Страница 4 из 108
— Когда каждый напьется, мы восстановим паруса и продолжим двигаться в направлении ост-зюйд-ост.
Едва на плоту зашевелилась жизнь, Дорсетт выпутался из мачтовых вант и, обняв Бетси за плечи, заботливо спросил:
— Детка, с вами все в порядке?
Она глянула на него сквозь длинные пряди волос:
— Я ни за что не отправлюсь на королевский бал, как облезлая кошка. Пусть меня промочило до костей, но я рада, что жива.
— Плохая выдалась ночь, — сурово выговорил он, — и боюсь, она не последняя.
Как только Дорсетт развязал Бетси, тучи разошлись и солнце напомнило о себе палящими лучами. Без навеса, сорванного бешеным натиском ветра и волн, люди оказались во власти дневной жары. А вскоре начались муки голода и жажды. Крохотные кусочки пищи, найденные в щелях между досками, были мгновенно съедены. Так же быстро исчезла и дождевая вода, собранная в полотняные обрывки.
Когда паруса были восстановлены, выяснилось, что от них мало толку. Если ветер дул сзади, то плот худо-бедно поддавался управлению. Однако попытки изменить курс приводили лишь к тому, что он разворачивался к ветру широкой стороной.
Невозможность задавать плоту нужное направление раздражала Скагса. Во время шторма он спас драгоценные навигационные приборы, крепко прижав их к груди, и теперь определил, где находится плот.
— Хоть немного ближе к суше, капитан? — спросил Рамси.
— Боюсь, что нет, — мрачно ответил Скагс. — В настоящий момент мы дальше от Новой Зеландии, чем были два дня назад.
— В Южном полушарии в самый разгар лета без пресной воды мы долго не протянем.
Скагс указал на пару острых плавников, резавших воду невдалеке от плота:
— Если за четыре дня нас не подберет какое-нибудь судно, мистер Рамси, то акулам обеспечен шикарный банкет.
Хищницам долго ждать не пришлось. На второй день после шторма тела тех, кто умер от ранений, полученных во время морского буйства, спустили в воду, и они тут же исчезли в круговерти кровавой пены. Одна из рыбин оказалась особенно агрессивной. В ней Скагс признал большую белую акулу, настоящую мясорубку, наводившую страх на мореплавателей. По прикидкам капитана, она была длиной двадцать два — двадцать четыре фута.
Между тем кошмар только начинался. Дорсетт был первым, у кого возникло дурное предчувствие.
— Что-то они замышляют, — сказал он Бетси. — Не нравится мне, как они на женщин пялятся.
— Вы это про что? — спросила она, едва шевеля запекшимися губами. Лицо она прикрывала изорванным шарфом, но голые руки и ноги уже успели сгореть на солнце и покрыться волдырями.
— Вон видите ту грязную группку контрабандистов на корме плота? Верховодит у них Джейк Хаггинс, уэльсский головорез. Он скорее тебе кишки выпустит, чем скажет, который теперь час. Готов спорить, что они затевают бунт.
Бетси обвела рассеянным взглядом распростертые тела.
— С чего это им вздумалось?
— Вот я и хочу выяснить, — бросил Дорсетт и стал лавировать между осужденными, слонявшимися без дела по влажной палубе, равнодушными к происходящему вокруг и страдающими от палящей жажды.
Дорсетт передвигался неуклюже, дивясь на свои суставы, которые словно заржавели за то время, когда все телодвижения свелись к тому, чтобы крепко держаться за веревки. Он был одним из немногих, кто осмелился приблизиться к заговорщикам и силой проложить себе путь среди прихвостней Хагтинса. Впрочем, те не очень-то обратили на него внимание, занятые перешептыванием и поглядыванием на Шеппарда и пехотинцев.
— Дорсетт, какого черта ты тут вынюхиваешь? — проворчал Хаггинс.
У главаря контрабандистов были короткие ноги, широкие плечи, грудь как бочка, длинные спутанные волосы, будто песком пересыпанные, чудовищно огромный расплющенный нос и громадная пасть с редкими почерневшими остатками зубов. Этот набор придавал ему вид злобный и отталкивающий.
— Я так полагал, вам пригодится славный малый, который поможет прибрать плот к рукам.
— На мертвечину потянуло, захотелось пожить подольше — так, что ли?
— Что-то я не вижу мертвечины, которая продлила бы наши страдания, — безразлично произнес Дорсетт.
Хаггинс осклабился, обнажив гнилые зубы:
— Бабы, дурак ты эдакий.
— Мы тут все загибаемся от жажды и адской жары, а тебя похоть одолела?
— Ты полный придурок, даром что знаменитый разбойник, — презрительно обронил Хаггинс. — Мы наших курочек не потоптать хотим. Смысл в том, чтобы порезать их и полакомиться нежным мясом. А Задиру Скагса, матросов и солдат можно приберечь на крайний случай.
Дорсетт подумал, что Хаггинс отвратительно шутит. Однако злоба, огнем горевшая в глубине глаз головореза, его омерзительный оскал подтвердили намерение поживиться человечинкой весьма серьезно. У Дорсетта все внутри заныло от ужаса и омерзения. Слава богу, актер он был превосходный, а потому лишь безучастно пожал плечами:
— К чему такая спешка? Я слышал, нас спасут до завтрашнего утра.
— Жди! — хмыкнул Хаггинс. — Тут в ближайшее время никакой посудины, никакого островка на горизонте не покажется. — Он помолчал, помертвев лицом, на котором оставили отметины все пороки человеческие. — Так ты с нами, разбойник?
— Мне нечего терять, если я к вам примкну, Джейк, — беспечно сказал Дорсетт. — Только, чур, высокая блондинка моя. А с остальными можете делать что хотите.
— Вижу, она тебе по вкусу пришлась, но мои ребята и я в доле, и в равной доле. Я дам ее тебе первому. А после того как управишься, поделю на всех.
— Вполне справедливо, — согласился Дорсетт. — Когда начинаем?
— Через час после того, как стемнеет. Я подам сигнал, и мы все набросимся на солдатиков. Когда вооружимся, проблем со Скагсом и его командой не будет.
— Я пригрел местечко у передней мачты, так что беру на себя солдата, который сторожит женщин.
— Хочешь оказаться первым в очереди на ужин — так, что ли?
— Верно, животик подвело. — Дорсетт растянул в улыбке плотно сжатые губы.
Дорсетт вернулся к Бетси, но ничего не сказал ей о том, что собираются сотворить контрабандисты. Он понимал: заговорщики следят за каждым его шагом, опасаясь разоблачения. «Предупрежу команду „Гладиатора“ и солдат о грозящей опасности сразу, как стемнеет», — решил он, а потому улегся на палубу и притворился уснувшим.
Как только на небе проклюнулись звезды, Дорсетт ползком подобрался к первому помощнику капитана и, поприветствовав его сдавленным шепотом, попросил:
— Рамси, не двигайтесь и не подавайте виду, будто кого-то слушаете.
— В чем дело? — вздрогнул Рамси. — Что вам угодно?
— Выслушайте меня, — тихо заговорил Дорсетт. — Не больше чем через час контрабандисты во главе с Джейком Хаггинсом совершат нападение на солдат. Если им удастся всех перебить, они повернут захваченное оружие против вас и вашей команды.
— Что за ерунда! Этого не может быть!
— Не поверите — погибнете.
— Хорошо, я скажу капитану, — неохотно пообещал Рамси.
— Не забудьте сообщить ему, кто вас предупредил.
Дорсетт осторожно отполз к Бетси. Сняв левый башмак, он отогнул подошву и достал из тайника нож с лезвием длиной в ладонь. Потом уселся и стал ждать.
Над горизонтом замаячил месяц, и некоторым показалось, будто на плоту появились призраки. Группа теней вдруг сорвалась с места и ринулась к центру палубы.
Раздался крик:
— Заколем свинью!
Это Хаггинс объявил о начале бунта.
Заключенные, давая волю застарелой ненависти к властям, потянулись за ним. Залп из мушкетов пробил бреши в их рядах и принудил остановиться. Тогда они увидели, что перед ними находятся пехотинцы в боевой готовности и матросы, вооруженные солдатскими саблями, плотницкими молотками и топорами и всякими другими предметами, способными покалечить до неузнаваемости.
— Ребята, не давай им снова зарядить ружья! — взревел Хаггинс. — Бей крепче!
Обезумевшая толпа снова двинулась вперед. На сей раз ее встретили разящие удары штыков и сабель. Но ничто не могло унять ярость нападавших. Они кидались на холодную сталь, хватали острия и лезвия голыми руками. На шатком плоту посреди океана озверелые мужчины бились не на жизнь, а на смерть.