В трущобах Индии

— Почему так?

— Ты знаешь Сагиба так же хорошо, как и я… достаточно видеть его походку, чтобы предположить, что он не даст нам времени на охоту.

Продолжая идти, Сердар срывал время от времени находившийся ближе к нему банан и тут же на полном ходу съедал его. Нариндра и Сами, следовавшие по его пятам, молча делали то же самое.

— Они ужинают, — сказал Рама, — и нам не худо будет последовать их примеру. Я начинаю думать, что кроме этого мы ничего больше есть не будем сегодня.

— Не понимаю, право, как вы все созданы! С одной горстью риса и двумя-тремя фруктами вы целыми днями при жгучих лучах солнца идете все одним и тем же шагом; мне для этого необходима более существенная пища.

В эту минуту среди кустарников зашевелился обеспокоенный шумом шагов молоденький олень, у которого не выросли еще рога. Барнет мгновенно прицелился и выстрелил, положив животное сразу на месте. Барнет подбежал к нему, связал ему сухой лианой все четыре ноги и передал Ауджали, который охотно взялся за эту легкую ношу.

— Вот мой олень, — сказал генерал, потирая руки, — к черту едоков бананов!

Сердар даже не обернулся. Маленький отряд приближался тем временем к болотистому озеру, где Барнет так счастливо охотился. На всем пространстве, которое было доступно взорам, нигде, ни на поверхности воды, ни на траве на берегу, не было видно ни одной головки чирка или утки.

Предположения Рамы оправдались. Но маленький отряд ждал еще неожиданный сюрприз другого совсем рода: на расстоянии пятисот метров от грота, где должны были находиться останки носорога, вся земля была истоптана, точно тут в течение многих месяцев подряд толклось стадо баранов.

— Счастлив будешь ты, — сказал Рама-Модели своему путнику, — если найдешь хотя бы только рог твоего носорога, видишь, шакалы были здесь.

— Неужели ты думаешь, что в такое короткое время они сожрали весь труп?

— День и ночь!.. Они за это время могли бы съесть в десять раз больше… Можешь быть уверен. Когда ты узнаешь, что по вечерам с захода и до восхода солнца по улицам Пуант де Галль разгуливают тысячи шакалов, то поймешь, сколько их здесь.

— Ты прав… я помню, что в Бенгалии, на улице Чанденагора животные эти съели за три часа целую лошадь, сломавшую себе ногу и оставленную там своим хозяином. Но ты сначала думал, как я, что мы найдем жертву Ауджали в гроте, и сожалел поэтому, что она помешает нам поместиться там на ночь.

— Середины здесь никогда не бывает; шакалы, сколько бы их ни было, всегда все вместе совершают свою экспедицию и могли сегодня попасть случайно на противоположную сторону джунглей. Я и говорил так, потому что хорошо знаю их нравы. Труп животного мог остаться или нетронутым, или его не должно было остаться и следов, и я вижу теперь, что последнее предположение было верным. С другой стороны носорог этот мог жить в паре, и тогда переживший его самец или самка защищал бы тело своего спутника. Ты понимаешь, что в таком случае нам было бы опасно, несмотря даже на присутствие Ауджали, селиться в таком соседстве.

— Ты, видно, хорошо знаком с привычками обитателей джунглей?

— Все детство свое провел я в этом месте. Мой отец, принадлежавший подобно мне к касте укротителей пантер, поселился на Цейлоне, привлеченный сюда рассказами о Долине Трупов, и здесь мы охотились на тигра, ягуара, пантеру, чтобы получить премию от правительства, или же брали детенышей, которых затем продавали факирам и фокусникам. Бывали годы, когда мы их набирали до двухсот, и все-таки здесь найдутся такие еще места, откуда, если туда проникнет кто-нибудь, вряд ли выйдет живым, — столько там встречается хищников даже днем.

— Какое опасное существование! Как это вас тут не съели еще?

— Мы забирали детенышей во время отсутствия матерей, да иначе и нельзя. Помню, как один раз мы уложили в мешок трех маленьких черных пантер, так недель около двух, и вдруг услышали, что мать самым нежным ворчаньем даст знать о своем возвращении. Детеныши отвечали ей из мешка… Времени терять нельзя было, иначе мы погибли бы. Мы стояли у самого баниана; отец сделал мне знак, — и мы взобрались на дерево. Мы не бросили нашей добычи, но детеныши почуяли мать и принялись мяукать и ворочаться, как чертенята, в мешке; мать услыхала их крики и скоро заметили нас, несмотря на то, что нас трудно было рассмотреть среди густой листвы. Она прыгнула к дереву. Мы взобрались на ветки повыше; она за нами и пропасть бы мне, не успей отец мой с необыкновенной ловкостью отрубить ей одну из передних лап. Она свалилась сначала с дерева, но у нее хватило силы взобраться опять назад. Подвигалась она, однако, очень медленно и отец отрубил ей вторую лапу. На этот раз у нее не хватило сил лезть наверх, но она стояла на задних лапах, прислонившись к дереву, где были ее малютки и сердито ворчала. Мы вынуждены были подождать несколько часов, пока потеря крови не сделала ее безвредной, но она по-прежнему упорно держалась у дерева, с которого мы спустились по одной из нижних веток, не смея спуститься по стволу. Когда она увидела, что мы бежим от нее, она собрала последние силы и бросилась за нами, несмотря на искалеченные лапы. Но на полдороге к нам она упала, и отец ударом топора по голове кончил ее страдания.

— У вас не было ружья?

— Ни один туземец в то время не мог иметь ружья на Цейлоне.

— Как же вы охотились на взрослых?

— Мы рыли ямы в местах, куда ходит много этих животных, и покрывали их ветками, а потом, когда они попадали туда, мы убивали их копьями. Здесь в джунглях найдется тысяча таких ям, вырытых отцом и мною за эти двадцать лет.

— Вы с ним только одни занимались этим ремеслом на Цейлоне? — спросил Барнет, в высшей степени заинтересованный этим разговором.

— Да, одни и нас поэтому прозвали раджами джунглей. Почти все сингалезцы держат у себя поля, живут там и обрабатывают их. Земля плодородная, и они живут счастливо в полном изобилии. Такая жизнь не делает человека мужественным и ни один из них не посмеет провести даже одной ночи в этих джунглях, которые они прозвали Долиной Трупов, хотя никто из них не подверг себя здесь смерти и тут немного найдется останков человеческих… Отец мой умер уже, оставив нам с братом небольшое состояньице, и я бросил свое ремесло, которым опасно заниматься одному, а младший брат мой не в силах вынести утомлений и опасностей такой жизни.

— Не во время ли избиения в Гоурвар-Сити погиб твой отец?

— Да, — отвечал индус и глаза его сверкнули мрачной ненавистью, — он хотел кончить свои дни в родном городе и нашел там гнусный конец, ибо что может быть подлее, как убить старика семидесяти лет? Ни один из родных его не участвовал в восстании, и я примкнул к нему только после этого гнусного дела… ничто не может извинить такого преступления. Есть два человека на свете, которых я поклялся убить; это майор Кемпуэлл, старший комендант Гоурвара, и капитан Максуэлл, который командовал этим ужасным избиением. Не приезжай Сердар на Цейлон, где ему нужны были мои услуги, я был бы в эту минуту среди индусов, осаждающих крепость, чтобы сдержать свою клятву, и брат был бы со мной. Как только мы ступим на Большую Землю, я сейчас же поспешу туда; Сердар обещал мне замолвить за меня слово Нана-Сагибу, чтобы двух этих людей выдали мне.

— Разделим между собой, — живо перебил его Барнет, — Максуэлла отдай мне; у нас с ним старые счеты и я хочу предложить ему хорошую дуэль по-американски: карабин в руке, револьвер и охотничий нож у пояса, — и и вперед!

— Нет! С такими людьми не может быть дуэли, — сказал Рама с мрачным видом, — только медленной смертью среди ужасных мучений могут они искупить свои преступления.

— Постой! постой, Рама! — отвечал запальчиво Боб, — мои счеты с ним старше твоих и начались они за два года до восстания, когда негодяй этот выгнал меня из моего дворца в Ауди, а потому преимущество на моей стороне; впрочем, ты можешь быть уверен, что я не пощажу его, и если случайно, что по-моему невозможно, он убьет меня, ну! У меня останется утешение, что ты отомстишь за меня… Согласен, не правда ли? Мне Максуэлла?