Глаза ворона

Он не хотел этого, но крик сам сорвался с его губ: «Кай!» Черные страшные глаза повернулись к нему, но в этих глазах не было смеха, в них был только он, маленький Токе, с гримасой отчаяния на бледном лице… Глаза закрылись. А когда открылись снова, смертельный танец кончился. Кай отвернулся от лежавшего навзничь у черты Аркона и двинулся через круг, подхватив по пути свой плащ. Мгновение — он переступил через нарисованную на песке линию и пошел, минуя Токе, через расступавшуюся перед ним толпу.

— Игра окончена, — спокойно объявил Урман. — Победитель — Аркон.

Токе нашел попутчика за постами ограждения. Вообще-то дальше них отходить от лагеря было нельзя, но часовые, до которых тоже долетела весть об исходе игр, остановить Кая не решились, а Токе позволили пойти за ним: скоро пора было снова трогаться в путь.

Парень сидел, скрестив ноги, спиной к лагерю, на голову его снова был накинут капюшон. Скорее всего, он бы хотел вообще скрыться с людских глаз, но в плоской, как блин, пустыне для этого надо было уйти на многие мили. Токе приблизился и тихо сел рядом с ним. Посидели немного молча. Ветер гнал по спекшейся в неплодородную коросту земле тонкие струйки голубого песка, закручивая их в маленькие вихри, рисуя узоры и тут же снова стирая их легкой рукой…

— Завтра будет ветрено. Много не пройдем, — нарушил молчание Кай.

Токе обрадованно встрепенулся и решился наконец посмотреть ему в лицо. Парень глядел мимо Токе, в пустыню. То, что оставляла на виду тень капюшона, было неподвижной, лишенной выражения маской.

— Ур… Урман объявил Аркона победителем, — бросил пробный шар Токе. Молчание. Он решил попробовать снова: — Слушай, а почему ты переступил черту? Ты ведь уже победил?

После короткого молчания Кай заговорил:

— Я проиграл, Токе. Уже в тот момент, когда я скинул это, — перетянутая черной тканью до пальцев ладонь взметнулась к капюшону и снова упала на колено. — Я видел, как они на меня смотрели. Как ты смотрел. Я и не ожидал другого. Но все равно…

Токе не знал, какие найти слова.

— Послушай, я… Они… Это просто от неожиданности. Люди привыкнут и перестанут замечать…

— Что перестанут замечать? Что я урод, нелюдь? Ты это хотел сказать?

— Вовсе нет! Подумаешь, глаза у него э-э… птичьи. Нашел чем напугать! Вот у нас в деревне мужик был, ему петух в детстве один глаз выклевал. Вот он был кривой да урод. И то женился и детей наплодил целый выводок, — Токе чувствовал, что его несло куда-то не в ту степь, но остановиться уже не мог: ведь Кай слушал его. — А Казик калечный, с околицы? Ему обвалом обе ноги раздробило, лекарь их напрочь отхватил; теперь по земле скачет как лягушка. Вот это урод и калека, его только пожалеть можно. А ты-то что? Вон как Аркона отделал…

Парень по-прежнему молчал, не глядя на говорившего.

— Ты что, думаешь, мне важно, черные у тебя глаза, зеленые или синие? — продолжил Токе. — Мне важно, что ты у Аркона последнее достоинство не отнял, что ты перед стойкостью и упрямством его дурацким склонился, когда мог бы добить; что предпочел скорее проиграть, чем сломать его.

Кай повернул голову, и Токе почувствовал на себе его взгляд из-под капюшона:

— И много таких в караване, которые, как ты, думают? — усмехаясь, спросил он.

— Ну, я чужие мысли читать не умею, но думаю, такие найдутся.

— Ты оптимист.

— Кто-кто? — обиделся Токе.

— Сердце у тебя доброе, ты веришь в людей.

— Ну, это не так уж плохо, — улыбнулся он облегченно. — Слушай, зачем ты опять эту тряпку на голову нацепил? Все ведь уже видели, каков ты есть, зачем прятаться?

— Ну, видели, положим, не все, — встопорщился Кай. «Это он Майкен имеет в виду», — осенило вдруг Токе. — И потом. То, что люди мой прекрасный образ один раз лицезрели, не значит, что они захотят все время им любоваться. К тому же так и голову не печет…

— Голову ему не печет! — фыркнул Токе. — Ладно, это, конечно, твое дело. Но только запомни: для меня все одно, птичьи у тебя глаза или коровьи, понял?

— Понял. Только чего так непоэтично-то? Коровьи… Нет чтоб «кошачьи» сказал, ну или там, «оленьи»…

Токе серьезно посмотрел на Кая, с трудом подавляя смех:

— Это у тебя-то — оленьи? С эдакой образиной?

Он легко увернулся от оплеухи, вскочил на ноги и потрусил к лагерю. Обладатель «птичьих» глаз тут же догнал его:

— Хочешь, я честно скажу, какие у тебя уши? Как насчет ослиных… — На лице его была улыбка.

Хоть день выдался длинный, и Токе устал, сон не шел к нему. Он осторожно ворочался под своей овчиной, стараясь не разбудить Кая, но, когда повернулся к соседу лицом, увидел, что не спит и он. На ночь парень расстался со своим плащом и теперь лежал открытым лицом вверх. Его ночные глаза были полны звезд. Токе еще немного поерзал под овчиной и зашептал:

— Кай, ты не спишь?

— А похоже, что сплю?

Токе приободрился: похоже, попутчик тоже был склонен к разговору.

— Слушай, а где ты так научился драться?

Ответа не последовало, и было непонятно, слышал ли Кай, вообще, вопрос.

— Ну и ладно, — проворчал себе под нос Токе. — Не хочешь говорить, не надо. — И хотел уже повернуться на другой бок, но тут губы соседа шевельнулись:

— Я всю жизнь этому учился, сколько себя помню. Как тут ответить? Был у меня учитель, потом он ушел. Кое-что я подсмотрел то тут, то там; кое до чего сам дошел.

— Всю жизнь? — недоверчиво выдохнул Токе. — Вот это да! Наверное, ты достиг совершенства…

— Какое совершенство! — презрительно хмыкнул Кай. — Так, детские игрушки.

— Ничего себе игрушки! А ты знаешь, что ты Аркону челюсть выбил? Ему Метик потом вправлял, я сам видел!

— Как он?

— Кто, Аркон? Жив-здоров, только синяков нахватал да хромает немного. К нему теперь лучше не приближаться — злой как василиск.

Они немного полежали в тишине. Наконец Токе собрался с духом и выпалил свистящим шепотом:

— А ты… меня научишь? Кай?..

Но его попутчик уже спал, подложив под щеку ладонь.

ГЛАВА 5,

в которой Токе узнает, что сказала гадалка

Кай оказался прав: утро следующего дня выдалось ветреным. Суховей окреп, и караванщикам пришлось закрыть лица платками, защищаясь от мелкого, секущего кожу песка. Видимость упала. Охранные были настороже: неизвестно, что может прятаться там, за ходячими пыльными вихрями, взявшими в кольцо караван. Возчики притихли, им было не по себе. Всем помнилась рассказанная накануне у костра легенда о демонах, прячущихся в песчаных вихрях. Они могли утащить зазевавшегося путника прямо с конской спины или с высокого передка кибитки, чтобы потом высосать его кровь и сделать себе подобным.

Токе пока беспокоили не демоны, а вездесущий песок, который, несмотря на плотную ткань, набивался в нос, противно хрустел на зубах и заставлял слезиться ничем не прикрытые глаза. Ветер был таким горячим, что обжигал легкие; таким плотным от пыли, что в нем почти не осталось воздуха. Люди и животные задыхались, но двигались вперед. Вода кончалась, а значит, они должны продолжать путь, пока это возможно. До реки Ташмарук, где они смогут наполнить бурдюки, предстояло пройти еще много миль.

Другим обстоятельством, лишавшим Токе покоя, была Майкен. Последний раз он видел ее вчера вечером: девушка, как обычно, помогала матери кормить караванщиков. Но как Токе ни старался приблизиться к ней, ему это не удавалось — как будто они были двумя концами невидимого негибкого шеста. Парень подметил, что девушка так же старательно избегала Кая, хотя это как раз и не было удивительным: после злополучной игры так поступали почти все в караване. Утешала одна мысль: Аркона подле Майкен тоже не было видно, да и навряд ли он покажется возле Танжринова возка, покуда непогода не уляжется. Сейчас все силы у людей уходили на то, чтобы двигаться вперед. Токе и самому — редкий случай! — было не до разговоров: только горло надсадишь, да набьется в рот еще больше песку. Тем более что Кай и Мастер Ар ехали верхами, чтобы облегчить бремя усталым мулам.