Ведьма

– Это Марта, – представил ее Норман. – Лучшая повариха во всей Виргинии.

Водрузив поднос на маленький столик. Марта выпрямилась и устремила на Эллен пристальный взгляд. Она была полная и круглолицая, с розовыми щеками и мягкими седыми волосами, собранными в свободный узел на затылке, – типичная «веселая стряпуха» из детской книжки. Но Эллен тут же ощутила к ней необъяснимую неприязнь. Впрочем, не такую уж необъяснимую: серые глаза Марты источали ледяной холод; они, казалось, оценивали гостью, вынося ей приговор.

И приговор, судя по всему, нелестный, поскольку взгляд домоправительницы Нормана так и не потеплел. Признав существование Эллен несколькими сухими фразами и упомянув, что обед будет подан через полчаса, Марта повернулась, чтобы уйти.

– Отлично, – сказал Норман ей в спину. – А где... в общем... Тим дома?

– Нет.

– Хм... Ну тогда. Марта, будь так любезна – направь его сюда, как только он придет. Я хочу познакомить его с миссис Марч.

– Пф! – фыркнула Марта и удалилась.

– Боюсь, я не имела успеха у твоей экономки. – Эллен с сожалением посмотрела на Нормана.

Очнувшись от задумчивости, которая на мгновение состарила его, он виновато улыбнулся:

– Нет-нет! Не принимай это на свой счет. Просто Марта не любит, когда я пью. Я уже говорил тебе, что они с Уиллом пуритане и не признают спиртного ни в каком виде. Она даже к обеду не подает вина. Я не заставляю ее поступаться принципами, но, черт возьми, не собираюсь отказываться от безобидного стакана шерри только потому, что этого хочется Марте! Мы пошли на компромисс: я5 пью, а она молча осуждает меня. Я так к этому привык, что, наверное, мне бы не доставало ее немого укора.

– У тебя сильный характер. Я бы не вынесла этой ежедневной пытки, даже безмолвной.

– В самом деле? И отказалась бы от шерри?

– Нет, – ответила Эллен. – Уволила бы Марту.

Норман рассмеялся.

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда отведаешь ее стряпню. Вкушать амброзию трижды в день – за это можно стерпеть любые укоры.

И действительно: попробовав hors d'oeuvres[2], Эллен вынуждена была признать, что Норман не преувеличивал. Забыв о диете, она съела даже больше, чем следовало. Они продолжали мило болтать, но, похоже, ее собеседник не был так равнодушен к мнению Марты, как уверял. Или его беспокоило что-то другое? Норман то и дело поглядывал на часы, время от времени замолкая в середине фразы, и Эллен вдруг обнаружила, что его нервозность заразительна: ей тоже сделалось как-то не по себе. В очередной раз поймав себя на том, что пристально следит за стрелками, она уже собралась было напрямую спросить его о причине беспокойства, как Норман сам заговорил:

– Я должен кое-что тебе рассказать. Видишь ли, мой племянник...

Он осекся, уставившись на дверь. Ощутив укол непонятной тревоги, Эллен обернулась посмотреть, что же заставило его умолкнуть столь внезапно.

Юноша, небрежно стоявший в проеме, был знаком Эллен. Она уже видела его, когда они с Эдом ехали осматривать дом: тот самый парень, которого Эд чуть не сбил грузовиком. Тим ничем не отличался от подростков, которых она знала в Вашингтоне; точно такие же выцветшие джинсы с заплатами и лохматые прически носили и ее племянники. Ходить босиком тоже считалось модным, но ноги Тима были черными от липкой грязи: на сверкающем полу за его спиной виднелась цепочка темных следов.

«Он сделал это нарочно», – раздраженно подумала Эллен. Такое простительно десятилетнему, но этот парень был достаточно взрослым, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках. Достаточно взрослым – и достаточно большим: ростом с Нормана и впечатляюще мускулистым, несмотря на некоторую юношескую хрупкость.

Эллен перевела взгляд на лицо Тима и поняла, чем вызвана ее тревога. Она не раз видела подобное выражение и хорошо знала, что оно означает.

Последние несколько лет она на добровольных началах работала с «трудными» подростками, и через ее руки прошло множество их: «белых» и «цветных», богатых и бедных, выросших в нищих кварталах гетто и сбежавших из роскошных пригородных особняков. Проблемы у каждого из них были разные (Эллен давно поняла, что невозможно свести юношескую преступность к одной-единственной причине), но объединяло почти всех одно: то самое выражение. Лица, наглухо отгородившиеся от внешнего мира пустым взглядом и напускным безразличием, о многом говорили Эллен. Такие ребята не доверяли взрослым, подозревали каждого в лицемерии, и остерегались окружающих, больше всего на свете боясь подвергнуться насмешкам.

– А, вот и ты, – с напускной веселостью произнес Норман. – Входи, Тим. Познакомься с нашей новой соседкой.

Тим отреагировал не сразу – еще один тревожный симптом. После долгой паузы, тянувшейся до тех пор, пока не возникла ощутимая неловкость, он двинулся вперед, по-прежнему оставляя за собой грязные следы, и остановился перед Эллен – так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним глазами.

– Привет, Тим, – сказала она.

Никакого ответа. Он молча высился над ней, не отводя от нее немигающего взгляда.

«Боже, какой он огромный!» – невольно подумала Эллен.

– Садись же, Тим, – Норман явно нервничал. – И... и выпей кока-колы или чего-нибудь еще. Обед подадут через минуту. Держу пари, ты проголодался. Опять целый день провел в лесу? Ты же знаешь, как они непоседливы в этом возрасте, – добавил он, обращаясь к Эллен с напускным добродушием, которое она нашла довольно противным.

Тим не шелохнулся. Эллен чувствовала замешательство Нормана, но помочь ему ничем не могла. Неизвестно, сколько бы длилась эта немая сцена, если бы не вошла Марта.

– Обед на столе, – провозгласила она бесстрастно, но тут же утратила невозмутимость.

– Тим! – возмущенно воскликнула она. – Посмотри, какую грязь ты тут развел! Немедленно отправляйся мыть ноги! И руки тоже. Разве тебя можно усадить за приличный стол? Давай-ка, парень, поторапливайся, а не то...

– Хорошо, Марта, – поспешно перебил ее Норман. – Тим, пожалуйста...

Сказать, что юноша подчинился, значило бы погрешить против истины. Он удалился, но весь его вид и походка свидетельствовали: он поступает так потому, что ему захотелось уйти, а не потому, что было велено.

Поднявшись, Норман протянул руку Эллен и выглядел при этом таким несчастным, что она не могла не посочувствовать ему, хотя подозревала, что он просто-напросто не умеет обращаться с непокорным племянником.

– Чудовищный возраст, правда? – весело спросила она. – У меня таких четверо, и мне не однажды казалось, что от их выходок я лишусь рассудка.

Ее прямота в данном случае оказалась уместной. Лицо Нормана прояснилось.

– Ведь они все ведут себя так... ужасно? Но мне кажется, я тоже виноват: меня слишком легко выбить из колеи. Мне явно не хватает твоего опыта.

– Им доставляет удовольствие шокировать окружающих. Единственная верная реакция в таких случаях – вежливая невозмутимость в ответ на любую дерзость.

Усадив ее за стол, Норман направился к буфету. Его умению открывать винные бутылки позавидовал бы любой бармен. Глядя на фамильный фарфор и фамильное серебро, Эллен вынуждена была признать, что под таким столом трудно представить себе грязные босые ноги Тима.

– Ты меня немного успокоила, – сказал Норман, разливая вино по бокалам. – Честно говоря, у меня опускаются руки. Я никогда не умел обращаться с детьми и пришел в ужас, когда узнал, что Бев и Джо назначили меня опекуном Тима. Но едва ли у меня была возможность отказаться. Других родственников у Тима нет.

– Ты явно недооцениваешь себя. Очевидно, у них имелись основания для такого решения.

– Отсутствие выбора – вот и все основания. – В голосе Нормана звучала горечь. – Пожалуй, Джо доверял мне, ведь я вел все его дела. Но Бев никогда не была обо мне высокого мнения. Она все время смеялась надо мной... Думаю, она просто не верила, что когда-нибудь умрет.

2

Закуска (фр.)