Мичман Тихоня

Когда ее вынули из экипажа, Джек спустился с козел и вошел в дом. Он рассказал молодой даме, каким образом ему удалось напугать разбойников, собиравшихся ограбить старуху, и прибавил, что нужно послать за слугами, которые остались на месте происшествия убитыми или ранеными. Туда немедленно был послан вооруженный отряд. Затем Джек раскланялся и ушел, сообщив, что он английский офицер с фрегата, стоящего в гавани. Спустя полчаса он был в гостинице, где нашел своих друзей. Джек не счел благоразумным рассказывать о своих приключениях и сообщил только, что он предпринял прогулку за город, а затем улегся спать.

На следующее утро наш герой уложил вещи и расплатился по счету. Он только что исполнил эту тяжелую обязанность, когда ему доложили, что какой-то господин желает его видеть; спустя минуту вошел субъект не то духовного, не то полицейского звания, и попросил его написать ему имя того офицера, который был вчера в маскараде в костюме черта.

Джек взглянул на субъекта и вспомнил о попах и инквизиции.

«Нет, нет, — подумал он, — дудки: имя-то я напишу, но имя такого лица, которое будет вам не по зубам. С мичманом-то вы, пожалуй, справитесь, но никто из вас не посмеет пальцем тронуть капитана, командующего фрегатом Его Величества». Итак, Джек взял бумагу и изобразил на ней: «капитан первого ранга Генри Уильсон, командир фрегата Его Величества „Аврора“.

Субъект поклонился, взял бумагу и вышел из комнаты. Джек закурил сигару и отправился на фрегат.

ГЛАВА XXIII

в которой наш герой тяжко заболевает и соглашается пройти курс лечения

Старший лейтенант «Авроры» был очень хороший офицер во многих отношениях, но еще мичманом он привык держать руки в карманах и не хотел отказываться от этой привычки даже при сильном шквале, когда руки могут оказаться небесполезными. Не раз он получал серьезные ушибы при падении в подобных случаях, однажды сломал ногу, свалившись в люк, приобрел большой рубец на лбу, ударившись при сильной качке об орудие, но привычка оказывалась неодолимой.

Была у него и другая особенность: пристрастие к шарлатанскому «Универсальному Лекарству Инауэ для всего человечества». Он выписывал это снадобье ящиками, сам глотал его не только в случае болезни, но и когда был здоров, с целью предупредить заболевание; и нахваливал всем и каждому, подтверждая свои похвалы цитатами из брошюрки, которую постоянно носил в кармане.

Джек явился к старшему лейтенанту, а затем спустился вниз в мичманскую каюту, где застал Гаскойна и новых товарищей, с большинством которых успел уже познакомиться.

— Ну, Изи, — спросил Гаскойн, — досыта ли ты нагулялся на берегу?

— По горло, — отвечал Джек, вспоминая, что после вчерашних приключений ему лучше оставаться на корабле, — больше не стану просить отпуска.

— Оно и лучше: мистер Поттифер не слишком любит их давать. Впрочем, и у него есть слабая сторона.

— А именно?

— Надо притвориться больным и попросить у него его шарлатанского снадобья; тогда он и на берег отпустит для поправки.

— Отлично, я сделаюсь его пациентом, когда мы бросим якорь в Валетте… А что это за субъект в рясе на палубе?

— Это корабельный капеллан, Джек, но он отличный моряк.

— Как так?

— Он, можно сказать, вырос на корабле; прошел всю службу до старшего лейтенанта, а потом, Бог весть почему, пошел в пасторы… Теперь этот несчастнейший человек; в душе он остался офицером и тщетно борется со своими наклонностями, не подходящими для духовной особы.

На другой день «Аврора» отплыла в Тулон, чтобы присоединиться к эскадре, но вследствие сильного северо-восточного ветра отклонилась к берегам Испании. Тут мистер Поттифер в первый раз со времени отплытия из Магона вынул руки из карманов, так как иначе не мог смотреть в зрительную трубку. Берег был недалеко; никаких судов не было видно, кроме нескольких рыбачьих лодок.

За завтраком мичманы беседовали о шансах захватить призы. Кто-то заметил, что погода стоит благоприятная для преследования судов.

— Утро хорошее, — заметил один из мичманов по имени Мартин, — но вряд ли можно ждать хорошего вечера.

— Почему же? — спросил другой.

— Я уже восемь лет плаваю по Средиземному морю и знаю здешнюю погоду. Небо обещает шторм, и ветер стоит упорный. Помяните мое слово; к вечеру придется взять марсели на двойные рифы.

— Все наверх, ставить паруса! — раздалась команда. — Вот и призы! — воскликнул Гаскойн, бросаясь вон из каюты; остальные последовали за ним, кроме Мартина, решившего, что он успеет еще выпить стакан чая.

Действительно, вдали показались галиот и четыре небольших судна с латинскими парусами, но заметив фрегат, повернули круто к ветру. Минуту спустя «Аврора» шла под всеми парусами, и все зрительные трубки были устремлены на суда.

— Все тяжело нагружены, сэр, — заметил Гаукинс, капеллан, — взгляните на марсель галиота!

— Их только что захватил крепкий бриз, — сказал капитан Уильсон старшему лейтенанту.

— Да, сэр, сейчас и нас захватит.

— В таком случае пошлите людей на бом-брам-фалы.

Однако ветер крепчал, и фрегат начал зарываться носом.

— Говорил я вам, — сказал Мартин товарищам, — а то ли еще будет, ребята.

— Мы должны отпустить брамсели, — сказал капитан Уильсон, взглянув наверх, так как фрегат кренился до грузовой линии, и ветер крепчал и становился бурным. — Поправьте их немного.

Но тут внезапно налетел шквал, фалы были спущены, и паруса взяты на гитовы и закреплены. Тем временем фрегат быстро нагонял суда, которые, распустив все паруса, уходили короткий галсами к берегу. Небо, еще недавно ясное, оделось облаками, солнце скрылось за густыми серыми тучами, волнение быстро усиливалось. Спустя десять минут марсели были взяты на двойные рифы; хлынул проливной дождь, фрегат мчался, вспенивая волны и сотрясаясь под напором парусов. Горизонт так потемнел, что судов не было видно.

— Надеюсь, мы их захватим! — сказал капитан Уильсон.

— Что я вам говорил, — заметил Мартин Гаскойну, — не возьмем мы сегодня призов, будьте покойны.

Мистер Поттифер, стоявший у кабестана, по обыкновению засунув руки в карманы, сказал капитану:

— Боюсь, сэр, что мы больше не можем нести грот.

— Да, — заметил капеллан, — я тоже так думаю.

— С вашего позволения, капитан Уильсон, мы близко к берегу, не пора ли повернуть на другой галс?

— Да, мистер Джонс, и живее спустите грот.

Грот был спущен, и фрегат немедленно выпрямился и перестал зарываться.

— Мы очень близко к берегу, капитан Уильсон; вплотную подошли, пора поворачивать, — повторил штурман.

— Да, да, поверните руль.

Действительно было пора. Пока фрегат описывал круг, делая крутой поворот, они увидели прибой, разбивавшийся о крутой берег на расстоянии каких-нибудь двух кабельтов.

— Я и не думал, что мы так близко. Видит кто-нибудь эти суда?

— Я их не вижу уже четверть часа, сэр, — отвечал сигнальщик, защищая от дождя свою трубку курткой.

— Штурман, куда мы держим?

— Зюйд-зюйд-ост, сэр.

Небо приняло теперь другой вид; белые облака заменились темными мрачными тучами; ветер дул порывами, дождь лил потоками. Было так темно, что в двадцати ярдах от корабля ничего нельзя было различить; то и дело сверкала молния, и гром грохотал непрерывно. Все, кто мог, ушли вниз мокрые, недовольные, разочарованные.

— Вы, я вижу, пророк, Мартин, — сказал Гаскойн.

— Да, именно, — отвечал тот, — но я думаю, что худшее еще впереди. Я помню, мы выдержали, миль за двести отсюда, такой же шторм на «Фаворитке» и чуть было не потонули, когда…

В эту минуту наверху раздался страшный треск, корабль затрясся, точно распадаясь на куски, нижняя палуба наполнилась дымом, и фрегат лег на бок. Все бросились наверх, не зная, что думать, но уверенные, что случилось страшное несчастье.

На палубе все сразу объяснилось. Молния ударила в фок-мачту, которая переломилась на несколько кусков и упала на левый борт, увлекая за собой верхушку грот-мачты и утлегар, оставшаяся часть фок-мачты загорелась и ярко пылала, несмотря на потоки дождя. Когда фок-мачта свалилась за борт, корабль заметался, швыряя людей во все стороны, бросая их с размаха на каронады; весь бок, передняя часть главной палубы и даже часть нижней палубы были усеяны людьми тяжело раненными, убитыми или оглушенными электрическим разрядом. Море бушевало неистово, кругом стояла непроглядная тьма, только обломок мачты пылал, точно факел, зажженный демонами бури; да молния время от времени озаряла фосфорическим светом эту картину разрушения, меж тем как оглушительные раскаты грома не умолкали. Минуту или две царило всеобщее смятение; наконец капитан Уильсон, опомнившись, принялся отдавать распоряжения. Бизань-мачта была срублена, и фрегат медленно выпрямился. Людей, пострадавших при этой катастрофе, стали носить вниз, как вдруг с нижней палубы раздался крик: «горим!» Загорелось в угольной яме и в чулане плотника.