Белларион (др. изд.)

Служа вам, мне часто приходилось пользоваться хитростью и обманом, и неудивительно, что меня заклеймили как мошенника, а некоторые из ваших друзей перестали мне доверять. Однако я не стыжусь ничего из содеянного мною. Убийство, которое мне пришлось совершить, оказалось на самом деле казнью негодяя, разоблаченный мною заговор был составлен с единственной целью погубить вас, а ловкий ход, которым я создал для герцога Миланского веский предлог выступить против, был не более чем обманом обманщика, приманкой, брошенной коварному зверю, чтобы вынудить его покинуть свое логово.

За глаза многие — особенно те, кому пришлось пострадать от меня ради того, чтобы вы наконец смогли занять подобающее вам положение — называли меня Иудой-двурушником и в подтверждение своих слов приводили примеры, когда я либо на поле боя, либо на государственном совете добивался своей цели обходными путями. Я действительно редко действую напрямую, но моя совесть чиста. Для человека имеет значение только то, чего он хочет, но никак не то, что он делает или говорит; это изречение Платона, подчеркивающее разницу между ложью на устах и ложью в сердце, всегда руководило мною в жизни. Признаюсь, мои уста неоднократно лгали, так же как и мои поступки. Но ложь не коснулась моего сердца. Пусть мне приходилось иногда пользоваться сомнительными средствами, но цель, ради которой они употреблялись, оставалась всегда безупречной, и теперь, достигнув ее, я могу испытывать только чувство гордости и выполненного долга.

Я надеюсь, вы не усомнились в вышеизложенном, и мне не хотелось бы вдаваться в излишние здесь подробности и объяснения; в свете того, что я написал вам, мне думается, вам нетрудно будет самой верно интерпретировать многочисленные случаи моего якобы двуличного поведения.

Итак, теперь мы перейдем к главному, тому, на чем были сосредоточены в последнее время все мои усилия».

Далее следовал подробный отчет о событиях, произошедших после бегства из Квинто, и высказывалось приглашение ей и ее брату приехать в Касале, полагаясь на защиту его армии и верность народа, которому требуется всего лишь увидеть своего законного правителя, чтобы оказать ему всемерную поддержку.

На другое утро письмо было отправлено в Квинто, но оно попало в руки принцессы только через неделю, когда она находилась на полпути между Алессандрией и Касале.

В тот же день произошел другой случай, изрядно встревоживший жителей города. Сильный отряд всадников появился у городских ворот; это была кондотта Уголино да Тенды, и Уголино собственной персоной явился к Беллариону со словами раскаянья и с просьбой вновь принять от него клятву верности. Он сообщил также о том, что произошло в Квинто после прибытия туда Барбареско, и Белларион забросал его бесчисленными вопросами, особенно интересуясь подробностями того, что принцесса сказала, как она выглядела, как себя вела и что произошло между ней и Карманьолой. И, удовлетворив наконец свое любопытство, Белларион, к несказанному удивлению Уголино, ожидавшему услышать суровые упреки, радостно обнял своего заблудшего капитана.

Многие замечали в те дни необыкновенную веселость Беллариона, обычно столь сдержанного и ироничного. Он как будто стал другим человеком. Он вел себя по-мальчишески беззаботно, постоянно напевал что-то, заразительно смеялся по самому ничтожному поводу, и его обычно печальные глаза при этом искрились и сверкали радостью — и все это несмотря на то, что это было тревожное время подготовки к решающей схватке.

Ежедневно он выезжал с двумя или тремя офицерами, одним из которых неизменно оказывался Штоффель, на рекогносцировку местности, лежашей к северу от Касале, между реками Сезией и По, а по ночам наносил на карту собранные во время поездок сведения и выслушивал донесения разведчиков, разосланных следить за движениями маркиза Теодоро.

Будучи одарен ясным предвиденьем, которым во все времена отличались выдающиеся военачальники, он оказался способен не просто предположить, а точно угадать будущий образ действий маркиза Теодоро, поэтому ночью, в среду, кондотта Уголино в обстановке строжайшей секретности выступила со всем своим обозом из Касале и встала лагерем в лесу возле Трино.

Утром в пятницу в Касале появились наконец маркиз Джанджакомо и принцесса Валерия в сопровождении большой группы монферратских изгнанников во главе с Барбареско и Казеллой. Белларион вместе со своими капитанами и почетным караулом из пятидесяти всадников с копьями встретил брата и сестру у Ломбардских ворот и сопроводил их во дворец, где для них были приготовлены апартаменты. Они ехали по улицам города, и восторженные восклицания народа, приветствовавшего не только законных принца и принцессу, но и своих родственников и друзей, возвращавшихся из ссылки, вызывали слезы в глазах у Валерии, а на щеках маркиза пылал густой румянец.

— За всю свою жизнь, синьор, — тем же утром сказала Валерия Беллариону, — не помню, что тронуло бы меня сильнее, чем ваше письмо. У вас есть полное право считать меня дурой, но меня никогда нельзя было упрекнуть в неблагодарности, и мой брат вскоре докажет вам, что мы умеем воздавать добром за добро.

— Мадонна, я не требую таких доказательств и ничуть не нуждаюсь в них. Служить вам всегда было моей целью, а вовсе не средством для ее достижения.

Легкая тень пробежала по его лицу, он улыбнулся и склонился к ее руке.

— Я надеюсь, принцесса, вы вскоре сами в этом убедитесь.

Их диалог прервало появление Штоффеля, спешившего к ним с известием о том, что маркиз Теодоро прорвал осадные линии Карманьолы и движется в сторону Касале во главе сильной армии, насчитывающей около пяти тысяч человек.

Новость вскоре стала известна горожанам. Недобрые предчувствия и страх закрались в сердца людей, опасавшихся длительной осады города и вероятного возмездия со стороны их бывшего правителя за радушный прием, оказанный его врагам.

— Пошлите в каждый квартал глашатаев, — распорядился Белларион, узнав об этом, — и пусть они возвестят, что осады не будет: армия немедленно выступает навстречу маркизу Теодоро.

Глава XIV. ПОБЕЖДЕННЫЙ

Теодоро произвел вооруженную вылазку из Верчелли на рассвете в пятницу. Как и любая акция Теодоро, она была тщательно спланирована, и войска Карманьолы, ошеломленные неожиданным нападением, были легко опрокинуты и рассеяны.

Вслед за этим маркиз Теодоро вывел из города всех верных ему людей, не оставив в нем даже гарнизона, и скорым маршем двинулся к Касале. Расчет Беллариона — овладеть стратегически важным, но не укрепленным пунктом для того, чтобы выманить противника из пункта менее важного, но практически неприступного, — полностью оправдался: регенту сразу стало ясно, что нет никакого смысла удерживать такой аванпост, как Верчелли, если ради этого придется пожертвовать всеми своими остальными владениями.

Узнав об уходе Теодоро и его армии, Карманьола вновь собрал свои потрепанные отряды и, как победитель, с барабанным боем, завывающими трубами и развернутыми знаменами, вступил в беззащитный город, который затем подверг самому безжалостному разграблению за оказанное им сопротивление.

Тем же вечером Карманьола отправил герцогу Филиппе Марии письмо следующего содержания:

«Могущественный герцог, синьор мой, я извещаю ваше высочество, что маркиз Теодоро Монферратский, узнав о дезертирстве принца Вальсассины и с ним еще нескольких капитанов и, несомненно, рассчитывая воспользоваться нехваткой людей в наших рядах, сегодня вышел из Верчелли и вступил с нами в сражение. После нескольких часов тяжелого боя в окрестностях Квинто войска маркиза Теодоро были разгромлены и бежали. Малое количество солдат в моей армии и опасение углубиться на территорию Монферрато не позволили нам преследовать противника, и я решил немедленно войти в Верчелли, который я теперь удерживаю именем вашего высочества. Своей быстрой и полной победой я надеюсь снискать к себе одобрение и расположение вашего высочествам.