Страница 13 из 14
– Ну, ты молодец! – сказал он с улыбчивой угрозой. – Все с ног сбились – куда делся наш активист?
– Почему сбились?
– Кто–то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.
Блох засмеялся.
Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.
– Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? – спросил Блох. – И жить торопимся, и чувствовать спешим.
– Я в бассейн ходил, – сказал я. – В бассейн.
– Купался? Без плавок?
– Я смотрел. На девушек смотрел.
– И чего увидел? Вернее, кого увидел?
Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:
– А где Григорий Сергеевич?
– Он давно тебя хватился. Иди в кабинет… А когда я отошел, он повторил с издевкой:
– На девушек смотрел… Эстет!
Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил – лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть – как получится.
Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.
– Голубчик, – сказал он. – Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?
– Любой человек живет точно так же, – сказал я, словно говорил не я, а кто–то втрое умней. – Начнется землетрясение…
– Не люблю философов, – сказал Григорий Сергеевич.
– Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?
– Излишняя информация.
Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук – в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.
– Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? – спросил он.
– Я никого ничего не лишал.
– Жаль, – сказал доктор. – Значит, тебя плохо учили.
– А кто тот человек в палате?
– Палата пустая.
Мы говорили о разных палатах.
– Это не маршал Параскудейкин.
– Я его не знаю в лицо. Мой доктор врал. Почему?
– Но спутать невозможно!
– Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.
У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.
– Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?
Я пропустил его слова мимо ушей.
– Позвольте мне видеться с Дашей, – попросил я.
– Сомневаюсь, что это разумно.
– Даже если мне суждено пожертвовать собой…
– Не преувеличивай своей роли. – Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. – Ты ведь орудие справедливости.
– Но пока я жив, я могу любить, – взмолился я.
– Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.
– Я не согласен, – сказал я.
Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья, Вернее всего – нет.
– Я прошу вас, подумайте еще. – Голос мой был приниженным и даже умоляющим. Поверит ли он мне?
– Иди, – сказал Григорий Сергеевич, – еще не вечер. Был глубокий вечер.
Пора спать.
Барбосы находились в спальне, они уже легли.
– Ты где был? – спросил Рыжий. – Ты ее нашел? Я разделся, не зажигая света.
– Вы ему верите? – спросил я.
– А кому верить? – спросил Черный Барбос.
– Я не могу себе простить, что не поверил Алексею, – сказал я.
– Все знают, что ты на него настучал, – сказал Рыжий Барбос. – И они послали его вместо Олега. Все знают, что виноват ты.
– Я попался. Меня подставили.
– Как знаешь, – сказал Барбос.
– В палате маршала лежит другой человек.
– А что? – спросил Рыжий Барбос,
– Может, и здесь нас обманули?
– Зачем нас обманывать? – спросил Черный Барбос. – Мы же согласны.
– Мы заранее согласны, – сказал Рыжий.
Я лег, но не спал. Я знал, что попробую еще один ход. Может получится. А может – нет.
8
Когда Мария Тихоновна пришла к себе в кабинет, как раз пробило восемь.
К тому времени я просидел за шторой в кабинете три часа. В пять я вышел из нашего отделения. Это лучшее время. Даже охранники спят.
Если не разбудишь дежурную сестру, то в любое место Института можно пройти незамеченным.
А кабинет Марии Тихоновны находится в углу второго этажа, высокого, старинного, но все равно только второго. И если вылезти на широкий карниз из женского туалета, то через три минуты ты в кабинете, при условии, что окно не заперто.
Окно было открыто.
Когда она вошла, то сразу уселась за письменный стол и включила компьютер.
Я вышел и издали, чтобы не испугать, тихо сказал:
– Извините, Мария Тихоновна, не сердитесь на меня. Она вела себя как героиня американского фильма.
– Ты один из юношей Григория Сергеевича? Прости, но я вас не различаю.
– Меня зовут Иван, Ванечка.
– Вспомнила. Ты влюбился в мою Дашу. И вчера украл ее из бассейна, за что она сегодня наказана. Мне нужно обследовать ее?
Я не сразу сообразил, что она имеет в виду, и облик у меня был, наверное, глупый, потому что Мария Тихоновна рассмеялась и сказала:
– Между вами не было ничего платонического, только если очень увлекались.
– Василий Аксенов, – сказал я. – Кажется, «Затоваренная бочкотара».
– Ты читал?
– Не знаю. Может, мой отец читал.
– Господи! Если бы не эта чертова бедность! – воскликнула Мария Тихоновна. – Вас надо изучать, как новые планеты! Это же удивительные случаи генетической наследственной памяти! Мы обращаемся с вами, как будто колем орехи паровым молотом.
– Вы знаете, что Григорий Сергеевич все нам рассказывает?
– У нас с ним разные принципы, – сказала Мария Тихоновна. У нее было круглое розовое и доброе лицо. И волосы она не красила, потому что ближе к вискам была видна проседь. Впрочем, брюнетки раньше седеют.
– А кто наш отец? – спросил я.
– Вряд ли тебе это пригодится. – Мария Тихоновна ушла от ответа.
– Я пришел к вам с просьбой, – сказал я.
– Знаю. Ты будешь сейчас просить меня, чтобы я, вопреки мнению Григория Сергеевича и повелению дирекции, разрешила вам с Дашей встречаться.
– Ведь мы же люди! – взмолился я. – Люди, а не подопытные кролики.
– Вы – подопытные люди.
– Разве вам не стыдно? Мария Тихоновна удивилась.
– Гриша говорил мне, что его метод дает замечательные результаты. Если надо взрезать вены, вы всегда это сделаете сами ради жизни на Земле. Он прав?
– Вчера был случай, – сказал я. – Леша, Алексей, один из нас, был не согласен. Он стал спорить. Он стал говорить, что Григорий Сергеевич получает деньги за наши органы.
– Он это говорил доктору?
– Он говорил это мне. А я передал доктору.
– Святая простота. Знаешь, кто такая – святая простота?
– Она… кажется, она кидала хворост в костер?
– На костре был Ян Гус, это были его последние слова.
– Вы уже догадались?
Пальцы Марии Тихоновны летали над клавишами. По дисплею компьютера побежали строчки.
– В последний момент пришлось заменить донора, – прочла она. – По медицинским соображениям.
– Так раньше не было.
– Раньше и не бунтовали. А это опасный сигнал. Идеальная система вашего доктора пошла трещинами.
– Можно мне встречаться с Дашей?
– Я бессильна помочь тебе.
– Тогда я пойду сам!
– Далеко не уйдешь. Тебя выдадут твои же братья. Тебя не пустит охрана, ты полностью во власти… в нашей власти.
Когда она сказала последние слова, ее лицо исказила презрительная гримаса.
Вдруг она, опираясь на ладони, поднялась над столом, словно ей было невмочь поднять тяжелое тело.
– Не исключено, – сказала она, – не исключено, что сегодня или завтра может быть принято решение – нам понадобится одно сердце. К нам поступает Травиата.
– Какая Травиата?
– Певица, эстрадный идол.
– Сама Травиата!