Преторианец

– Ну, чего там нового в Риме?

Синий с минуту молчал, потом ответил с весёлой улыбкой:

– Новая пассия императора продолжает крутить нашим старичком.

– Да ну? – Бальб нахмурился при столь неуважительном отзыве об императрице.

– Да-да. Во дворце шепчутся, что Агриппина велела Клавдию избавиться от всех его фавориток. А он, естественно, не очень хочет. Но это ещё самая меньшая из его забот и тревог. Ты же знаешь этого её сынка, Луция Домиция? Она всеми средствами добивается, чтобы Клавдий его усыновил.

– Это имеет смысл, – заметил Бальб. – Нехорошо, если парнишка будет чувствовать себя чужим.

Синий снова взглянул на него с довольной улыбкой:

– Ты и половины этой истории не знаешь, трибун. Агриппина в открытую вынуждает Клавдия объявить Луция своим наследником.

У Бальба удивлённо поднялись брови. Это очень опасное развитие событий, ведь у императора уже имеется законный наследник, Британик, его сын от брака с Мессалиной. Значит, теперь начнётся борьба за трон. Бальб замотал головой.

– И почему это император должен согласиться на подобное?

– Может быть, он становится слаб мозгами, – предположил Синий. – Агриппина заявляет, что хочет лишь одного: чтобы у Британика был защитник, а кто лучше всего подходит для этого, если не его новоявленный старший братец? Чтобы кто-то защищал его интересы после того, как Клавдий откинет копыта. А этого недолго осталось ждать. Старикан так отощал, что стал похож на тростинку, да и ослаб, болеет. И когда он умрёт, такое ощущение, что преторианцы намерены выбрать юного Луция Домиция своим новым работодателем. Каков поворот, а?!

– Да уж, – ответил Бальб. И замолчал, обдумывая возможные последствия такого поворота событий. Мальчиком Британик, юный сын императора, был популярен среди преторианцев; он часто сопровождал отца в его поездках в лагерь гвардии, надевая при этом подходящие ему по размеру боевые доспехи и настаивая на том, чтобы принимать участие в муштре и тренировках с оружием – к удовольствию солдат. Но потом малыш стал мальчиком, и теперь его время было посвящено учёбе. Нынче юному Британику придётся бороться за любовь и привязанность императора.

– Это ещё не всё, трибун, – тихо продолжал Синий, оглянувшись через плечо, словно стараясь удостовериться, что его никто не подслушивает. – Если, конечно, ты хочешь узнать больше.

Бальб бросил на него пристальный взгляд, раздумывая, насколько он может доверять этому молодому командиру. В последние годы он был свидетелем того, как множество людей было отправлено на смерть за то, что не умели держать язык за зубами, и у него не было ни малейшего желания присоединиться к ним.

– А это не опасно, выслушивать то, что ты хочешь сообщить?

Синий пожал плечами:

– Это зависит от тебя, трибун. Или, если быть до конца точным, это зависит от того, кому ты предан в первую очередь.

– В первую очередь, да и вообще, я предан моему императору. И ты тоже должен так считать. И все, кто состоит в преторианской гвардии.

– Неужели? – Синий посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. – А вот я бы сказал, что римлянин в первую очередь должен быть предан Риму.

– Рим и император – одно и то же, – резко ответил Бальб. – Наша присяга относится и к тому, и к другому. Это очень опасно, считать и говорить иначе, и я советую тебе больше не затрагивать эту тему.

Синий некоторое время изучающе глядел на трибуна, потом отвернулся.

– Ладно, неважно. Ты, конечно, прав.

Синий придержал коня и отстал от начальника. Конвой наконец выехал из леса на открытую местность. С самого рассвета Бальбу не встретился ни один другой проезжающий, да и сейчас впереди, в направлении Пиценума, не было видно ни души. Потом он вспомнил, что Синий говорил о каком-то местном празднестве. Дорога впереди терялась в неглубокой складке местности. Бальб потянулся и выпрямился в седле, заметив какое-то движение в зарослях чахлого кустарника перед этой впадиной.

– Там что-то виднеется впереди, – сказал он Синию. Поднял руку и указал в том направлении. – Видишь? В четверти мили впереди, где дорога уходит вниз.

Синий поглядел в указанном направлении и отрицательно покачал головой.

– Ты что, ослеп? Там точно что-то движется. Да, теперь я их различаю. Несколько небольших повозок и мулы – торчат в кустах.

– Да-да, теперь вижу, трибун. – Синий некоторое время изучал представившуюся глазам картину, потом сказал: – Наверное, купеческий караван на привале.

– В это время дня? И так близко от Пиценума? – Бальб фыркнул. – Не думаю. Вперёд, нужно взглянуть на них поближе.

Он пустил коня рысью, и тот быстрее застучал копытами по дороге, направляясь к зарослям кустарника, прикрывавшим небольшой овражек. Синий подозвал к себе первую секцию своих конников и приказал им следовать за ним. И пустился вскачь следом за командиром. Когда Бальб подъехал к кустам поближе, он понял, что там стоит больше повозок, чем ему показалось вначале; теперь он ясно видел ещё и группу людей, прячущихся в кустах. Тревога и беспокойство, которые покинули было его, вернулись с новой силой, ледяной иглой вонзившись в затылок. Он придержал коня в сотне шагов от ближайшей группы мужчин с их повозками, дожидаясь, пока подтянутся остальные его спутники.

– Не нравится мне это. Ничего хорошего от этих паскудников ждать не следует, клянусь чем угодно. Синий, ребят – к бою.

– Есть, трибун! – спокойно ответил центурион.

Бальб услышал лязг меча, извлекаемого из ножен, и покрепче вцепился в повод, готовясь повести конную охрану вперёд.

– Извини, трибун, – тихо произнёс Синий и вонзил меч командиру в спину, точно между лопаток. Острие клинка проткнуло плащ и тунику и вонзилось в тело, распарывая плоть и рассекая кости. Голова Бальба от удара дёрнулась назад, он резко выдохнул, пальцы распрямились, потом судорожно сжались, словно кусающие челюсти, и выпустили поводья. Синий мощным движением провернул клинок в ране, затем вырвал его из тела. Трибун свалился лицом вперёд, на шею коня, и повис между луками седла, безвольно свесив руки на бока коня. Животное резко остановилось в испуге, и от этого толчка тело трибуна выбросило из седла. Он тяжело рухнул на землю и перевернулся на спину. Глаза оставались широко открыты, они уставились в небо, губы слабо шевелились.

Синий повернулся к своим людям:

– Займитесь возницами, пусть гонят фургоны к повозкам. – Он бросил взгляд на лежащего на земле трибуна. – Мне очень жаль, трибун. Ты хороший командир, ты этого не заслужил. Но у меня такой приказ.

Бальб попытался что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Ему было очень холодно и – впервые в жизни – страшно. Глаза уже почти ничего не различали, и он понимал, что умирает. Не будет у него никакой тихой и спокойной жизни в Помпеях, и ему мимолётно стало ужасно жалко, что он никогда больше не увидит своего брата. Жизнь быстро уходила из его тела, в глазах мутилось, хотя они ещё упорно глядели в небо, а он неподвижно лежал на земле, уже не в силах пошевелиться. Позади раздались чьи-то удивлённые и испуганные крики, но они быстро умолкли, когда с возницами фургонов безжалостно расправились. После чего фургоны и всадники продолжили движение по направлению к ожидающим их повозкам. Синий обернулся к огромному коннику, едущему позади него, и указал на тело трибуна.

– Цестий, засунь его и остальных в один из фургонов. Вышли двоих парней вперёд, пусть смотрят в оба. Ещё двое пусть вернутся к повороту дороги и посмотрят, не решились ли эти германцы смошенничать и вернуться, чтоб устроить себе самоволку с развлечениями в Пиценуме.

Люди, сидевшие с повозками в кустах, теперь выбрались на дорогу и поставили свои повозки на обочине друг за другом. Следуя распоряжениям Синия, они быстро перегрузили сундуки из фургонов в повозки, по одному в каждую. Как только сундуки пристроили и закрепили, их завалили тюками с дешёвым тряпьём, мешками зерна и связками старых ковров. Мулов освободили от постромок, а затем распределили и припрягли к повозкам, чтобы справиться с добавочной тяжестью. Пустые фургоны затащили поглубже в кусты, потом сбили чеки с осей, сняли колёса и сбросили фургоны днищем прямо на землю, чтобы их не было видно с дороги. Тела затащили ещё дальше в кусты и швырнули в грязную канаву, а затем забросали ветками, срезанными с кустов. После всего этого люди собрались у повозок, а Синий с несколькими помощниками нарезал ещё веток, чтобы закрыть прорехи, образовавшиеся в кустарнике, когда в него затаскивали фургоны, и замести следы их колёс. Благодаря морозцу на земле не осталось особо заметных колей.