Страница 14 из 58
Давным-давно джунгли не тревожил ночной разгул больших антропоидов, но вопль Тарзана заставил всех обитателей леса откликнуться на будоражащие звуки праздника Дум-Дум, как в былые времена.
Тарзан пошел по кругу, в центре которого колотили в барабан три гориллы; сперва он просто шел, раскачиваясь и согнувшись, а потом начал подпрыгивать — все выше и выше. За ним двинулся Карнат, старательно подражая движениям вожака. За Карнатом в круг вошли другие взрослые самцы, затем молодежь — и наконец почти вся стая присоединилась к странному скачущему танцу.
Быстрее, быстрее!
Выше, выше!
Грохочи, деревянный барабан!
Греми до тех пор, пока луна не свалится с неба, а Тарзан, сын Калы, не позабудет, что он когда-то был человеком!
Хо! Хо! Хо!
Раскачиваясь и подпрыгивая, кружась под неистовый грохот, Тарзан издавал истошные вопли, которые тут же подхватывали все обезьяны. И в голосе сына Калы было так же мало человеческого, как в голосах горилл.
Дикие крики опьяняли танцующих не меньше, чем барабанный бой, гориллы старались перещеголять друг друга в прыжках и кружении.
Быстрое ритмичное движение в кругу беснующихся соплеменников стремительно изгоняло из головы Тарзана последние мысли.
Вот о чем он мечтал — об исступления, забвении, освобождении от всего и вся!
Гуди, барабан!
Дрожите, лесные твари, слушая голос самого могучего из обитателей джунглей!
Тарзан опять закричал, запрокинув голову, бросая вызов равнодушной луне.
Опьяненные танцем Дум-Дум, гориллы ревели так, что порой заглушали барабанный грохот, с их оскаленных клыков капала пена, луна мелькала неистовыми огоньками в их красных глазах.
Но самый неистовый огонь горел в синих глазах Тарзана.
Исступление!
Забвение!
Ярость!
Безумие, безумие танца Дум-Дум!
Тарзан, сын Калы, обхватил черноловолосую взлохмаченную голову и издал такой вопль, что даже гориллы отшатнулись от своего вожака.
ХIV. Встреча
Ритмичный грохот, обрушившийся на джунгли, разбудил задремавшего Арно, и тот вскочил с бешено колотящимся сердцем, судорожно сжимая ружье. Все лесные обитатели как будто обезумели: повсюду раздавались рыки, щебет, взвизгивания и рев — и еще прежде, чем до Джека донесся крик Тарзана, юноша понял, что большие обезьяны снова начали танцевать Дум-Дум.
Арно закинул мешок за спину и быстро двинулся на звук деревянного барабана. Еще ни разу он не осмеливался пускаться в путь ночью, но сейчас в чаще все равно никто не спал. Безумие, выплескивающееся с поляны, где бесновались гориллы, охватило близлежащие джунгли, как лесной пожар, толкая всех тварей на неразумные смятенные поступки.
От ударов деревянного барабана стучала кровь в висках, мысли путались и обрывались; все, кто слышал звуки праздника полной луны — и человек, и дикие звери — оказались во власти одинакового возбуждения, которое охватывало их тем сильнее, чем ближе раздавался ритмичный гром. А Арно был от поляны так близко, что от стука обезьяньего барабана под ним подрагивала земля!
Из темных ветвей то и дело взвивались птицы; мартышки с диким верещанием прыгали по деревьям; сквозь заросли прорвалась семья кабанов, совсем рядом возмущенно затрубили слоны…
Вскоре Арно выбрался на прогалину и остановился, чтобы перевести дух и оглядеться. Благодаря луне здесь было светло, как днем, хотя тени деревьев были неясными и размытыми…
Вдруг с одной из таких пастельных теней слилась густо-черная клякса — и на прогалину скользнула гибкая кошка с горящими, как два багровых рубина, глазами. Сабор в упор посмотрела на человека, разинула пасть и с низким протяжным рыком хлестнула себя хвостом по бокам.
Взбудораженная шумом обезьяньего разгула, львица пробиралась по джунглям, готовая запустить когти и зубы в первую же добычу, которая ей подвернется. Она погналась было за антилопой, но та оказалась слишком быстра и ускользнула, оставив клочья шерсти на колючих кустах. Львица разгневанно взревела — но тут другой притягательный запах возвестил о близости куда более легкой добычи. Сабор развернулась и быстро скользнула к окаймленной кустами к прогалине.
При виде львицы, возникшей в десяти шагах от него, Арно мгновенно вскинул ружье и выстрелил.
Однако движения хищницы были так стремительны, что пуля достала ее уже во время прыжка и вместо того, чтобы раздробить голову, попала в грудь, пройдя навылет между ребрами.
Второй раз выстрелить Джек не успел: с ревом ярости и боли Сабор обрушилась на него и одним ударом лапы выбила ружье из рук. Чудовищные когти располосовали куртку на плече Арно, но каким-то чудом он сумел откатиться в сторону и вскочить. Юноша рванулся за отлетевшим в сторону ружьем — и увидел, что от приклада остались одни щепки. Теперь его оружие годилось для обороны не больше, чем простая дубина.
Рыча и воя, львица рванулась к нему…
Следующими действиями Арно руководил уже не разум, а только инстинкт самосохранения. Джек подпрыгнул, вцепился в нависшую над его головой ветку и стал карабкаться вверх. Раньше он никогда бы не подумал, что сможет так быстро взобраться на дерево, но злобный рев львицы придал ему обезьянью сноровку, наверняка удостоившуюся бы похвалы Тарзана.
Добравшись до места, откуда начинался ровный гладкий ствол, Джек перевел дух, обернулся — и похолодел. Сабор никогда не была любительницей лазать по деревьям, но боль довела ее до такого остервенения, что львица поднималась по тесно растущим веткам, медленно и с трудом, но все-таки неумолимо подбираясь к ранившему ее человеку!
На мгновение ужас заставил Арно оцепенеть, а потом он сделал невероятную для него вещь. Он лег плашмя на ветку, горизонтально простирающуюся над подлеском и колючими кустами, и пополз по ней в сторону обезьяньего амфитеатра.
Это было полным безумием!
Но еще безумней будет львица, если последует за ним.
Джек полз до тех пор, пока ветка не начала угрожающе потрескивать и качаться под его тяжестью; остановился, медленно повернул голову — львица исчезла. Он оказался единственным сумасшедшим, рискнувшим нарушить незыблемую границу владений больших горилл.
Некоторое время Арно лежал, изо всех сил вцепившись в подрагивающую ветку, напрасно пытаясь обуздать удары своего сердца, стучащего в такт ударам обезьяньего барабана. Потом осторожно попытался двинуться назад — и замер, чуть не свалившись. На вторую попытку он уже не рискнул. А ритмичный гром звучал совсем близко…
И наконец любопытство и страх вкупе с безрассудством, наполняющим эту лунную ночь, толкнули Джека на новый безумный поступок: он протянул руку, крепко ухватился за основание ветки, почти вплотную подходившей к той, на которой он лежал, перебрался на соседнее дерево и пополз вперед.
Танец Дум-Дум достиг своего апогея, подойдя к наивысшей точке неистовства, которая превращает горилл в исступленных берсеркеров. Именно такие танцы помогают большим антропоидам сохранять в обычное время благодушное расположение духа — вдоволь набесновавшись в ночь полной луны, они потом реже бывают подвержены вспышкам гнева.
Огромные обезьяны роняли пену с клыков, вертелись и выли, являя собой воплощение первозданной злобы; но неистовее всех горилл кружился, прыгал и кричал человек, чье потное обнаженное тело блестело, как бронза, в свете луны.
Бывший лорд Грейсток был полностью захвачен исступлением танца Дум-Дум. Он кружился в стремительном водовороте с тремя грохочущими барабанами в центре, изо всех сил стараясь превзойти своих подданных в быстроте движений и высоте скачков… И даже не подозревал, что на его дикую пляску с простирающейся над краем поляны длинной ветки, затаив дыхание, смотрит Джек Арно.
Джек забыл о том, каких невероятных трудов ему стоило сюда добраться; забыл об исцарапанном когтями львицы плече; забыл о ненадежности ветки, на которой лежал. С трудом веря своим глазам, он глядел на Тарзана, лорда Грейстока, танцующего Дум-Дум в хороводе огромных черных горилл, и пытался убедить себя, что этот воющий полузверь — его друг.