В трущобах Индии

А пока он размышлял, время быстро неслось вперед… Барбассон начинал терять терпение, а Сердар не смел сообщить друзьям своих мыслей… он чувствовал, что они ответят ему: твой отец умер от отчаяния, твоя мать с горя последовала за ним в могилу, родители твои, которых преждевременно сгубило твое бесчестие… наконец твоя сестра… Диана скоро должна приехать.

— Полно! — сказал Барбассон, вернувшись еще раз после своей рекогносцировки, — будет это сегодня или же вы хотите дождаться восхода солнца, чтобы нас легче было схватить еще до прибытия нашего в Пуант-де-Галль?.. Сердар, если вы опять ломаете себе голову над какой-нибудь сентиментальностью, то я сейчас же отправлюсь спать и остаюсь по-прежнему Васко Барбассонто… разбирайтесь там сами, как хотите.

— Полно колебаться, — в свою очередь шепнул Сердару Рама, — подумайте о вашей сестре, племянниках, о нас, наконец, которых вы затащили сюда.

Отступать было поздно. Сердар употребил над собой последнее усилие воли и отогнал осаждавшие его мысли. Затем, чтобы отрезать себе всякое отступление, он сказал друзьям:

— Вперед!

— Давно пора, — отвечал провансалец. — Следуйте за мной! У меня с собой кляп, веревки, платок и… тысячи чертей! Никаких колебаний.

Все четверо медленно, скользя по веранде, как тени, двинулись вперед и с этой минуты не произнесли ни единого слова. Роли были распределены между всеми: по человеку на каждую руку, Нариндре, как человеку с геркулесовой силой, две ноги, а четвертый, т.е. Барбассон, должен был заложить кляп в рот и обвязать голову платком, чтобы губернатор не мог видеть своих похитителей.

Все живущие в Индии имеют обыкновение, ложась в постель, надевать короткие, по колени, панталоны из легкого сырцового шелка и из такого же материала курточку, — ввиду известного устройства комнат, открытых для всех сквозняков.

Заговорщики скоро добрались до гостиной, которую они прошли, стараясь по возможности умерить шум своих шагов. Барбассон приподнял портьеру и сделал друзьям знак, означавший: он здесь. Все четверо остановились; при свете ночника — «веррин» — они увидели, что лица их бледны, как у алебастровых статуй. Барбассон заглянул в комнату.

— Он спит! — сказал он еле слышным шепотом.

Отступать было поздно, надо было действовать быстро… Сэр Вильям мог проснуться каждую минуту и надавить электрическую кнопку, находившуюся у него под рукой. Они вошли… восемь рук опустились сразу на несчастного; он не успел еще проснуться, как во рту у него был уже кляп, а на голове платок, и вслед за этим руки и ноги его были так крепко связаны веревками, что он не в состоянии был шевельнуть ими. Нариндра в одно мгновение подхватил сэра Вильяма на руки и, как перышко, снес его на веранду, где его уложили в клетку для пантер, снабженную матрацем.

— Возьмите его одежду, чтобы он мог одеться завтра, — скомандовал Барбассон Раме в тот момент, когда Нариндра уносил свою ношу… С той минуты, когда сэр Вильям был связан, Сердар не притронулся к нему.

Едва слышное «Гм!» предупредило матросов, спавших в саду, что пора отправляться. Четыре малабара вскочили все сразу и мгновенно исчезли из виду. Приближался момент, требовавший наибольшего хладнокровия, чтобы на виду у всех уйти спокойно, не внушив никому ни малейшего подозрения.

— Я беру все на себя, — сказал торжествующий Барбассон.

Клетку несли на палках, прикрепленных с двух сторон; Рама и Нариндра подняли ее и двинулись вперед с Сердаром во главе. Провансалец заключал шествие. Все шло хорошо, пока они двигались по веранде и спускались с лестницы; это была наименее опасная часть пути и — хорошее предзнаменование

— пленник не делал ни малейшего движения. А между тем, хотя он был крепко связан веревками, он ничем не был прикреплен внутри клетки и потому ничто не могло помешать ему стучать локтями и ногами по ее стенкам. Наши авантюристы поступили, таким образом, крайне неосторожно, оставив ему свободу движений. В ту минуту, когда они приблизились к самому опасному месту своего пути, т.е. к веранде перед парадной гостиной, которой никак нельзя было миновать, внутри клетки послышался сильный стук и клетка так покачнулась, что Рама и Нариндра еле удержали равновесие. Они были моментально окружены гуляющими, которых было очень много, так как танцующие вышли немного отдохнуть и подышать чистым воздухом в промежуток времени между двумя кадрилями.

— Мы погибли! — подумали авантюристы.

Сердар и оба носильщика страшно побледнели. К счастью для них, провансалец не растерялся.

— Предоставьте мне свободу действий, а сами идите вперед, — шепнул он своим друзьям.

— Ах, гадкие животные, им там по-видимому, не очень-то нравится! — сказал он громко, чтобы все могли его слышать.

К нему подошел адъютант О'Келли.

— Вы, следовательно, милорд герцог решили отослать их на борт?

— Да! Они подняли там такой шум, что я боялся, как бы они не разбудили сэра Вильяма.

Не успел Барбассон произнести этих слов, как в клетке поднялось такое движение и она так сильно раскачалась, что Раму едва не отбросило к одной из ближайших колонн; но он, по счастью, не выпустил из рук своей ноши.

— Странно, — послышался женский голос, — почему они не рычат? Можно подумать, что там внутри сидит человек, а не животное.

Сердце Сердара и обоих носильщиков замерло от ужаса, одну минуту они подумали, что все погибло.

— Прекрасная дама, — сказал Барбассон, — да будет вам известно, что пантеры рычат только на свободе!.. Ну, вы там, вперед! — грубо крикнул он на носильщиков. — Вы обманули меня, говоря, что пантеры ваши привыкли к клетке… А если двери откроются под их толчками, кто поручится мне, что обезумевшие животные не бросятся на толпу? — и он прибавил еще громче, чтобы слова его были слышны: — Со мною к счастью, револьвер, и прежде чем они успеют выскочить, я размозжу им голову!

Он нарочно сделал ударение на последних словах: «я размозжу им голову!»

И несчастный губернатор, несмотря на состояние, в котором находился, понял это, вероятно, так как толчки прекратились, как бы по волшебству. Благородный герцог продолжал, и на этот раз с намерением делая ударение на своих словах.

— Имей возможность бедные животные понять, как хорошо будут с ними обращаться, они не тратили бы напрасно своих сил.

Так или иначе, но веранда осталась позади. Адъютант, сам провожавший их до дверей, снова предупредил стоявший у выхода караул, и авантюристы скоро очутились на улице. Карета, запряженная четверкой лошадей, которая привезла Барбассона и его людей и наружным видом своим напоминала охотничий экипаж, стояла уже наготове, и лошади от нетерпения фыркали и раздували ноздри.

— Вы также нас покидаете, господин герцог? — спросил удивленный адъютант.

— О нет — отвечал Барбассон с невозмутимым хладнокровием, — мне необходимо только отдать кое-какие приказания.

Адъютант из скромности удалился и направился в танцевальный зал.

— А теперь, друзья мои, — шепотом сказал провансалец, — во весь дух, вперед! Счастливо же мы отделались, клянусь Богом! Пары разведены на «Радже»… часа через два мы выйдем из форта.

— Нет, — отвечал Сердар, — вы сказали, что не уезжаете, и часовой, слышавший ваши слова, может удивиться.

— Вы правы, чуть не сделал промаха! Садитесь все в экипаж и поезжайте шагом до того места, где нас не будет больше видно. — И затем он громко добавил: — Сойди сюда, Рама, мне нужно поговорить с тобою… я хочу прогуляться и не прочь пройтись сотню метров.

Заклинатель понял и поспешил к нему. Экипаж проехал медленно, шагом, расстояние в четверть мили, а затем, когда дворцовый караул не мог больше никого ни видеть, ни слышать, Барбассон и Рама заняли места подле своих друзей. Лошади, почувствовав, что поводья опущены, понеслись, как стрела, по направлению к Пуант де Галлю.

— Спасены! Спасены! — кричал с торжеством Барбассон.

— Пока еще нет! — отвечал Сердар.

— Эх, милейший! Хотел бы я знать, кто догонит нас теперь.