Страница 103 из 114
— Я еще поговорю с мистером Джебби в скором времени, — сказал он. — Что же касается вас, то я думаю, вы могли бы понять, что слишком молоды для этого.
— Но выбирать приходилось не между мной и кем-нибудь другим, а между мной и никем! — воскликнул я. — Никто более не предлагал ей своих услуг. Должен сознаться, что вы выказываете весьма мало благодарности мне, сделавшему это.
— Я подожду, пока не пойму немного яснее, в чем заключается услуга, которую вы мне оказали.
— Мне кажется, что это и так бросается в глаза, — сказал я. — Вы покинули вашу дочь, почти бросили ее одну посреди Европы с двумя шиллингами в кармане и не знающую двух слов на здешнем языке. Прекрасно, нечего сказать! Я привел ее сюда. Я назвал ее своей сестрой и обращался с ней как с сестрой. Вряд ли нужно объяснять вам, что все стоило денег. Я обязан был сделать это для молодой леди, достоинства которой я уважаю, но, кажется, было бы довольно неуместно расхваливать ее собственному отцу.
— Вы молодой человек… — начал он.
— Я уже слышал это, — отвечал я запальчиво.
— Вы очень молодой человек, — повторил он, — иначе вы бы поняли все значение вашего поступка.
— Вам очень легко говорить это! — воскликнул я. — Но как же я мог поступить иначе? Положим, я мог бы нанять какую-нибудь бедную приличную женщину, которая бы жила с нами, но, уверяю вас, мне до сих пор это не приходило в голову! Да и где бы я нашел ее — ведь я чужой в этом городе! Позвольте обратить ваше внимание еще и на то, мистер Друммонд, что это бы стоило мне денег. Дело-то, как видите, главным образом заключается в том, что мне все время приходилось платить за вашу небрежность, и вся история произошла единственно оттого, что вы были так беспечны, что покинули свою дочь.
— Тот, кто сам живет в стеклянном доме, не должен бросать камнями в других, — сказал он. — Прежде окончим расспросы о поведении мисс Друммонд, а потом уже станем судить ее отца.
— Я считаю такую постановку вопроса совершенно неуместной, — сказал я, — честь мисс Друммонд выше всяких подозрений, что должно быть известно ее отцу. То же самое можно сказать и обо мне. Вам остается лишь выбрать одно из двух: выразить мне свою благодарность, как джентльмен джентльмену, и больше не говорить об этом, или же оплатить мне все расходы и уехать.
Он успокоительно замахал рукой.
— Ну, ну, — сказал он, — вы слишком торопитесь, мистер Бальфур. Хорошо, что я научился быть терпеливым. Вы, кажется, забываете, что я еще должен увидеться с моей дочерью.
При этих словах я начал немного успокаиваться, увидев перемену в поведении Джемса, как только речь зашла о деньгах.
— Я думаю, будет лучше, если вы позволите мне одеться в вашем присутствии, чтобы дать мне возможность уйти и предоставить вам встретиться с ней наедине? — спросил я.
— Я ожидал этого от вас! — сказал он очень вежливым тоном.
Я находил, что дело идет все лучше и лучше. Начиная натягивать брюки, я вспомнил, как бессовестно попрошайничал этот человек у Престонгрэнджа, и решил упрочить за собой победу.
— Если вы желаете некоторое время пробыть в Лейдене, — сказал я, — то эта комната в вашем распоряжении. Себе я легко найду другую. Таким образом будет менее беспокойства, потому что придется отсюда выехать только одному.
— Сэр, — сказал он, выпячивая грудь, — я не стыжусь бедности, в которую впал на службе моему королю, не скрываю, что дела мои очень расстроены, и в настоящую минуту мне было бы совершенно невозможно ехать дальше.
— Пока вы не найдете возможности снестись с вашими друзьями, — сказал я, — вам, может быть, будет удобно — для меня же это будет очень лестно — пожить здесь в качестве моего гостя.
— Сэр, — начал он, — на ваше искреннее предложение я считаю обязанностью отвечать так же искренне. Вашу руку, мистер Давид. У вас характер, который я более всего уважаю. Вы из тех, от которых джентльмен может принять одолжение без лишних слов. Я старый солдат, — продолжал он, с видимым отвращением оглядывая комнату, — и вам нечего бояться, что я буду вам в тягость. Я слишком часто ел на краю канавы, пил из лужи и проводил дни и ночи без крова, под дождем.
— Должен сказать вам, — заметил я, — что обыкновенно нам в это время присылают завтрак. Я могу зайти в таверну, заказать для вас еще одну порцию и отложить завтрак на час, чтобы дать вам время повидаться с вашей дочерью.
Мне показалось, что ноздри его шевельнулись.
— О, целый час! — заметил он. — Это, пожалуй, слишком много. Скажем, лучше полчаса, мистер Давид, или двадцать минут. Уверяю вас, что этого совершенно достаточно. Кстати, — прибавил он, удерживая меня за сюртук, — что вы пьете за завтраком, эль или вино?
— Откровенно говоря, сэр, — отвечал я, — я не пью ничего, кроме чистой холодной воды.
— Ой-ой, — сказал он, — это очень вредно для желудка, поверьте старому солдату. Наиболее здорово, может быть, пить нашу домашнюю родную водку, но так как это невозможно, то лучше всего брать рейнское или белое бургундское вино.
— Сочту своим долгом доставить его вам, — отвечал я.
— Ну прекрасно, — сказал он, — мы еще сделаем из вас мужчину, мистер Давид.
Могу сказать, что в это время я обращал на него внимание ровно настолько, чтобы представить себе, каким странным тестем он окажется. Все мои заботы сосредоточивались на дочери, которую я решил как-нибудь предупредить о посетителе. Я подошел к двери и, постучав в нее, крикнул:
— Ваш отец пришел наконец, мисс Друммонд!
Затем я пошел по своим делам, не подозревая, что этими словами сильно испортил наши отношения.
XXVI. Трое
Заслуживал ли я порицания или, скорее, участия, предоставляю судить другим. Проницательность моя, которой у меня так много, не так велика, когда дело идет о дамах. Когда я будил Катриону, я, без сомнения, больше всего думал о действии моих слов на Джемса Мора. Когда я возвратился и мы сели за стол, я из тех же соображений продолжал обращаться к молодой леди с холодной почтительностью. Я и теперь думаю, что поступил умно: отец ее сомневался в невинности нашей дружбы, и сомнения эти я прежде всего должен был рассеять. Но и Катриона тоже заслуживает извинения. Между нами накануне была страстная и нежная сцена: мы обменялись поцелуями; я резко отбросил ее от себя; я кричал ей ночью из своей комнаты; она целые часы провела без сна, в слезах, и нельзя не предположить, что предметом ее ночных дум был я. И вдруг после всего этого ее разбудили с непривычной церемонностью, назвали мисс Друммонд и так сдержанно с ней разговаривают! Понятно, что это привело ее в заблуждение относительно моих действительных чувств и заставило вообразить, будто я раскаиваюсь и иду на попятный.
Наше взаимное непонимание произошло, видимо, вот почему: едва я увидел большую шляпу Джемса Мора, как стал думать только о нем, о его возвращении и его подозрениях; она же так мало придавала этому значения, что ничего не замечала, а все ее тревоги касались лишь того, что случилось накануне ночью. Это отчасти объясняется невинностью и смелостью ее характера, отчасти же тем, что Джемс Мор, который потерпел неудачу в разговоре со мной и был обезоружен моим приглашением, не сказал ей ни слова на эту щекотливую тему. Во время завтрака уже стало ясно, что мы не понимаем друг друга. Я ожидал увидеть ее в собственном платье, а между тем она, точно забыв о присутствии отца, надела одно из лучших платьев, купленных мною, которое — она знала или думала — очень мне нравилось. Я ожидал, что она будет подражать моей сдержанности, будет холодна и церемонна, а вместо этого увидел ее раскрасневшейся, возбужденной, с ярко блестевшими глазами. Она с какой-то вызывающей нежностью называла меня по имени, стараясь угадывать мои мысли и желания, точно заботливая или подозреваемая в неверности жена.
Но это продолжалось недолго. Когда я увидел, как она забывает о своих интересах, которые я поставил под угрозу, что теперь старался исправить, я удвоил собственную холодность, точно желая этим дать ей урок. Чем более она продвигалась вперед, тем более я отступал назад; чем более она обнаруживала близость наших отношений, тем я становился более утонченно вежливым, пока наконец даже отец ее, если бы он не был так поглощен едой, мог бы заметить это противоречие. Тогда она вдруг совершенно изменилась, и я с облегчением подумал, что она наконец поняла мой намек.