Страница 49 из 52
— Пора в путь, — объявил Ранд, поворачивая крапчатого на запад. — Те, кто еще не готов, пусть догоняют.
Натаэль на своем муле не отставал от него ни на шаг. И почему Ранд не гонит от себя этого подхалима?
Вожди кланов сразу же принялись отдавать приказы, и суматохи стало больше раз в десять. Вперед устремились Девы и Ищущие Воду; еще больше Фар Дарайз Май окружило Ранда почетной стражей, заодно заключив в свое кольцо и Натаэля. Авиенда шагала рядом с Джиди'ином, возле стремени Ранда, легко ступая широким шагом вровень с жеребцом, причем тяжелые юбки ей нисколько не мешали.
Эгвейн пристроилась рядом с Мэтом, сразу за Рандом и его эскортом. Она хмурилась. На лице ее подруги вновь появилось выражение мрачной решимости, словно Авиенду приговорили сунуть руку в гадючье логово. Я обязана что-то сделать и непременно ей помочь. Взявшись за какую-то задачку, Эгвейн никогда не отступалась. И сейчас она хотела во что бы то ни стало разгрызть этот орешек.
Устроившись в седле, Морейн рукой в перчатке похлопала Алдиб по выгнутой шее, но за Рандом последовала не сразу. По улице, самолично правя своим головным фургоном, вел торговый караван Хаднан Кадар. Надо было заставить его разобрать фургон, чтобы нагрузить его доверху, как и остальные. Несомненно, перечить купец не посмел бы — ее, Айз Седай, он боялся в достаточной мере. В следующем за Кадировым фургоне ехала надежно закрепленная рама из краснокамня — тот самый тер'ангриал. Он был плотно обтянут парусиной и крепко перевязан, чтобы кто-нибудь опять случайно туда не упал. По обе стороны от каравана шагали цепочки айильцев — Сейа Дун, Черные Глаза.
Приветствуя Морейн, Кадир привстал с козел и поклонился ей, приподняв шляпу, но внимательный взор Айз Седай пробежал мимо него по веренице фургонов до огромной площади, окружающей лес тонких стеклянных колонн, которые уже искрились в лучах утреннего солнца. Если б могла, Морейн забрала бы с площади все, до последней вещицы, но к ее огромному сожалению в фургоны влезла лишь малая часть этих сокровищ. Некоторые были чрезвычайно велики. Например, три тускло-серых металлических кольца, каждое в два с лишним шага в поперечнике, поставленные стоймя и соединенные друг с другом. Вокруг них натянули плетеную сыромятную веревку — никто не имел права проходить за нее без позволения Хранительниц Мудрости. Разумеется, не всякому разрешалось даже приближаться к кольцам; откровенно говоря, никому и не хотелось. На эту площадь без усилия над собой приходили лишь клановые вожди и Хранительницы Мудрости; и только последние смели прикасаться здесь к чему-нибудь, да и то с настороженностью и трепетом.
Бесчисленные годы айильские женщины, которые хотели стать Хранительницами Мудрости, проходили второе испытание, вступая в это скопление сверкающих стеклянных колонн; и там им воочию представало то, что видели и мужчины. В этом испытании гибло меньше женщин, чем мужчин, — как говорила Бэйр, потому что женщины крепче и выносливей. Эмис же утверждала, что слабые духом и телом отсеивались прежде, чем добивались такого права. Но точно не мог сказать никто. Прошедшие через колонны и оставшиеся в живых не несли на себе никаких знаков или иных мет. Хранительницы заявляли, что видимые глазу знаки требуются только мужчинам; для женщины достаточно и того, что она осталась в живых.
Первым испытанием, первой ступенью отсева, еще до всякого обучения, служили те три кольца. Женщина должна была шагнуть в одно из них — неважно в какое; вероятно, выбор этот был случайностью или роком. Вновь и вновь перед женщиной прокручивалась ее жизнь, перед ней представало ее будущее всевозможные варианты будущего — в зависимости от каждого из решений, какие она примет за оставшуюся жизнь. Шаг в эти кольца также был чреват гибелью — не каждая женщина способна выдержать открывшееся ей будущее, как и не все готовы выстоять перед лицом прошлого. Разумеется, человеческий разум не в силах запомнить все хитросплетения будущего. В большинстве своем эти картины мешаются, перепутываются и постепенно стираются из памяти, но у женщины остаются впечатления, ощущения о событиях, которые могли бы случиться в ее жизни, которые еще должны случиться, которые могут случиться. Обычно даже такие смутные образы оставались скрытыми, пока это событие не происходило. Впрочем, так бывало не всегда. Вот через эти кольца и прошла Морейн.
Ложечка надежды в чашке отчаяния, подумала она.
— Мне не нравится видеть тебя такой, — промолвил Лан. С высоты своего роста, да еще сидя в седле вороного Мандарба, он глядел на нее сверху вниз, в уголках глаз морщинками залегла тревога. Для него подобное проявление чувств было все равно что для другого человека горькие слезы.
Обтекая сбоку лошадей Морейн и Лана, мимо чередой шли айильцы, гай'шайн вели вьючных лошадей. Морейн удивилась, поняв, что ее уже миновали и цистерны-фургоны Кадира — она и не знала, что взор ее так долго приковывала площадь.
— Какой? — спросила она, поворачивая кобылу в хвост колонне. Ранд со своим эскортом уже покинул город.
— Встревоженной, — без обиняков заявил Лан, все с тем же непроницаемым лицом, будто высеченным из камня. — Напуганной. Никогда не видел тебя испуганной, даже когда на нас толпами лезли троллоки и Мурддраалы, даже когда ты узнала, что Отрекшиеся освободились, а Саммаэль чуть ли не дышит нам в затылок. Конец близок?
Морейн вздрогнула и сразу пожалела об этом. Хоть Страж и смотрел вперед, поверх ушей своего жеребца, этот человек никогда ничего не упускал из виду. Иногда ей казалось, что он в состоянии заметить, как за его спиной падает лист.
— Ты имеешь в виду Тармон Гай'дон? Иволга в Селейзин знает больше меня. Ниспошли Свет, чтобы до этого было далеко и чтобы пока все печати оставались целыми.
Те две печати, которые были у Морейн, теперь тоже лежали в одном из Кадировых фургонов — каждая упакована в отдельный бочонок, набитый шерстью.
Погрузили бочонки в другой фургон, не в тот, где находилась дверная рама из краснокамня — Айз Седай проследила за этим особо.
— А о чем еще я мог спрашивать? — медленно промолвил Страж, по-прежнему не глядя на Морейн, отчего той захотелось откусить себе язык. — Ты становишься… нетерпеливой. Я хорошо помню, как ты неделями ждала, чтобы заполучить крошечный обрывок каких-нибудь сведений, одно слово. Ждала, не шевеля мизинцем, не моргнув глазом, а сейчас… — Он посмотрел на нее — от такого взгляда голубых глаз большинство женщин бросило бы в холодную дрожь от страха. Да и большинство мужчин. — Морейн, та клятва, что ты дала мальчишке… Света ради, что на тебя нашло?
— Лан, его все дальше и дальше утягивает от меня, а я должна быть рядом с ним. Ему необходима моя помощь. Вся, какую я могу ему дать. И потому я пойду на все, чтобы направлять его действия, разве что в постель к нему не лягу. — Кольца дали ей знать, что подобный поступок обернется бедствием. Не то чтобы она всерьез рассматривала такую возможность — сама мысль об этом шокировала ее, но в этих кольцах ей явилось, что она будет обдумывать такой вариант — или могла бы склоняться к нему. Несомненно, подобная возможность свидетельствует о мере ее отчаяния, и в кольцах она увидела, как такое решение приводит к крушению всего и вся. Морейн сожалела, что, как ни старалась, не могла припомнить больше подробностей — любая мелочь, какую она могла бы узнать о Ранде ал'Торе, таила ключик к нему. Но в памяти Морейн остался лишь один голый факт: поступи она так — беды не миновать.
— Вероятно, если он велит тебе принести свои комнатные туфли да еще и трубку раскурить, это весьма укрепит твое смирение.
Морейн уставилась на Лана. Неужели он шутит? Если так, тогда не до смеха. Сама она всегда считала, что не бывает ситуации, когда смирение способно сослужить добрую службу. Суан утверждала, что во всем повинно воспитание в Солнечном Дворце, что в Кайриэне надменность въелась в кости Морейн, да так, что та почти не замечает своего высокомерия, — последнее Морейн решительно отрицала. Хотя Суан была дочерью рыбака из Тира, не всякая королева выдержала бы ее взгляд, и для Суан высокомерие других означало противодействие ее собственным планам.