому, что они защищают свою революцию не голыми руками.