Ласточки

– Что-то в этом роде. Я лечу их ноющие спины и другие болезни, – пояснила мама, и Глории после этого стало немного легче.

На детской площадке начальной школы на Кларендон-стрит Глория сказала Фриде Пойнтер, что ее мать доктор, и все стали смеяться.

– Моя ма говорит, что твоя мама – просто дешевая шлюха, ночная бабочка, и она отправится в ад.

– Неправда! Она никуда не выходит по ночам! – взвизгнула Глория, зная, что это не совсем так. Иногда она просыпалась и находила дверь открытой, а дом пустым. Никого, кроме нее и Сида. Если случался налет, ей приходилось выволакивать брата из кровати, тащить под лестницу в укрытие и ждать отбоя тревоги. Иногда она вела его в убежище тети Элси, то, что вниз по дороге.

– Плюнь на нее, мускатный орешек! Ну и дура же ты! Каждому понятно, что она шлюха, – хихикнула Фрида, и все снова захохотали, а Глория разозлилась. Она унаследовала от матери не только копну медных волос, но и вспыльчивый характер. И сейчас она изо всех сил дергала косички Фриды, пока та не завопила, после чего девочки вцепились друг в друга и начали пинаться, пока обеих не побили линейкой за драку во дворе.

Именно тогда она снова пропустила школу и ходила по магазинам, пока не наставало время идти домой. Человек из надзора за совершеннолетними пришел к матери, и та дала Глории подзатыльник за то, что та навлекла на них неприятности.

– Мы ничем не хуже остальных, запомни это. Я работаю, как и все. Тружусь во имя победы, только по-своему. Те, кто живет напротив, не делают даже этого. У тебя только одна жизнь, Глори. И нужно прожить ее с толком. Хватай все, что можешь схватить, прежде чем кончишь, как бедняга Джим: пятьдесят футов глубины, и рыбы проплывают над его телом, упокой, господи, его душу!

Когда Глория вернулась обратно на перрон, мама выпрашивала сигареты у солдата.

– Что-то ты долго! – рассмеялась она. – И юбка до сих пор заправлена в трусики. Ну и вид у тебя… Ну-ка, а теперь ты присмотри за Сидом, пока я прогуляюсь с этим славным малым.

Она подмигнула:

– Я недолго.

– Мама! – позвала Глория, чего-то испугавшись, когда перо на берете ее матери исчезло в толпе. Вернется ли она? Глории стало нехорошо, но она послушно взяла за руку брата.

Долго еще ехать? – подумала Мадди в сотый раз. Совершенно невозможно понять, где находится этот длинный грязный поезд, направлявшийся на восток, с его сырыми, вымазанными сажей вагонами и сиденьями с обивкой цвета коричневой подливки. Она всмотрелась в овальную дыру посреди окна, тот крошечный кусочек, который не был заклеен на случай налета. Но все, что она видела, – насыпи, черные от сожженной травы.

Она давным-давно съела сэндвичи и теперь допила последние капли молока из медицинского пузырька. Но остался еще кусочек шоколада, прилипший к подкладке габардинового школьного макинтоша. Айви сунула плитку ей в руку, когда провожала на вокзале, и попросила охранника, чтобы высадил ее в Лидсе.

Она чувствовала себя глупо с табличкой, повешенной на пуговицу, и сняла ее, не желая выглядеть пакетом, который нужно доставить в Бруклин-Холл, Сауэртуайт. А это что еще за деревня – жестяные лачуги с крышами из рифленого железа?

Вагоны были битком набиты солдатами, только что сошедшими с кораблей. Они спали в коридорах и играли в карты. Синеватый сигаретный дым висел в вагоне густым туманом.

В кармане девочки лежала телеграмма от мамы, с обещанием вернуться как можно скорее и просьбой быть вежливой к бабушке Белфилд и тете Прунелле. От бумаги пахло мамиными духами, и это так утешало…

Если бы только она знала тетку раньше… если бы только знала, где будет спать сегодня, если бы только мама и папа смогли прилететь сразу… но им придется плыть морем, обогнуть мыс Доброй Надежды, чтобы попасть в Атлантический океан – а это опасные воды.

После той кошмарной ночи Мадди по-прежнему чувствовала себя такой усталой и грустной, словно приходилось тащить ноги по вязкой грязи. Любое занятие: чистка зубов, стирка одежды – требовало неимоверных усилий. Теперь она каждую ночь писалась в постель, и было так стыдно просыпаться в мокрой пижаме! Айви очень старалась не сердиться, но она так расстраивалась… Мадди это прекрасно замечала. После такого миссис Сангстер будет рада навеки распроститься с ней!

Теперь поезд вез ее к чужим людям. Он мчался в Йоркшир. В этом месте полно дымовых труб, фабрик, грязи и вымощенных булыжником улиц. Все это она видела на картинках. Промышленный север был недалеко от того места, где жила и снималась в фильмах знаменитая Грейси Филдс[9]. Там царила нищета, и бедные босые дети склонялись над ткацкими станками. Фабрики и заводы извергали дым, который окрашивал фасады домов в черный цвет, и каждый день там шел дождь, как в «мрачных сатанинских мельницах» из стихотворения Блейка.

Неудивительно, что папа сбежал из такого кошмарного места. Но именно туда эвакуировали детей из уничтоженных городов и деревень. На каждом перроне стояли целые очереди мальчиков и девочек с табличками на пальто, с коричневыми свертками. Суровые учителя приказывали им подниматься в вагон и сверялись со списками.

Мадди, одетая в школьную шляпу и макинтош, старалась набраться терпения, но постоянно слышала шум и приказы учителей, требовавших, чтобы их подопечные поспешили и выстроились в ряд. Ее зажали со всех сторон, как сардину в банке. Она надеялась только, что охранник не забудет высадить ее в Лидсе, ведь все таблички с перронов были сняты на случай вторжения врага.

Взгляд в окно только подтвердил ее худшие опасения: она увидела бесконечные крыши кирпичных домов – ни зеленых полей, ни лесов.

Нищим не к лицу быть разборчивыми, вздохнула она, стараясь делать хорошую мину при плохой игре. И стискивала свою панду так, словно от этого зависела вся ее жизнь. Черные кудри выглядывали из-под шляпы. Но зато она надела очки, на которые натянула глазную повязку. Челюсть словно окаменела и иногда подрагивала без всяких причин. Как жаль, что нет мамы… которая обняла бы ее и прижала к себе!

Если закрыть глаза, можно увидеть Долли Беллейр в концертном темно-синем платье со стеклярусом и маленьким меховым жакетиком-болеро. Мадди почти ощущала сильный запах роз и вкус маминой помады, когда целовала ее на ночь. Волосы пахли лосьоном для укладки, а ногти были алыми. Она всегда выглядела так шикарно!

Но тем не менее Мадди с легкостью отдала бы все свои карточки, чтобы ее мама стала простой заурядной женщиной в твидовом костюме и жакете, с шелковым шарфом на голове и с корзинкой, с которыми обычно ходят по магазинам матери других детей… и чтобы ее отец работал в офисе и каждый день ехал бы электричкой в восемь десять на Пикадилли. Но, увы! Ее желаниям не суждено осуществиться. И она, Мадди, должна быть сильной ради своих родителей.

Ей нужно в туалет. Но она не хочет, чтобы солдаты догадались, как сильно хочется писать.

– Не покажете мне, где туалет? – прошептала она женщине напротив, которая улыбнулась, но покачала головой.

– Мы обе потеряем места, если я пойду с тобой. Это в конце прохода… Спроси охранника.

Мысль о том, чтобы спросить о таком мужчину, ужаснула Мадди.

– Не стоит его беспокоить, – отрезала она. Было до жути противно протискиваться мимо всех этих грубых мундиров, сидевших за дверью, но она не хотела снова описаться.

– Побережете мое место? – спросила она. Женщина кивнула.

Перед туалетом стояла очередь, и воняло так, что девочку затошнило. Но тут поезд подъехал к какой-то большой станции и остановился. Некоторые мужчины прыгали вниз, другие, наоборот, залезали в вагоны. Женщина в смешной шляпке подсадила в вагон двоих детей и крепко обняла их. Огромные слезы катились по ее лицу.

– Будьте хорошими детьми, слышите? Эта большая девочка отведет вас к своему учителю и присмотрит за вами. Это Глория. А это Сид. У нее в кармане письмо. Она еще не умеет читать.

Женщина плакала, не переставая. Но тут раздался свисток. Она спрыгнула вниз и побежала по перрону, прочь от поезда.

9

Грейси Филдс (1898–1979) – британская певица и актриса. (Прим. ред.)