Колесница Афродиты

Она бросила нож на стол, повернулась к брату и крепко обняла его.

– Энди, милый, ты просто гений! Три дня в неделю в Нью-Йорке, ничего, кроме походов в музеи, прогулок в парке и дневных спектаклей в среду… Ты просто прелесть! Как мне тебя благодарить?

– Одолжи пятьдесят баксов на новое весло, – нахально попросил он, не желая упускать подвернувшийся случай. – Моё старое почти сломалось, а ты ведь не хочешь, чтобы твой гениальный брат три недели болтался по Колорадо без весла, правда?

– Считай, что оно у тебя уже есть! – Джо ещё раз чмокнула Энди в щеку и направилась к холодильнику. – Где-то тут должна быть бутылка вина, оставшаяся после Рождества… Энди, достань, пожалуйста, из бара «Эсмеральды» штопор. Мы должны это отметить!

– Ты всё ещё работаешь? Уже шесть часов. Скука смертная, мне здесь совершенно нечем заняться.

Дэниел Куинн поднял голову от рукописи и воззрился поверх своих очков в черепаховой оправе на мальчика, сидевшего перед ним и уныло упиравшегося подбородком в коленки.

– Неужто тебе тут так плохо? – сочувственно покачал он головой. – А где миссис Хеммингс?

– На кухне, – ответил Ричи Куинн и добавил: – Я пытался объяснить ей, как можно перевести её рецепты в десятичную систему, но ей это неинтересно.

– Не верю: это же безумно интересно! – не совсем искренне возразил его отец. – Готов поклясться, она ловила каждое твоё слово.

– На самом деле она меня выгнала, – сознался Ричи; пятна гневного румянца заалели на его бледных щеках.

Дэниел задумчиво приподнял левую бровь, глядя на своего сына. Плечи Рики поникли, руки были засунуты глубоко в карманы, носком ноги, обутой в кеду, он вяло пинал завернувшуюся бахрому восточного ковра, морковно-рыжие волосы в беспорядке падали на глаза.

Для своих десяти лет Ричи был высоким и слишком худым. А также слишком печальным. Дэниел не мог припомнить, когда в последний раз он видел улыбку на лице своего сына или слышал его по-настоящему весёлый смех. Ричи Куинн для своего возраста был чересчур умён. Учителя предпочитали называть Ричи «одарённым», хотя иногда Дэниэл думал, что незаурядный ум послан мальчику в наказание, и сердце его обливалось кровью при мысли о сыне.

Дэниел попытался продолжить разговор на шутливой ноте.

– Поймала тебя по локоть в вазе с печеньем? – предположил он, снимая очки и кладя их поверх рукописи. – Именно поэтому я всегда вылетал из кухни моей бабушки.

Ричи поднял голову, на бледном личике городского ребёнка отчётливо проступали веснушки. Его голос был усталым, как будто ему приходилось делать над собой усилие, чтобы ответить:

– Миссис Хеммингс не печёт домашнего печенья, папа. Она покупает его в супермаркете. Овсяное печенье. И ещё такие странные штучки, которые она называет «витаминные батончики». Ты можешь себе представить, сколько в них всякой химии и консервантов? Я к ним не притронусь. Кроме того, – тихо добавил он, – я хочу шоколадку.

– А кто не хочет? Но овсяное печенье более полезно, – начал Дэниел, отодвигая рукопись в сторону – это была не самая многообещающая работа – и вставая. Он не упомянул «витаминные батончики», потому что никогда ни одного не пробовал, да и не собирался, независимо от того, хороши они были бы или плохи для него самого. – К тому же уже пора обедать, и ты перебьёшь себе аппетит.

– Так или иначе, я есть не хочу. Просто скучно. Ненавижу это место! – Ричи засунул руки ещё глубже в карманы; наконец-то его слова прозвучали по-детски. – Здесь нечего делать. Не понимаю, почему нам надо было переезжать из Нью-Йорка в это болото. Я скучаю без Фредди.

Дэниел подошёл к рядом стоявшему столу, поднял крышку ведёрка для льда и обнаружил, что миссис Хеммингс снова забыла его наполнить. С лёгким вздохом он вернул крышку на место. Он вовсе не хотел выпить – просто необходимо было занять руки, делать что-то, чтобы сын не увидел растерянного выражения на его лице.

Отчасти ему это удалось.

– Фредди? Никак не можешь забыть Фредди! – взорвался он, выходя из себя. – Фредди всего лишь швейцар в нашем старом доме, Рич, будем называть вещи своими именами, а я хочу, чтобы ты завёл себе новых друзей, твоего возраста.

– Фредди мой лучший друг! – заявил Ричи.

– Фредди таскал тебя по нелегальным букмекерским конторам и научил, как ставить на лошадей, – устало заметил его отец, так как этот спор возникал не в первый раз. – Я пытаюсь вырастить сына, а не завсегдатая ипподромов. Здесь в округе много детей, я часто вижу, как они катаются на велосипедах. Ты просто не пробовал с ними знакомиться, Рич.

– Ох, ну конечно! Давай, начинай сначала. Да ты просто завидуешь тому, что я выиграл двести долларов на той комбинации с Аква-дактом! И нечестно, что ты заставил меня их все положить в банк! – выпалил Ричи, с размаху плюхнувшись в кресло, с которого поднялся его отец, и вытянув длинные ноги. – Кроме того, я не хочу пробовать. Почему ты не можешь этого понять, пап? Я просто хочу обратно в Нью-Йорк, хочу уехать из этого провинциального городишка, где все дети зануды. Всё, что их интересует, – это катание на велосипедах, футбол и бейсбол!

Сам того, не подозревая, Ричи только что перечислил составляющие счастливого детства своего отца, с которым тот расстался слишком рано. Дэниел повернулся взглянуть на сына, на ту самую причину, что побудила его продать первоклассную квартиру в привилегированном районе на Парк-Авеню и переехать в Пенсильванию, причину, заставлявшую его терпеть утомительные поездки в город трижды в неделю. Неужели он ожидал благодарности? Ребёнок был в отчаянии!

– Тебе одиноко, Ричи, и мне очень жаль, – начал он, в который раз повторяя мало, что значащие слова. – Но прошёл всего лишь месяц. Подожди немного. Может быть, осенью, когда ты пойдёшь в школу…

Ричи прервал его едва ли не на полуслове:

– В школу?! Я не собираюсь сидеть здесь до начала занятий! – горячо заявил он. – Я хочу вернуться в Нью-Йорк, нравится тебе это или нет! И ты знаешь, что я могу это сделать! – Он повернулся и побежал к лестнице в холле.

– Рич! Ричард Куинн, немедленно вернись! Ричи, ты меня слышишь? О, чёрт возьми, – чертыхнулся Дэниел, видя, как сын поднимается по широким ступенькам на второй этаж. – Что пользы?…

Он снова уселся в кресло, водрузил на нос очки и открыл рукопись, но сосредоточиться на чтении уже не мог. А он-то думал, что переезд – лучший способ вытащить Ричи из города на свежий воздух, подарить ему нормальное детство. Не сработало.

– Это и есть проблема века, – громко сказал он, опять закрывая рукопись. «Лэнгли Букс» опубликовало, должно быть, с полдюжины пособий для матерей-одиночек, но Дэниел не мог вспомнить ни одного, обращённого к отцам, воспитывающим детей без матери. – Поговорим о последних бестселлерах, – пробормотал он. – Я и сам сгожусь на роль главного героя.

– Что вы сказали, мистер Куинн? – (Дэниел бросил взгляд на миссис Хеммингс, входившую в комнату и вытиравшую руки о передник.) – Я пришла наполнить ведёрко для льда, если вдруг вам захочется выпить; не то чтобы я поощряла тягу к спиртному, вы понимаете. Мой дорогой Герберт, покойный муж, напился и умер двенадцать лет назад. Это довольно поучительно, вы не находите?

Дэниел не стал утруждать себя ответом, поскольку давно понял, что, несмотря на то, что миссис Хеммингс задавала множество вопросов, её никогда не интересовали ответы на них. К тому же, зная странную логику своей домоправительницы, он решил, что её «дорогой Герберт» попал под колёса грузовика с пивом. Вместо этого он спросил:

– Ричи беспокоит вас, миссис Хеммингс? Выражение лица домоправительницы тут же изменилось, она скорбно покачала головой.

– Несчастный мальчик. Вы понимаете, что я имею в виду?…

– Да, миссис Хеммингс, – со вздохом ответил Дэниел, зная, что Ричи огорчён не только и не столько переездом в Пенсильванию. Многое было также связано с его дедушкой, Уилбуром Лэнгли. – Я отлично понимаю, что вы имеете в виду.