Глаза ворона

В костре звонко лопнула ветка пустынной колючки, и в ночь взлетел сноп оранжевых искр. Кто-то охнул, кто-то рассмеялся, и чары рассеялись. Тогда Токе отважился спросить:

— Но ведь это — только сказка, Танжрин-ата? Ведь Драконьи горы… они не существуют на самом деле?

Танжрин перевел на него взгляд маленьких темных глаз, в которых плясало пламя костра. Но, прежде чем ответ успел слететь с губ рассказчика, заговорил Урман:

— Гляди, почтенный Танжрин, что наделала твоя история! Похоже, не одного юнца ты лишил в эту ночь спокойного сна. Довольно на сегодня страшных сказок. Аркон, спой-ка нам что-нибудь повеселее! А потом расходитесь спать. Ночь коротка, день долог.

Воевода Урман был молод, но слову его повиновались беспрекословно. В руках этого человека находился ключ к их выживанию в Холодных Песках. И вот уже Аркон, один из охранных, который не расставался со своей походной лютней, пробежал пальцами по струнам. Он заиграл быструю мелодию, заставившую слушателей, улыбаясь, прихлопывать в такт знакомой песенке о незадачливом воине, отправившемся в поход и оставившем дома молодую любвеобильную жену…

Но Токе вдруг стал мерзнуть под своей овчиной. Он был рад, когда песня закончилась, и все стали расходиться по своим кибиткам, желая друг другу доброй ночи по обычаю пустыни: «Ночь коротка, день долог». Бывалые караванщики любили пугать новичков, добавляя к этой фразе не слишком ободряющее продолжение: «Но оба убивают одинаково быстро». Несколько дней в Холодных Песках убедили Токе в том, что они правы.

Днем путешественников изнуряла страшная жара, палящее солнце и жажда. Воду для себя и тягловых животных приходилось везти с собой, следя, чтобы она не иссякла, прежде чем они достигнут следующего колодца во многих милях впереди. С заходом солнца на пустыню опускался холод. Не зря эти голубые пески назывались Холодными. Температура падала настолько стремительно, что, останься вдруг путник без теплой одежды, огня и укрытия, он замерзал насмерть в течение нескольких часов. Топлива пустыня давала ничтожно мало. Росли здесь только колючки, некоторые виды которых к тому же были ядовиты и при горении испускали дым, отравлявший легкие. Поэтому основное горючее для костров, спрессованный кизяк, караванщики тоже везли с собой.

Помимо природных врагов — жары, холода и безводья — в пустыне было много недобрых мест, опасных для человека. Об этих «следах дьявола», как их называли привычные к пустыне люди, много рассказывалось в караване. Сам Токе пока ни одного такого «следа» не видел: опытный Урман обводил свой караван далеко стороной. Говорили, что страшные эти места возникали там, где в давние времена проходили самые жестокие волшебные битвы. Магия брошенных тогда смертельных заклятий была будто бы жива и по сей день и ждала, затаившись, свою жертву, и могла ждать вечность. Еще говорили, что «следы дьявола» испускали видимое в темноте голубое сияние. И сейчас, пробираясь под звездным небом вслед за отцом к своей кибитке, Токе то и дело оглядывался по сторонам: не мелькнет ли где за лагерем голубой огонек?

Все это, вкупе с доходившими даже до их деревни преданиями о жутких волшебных монстрах, сотворенных когда-то черными магами да так до сих пор и бродящих в песках, делало перспективу путешествия через пустыню совсем неприглядной. Но богатство, привозимое теми, кто все-таки отваживался проделать длинный путь до Церрукана и обратно, перевешивало все доводы здравого рассудка и заставляло людей закрывать глаза на опасность. Еще бы! Месячное путешествие с грузом шерсти и шкурок могло обеспечить безбедное существование большой семьи на целый год! Именно это и заставило Эсгера, отца Токе, отправиться с караваном этим летом.

Токе и его старший брат Тор были единственными отпрысками мужского пола в той стайке девчонок, которую Эсгер и Малена народили за восемнадцать лет супружеской жизни. Теперь две старшие были на выданье, Трине уже подыскался и подходящий жених. Одна беда — приданым, которое по горскому обычаю должна принести с собой в новую семью невеста, сестренки похвастаться не могли. В прошлом году отару Эсгера постиг мор, и все отложенные для свадеб сбережения ушли на покупку новых овец. Хоть Трина и сохла по сыну скорняка из Больших Подхватов, а парень отвечал ей взаимностью, семейный закон был строг: бесприданниц в жены брали только старики-вдовцы да самые последние безовечники. Вот и снарядился Эсгер в дальний путь за приданым, несмотря на протесты жены и дружный вой пяти девчонок-сестер.

Стин Красная Борода, что прежде ходил с караванами от Малых Подхватов, сгинул в тот же год, когда овец семейства Токе свалила язва. На караван напали гайены, и домой не вернулся никто. Эсгер вызвался занять Стиново место, и теперь две его кибитки были доверху нагружены тюками с шерстью и шкурками только в Вахтенных горах водившихся тонкорунных ягнят: как своими, так и скупленными у соседей.

Токе отец брать с собой не собирался: вторым возком должен был править наемный работник. Только вот желающих на такую работу найти оказалось нелегко, да и запрашивали они несусветную цену. Токе же с раннего детства тянуло к караванам. Родная деревенька и мирная пастушья жизнь давно наскучили ему. В своих мечтах он всегда видел себя грозным воином, героем, защищающим заставы Пограничья от неведомого врага, или охранным, проводящим кибитки торговцев через полную опасностей пустыню. Из всех сказаний, что наговаривал под звуки гуслей слепой Оге, когда деревенские собирались в Длинном доме у очага зимними вечерами, больше всего Токе любил истории о волшебных войнах и древних клановых распрях. Ведь было же время, когда смелый мог показать себя!

Народ их не всегда был миролюбивым. Избрав для поселения зеленые долины Вахтенных Гор, кланы встали на пути многих завоевателей, угонявших скот и рабов, паливших деревни, убивавших и грабивших. Да и между самими кланами не всегда было согласие. То соседи не могли поделить пастбища, то спорили о цене на овец и порой развязывали многовековую вражду, следуя закону кровной мести. Оттого и были горцы искусны во владении аршаком — широкой кривой саблей, арканом и ножами, как простыми, так и метательными.

Правда, время воинских подвигов давно прошло. В селения пришел мир, и древнее боевое искусство все больше превращалось в спорт и предмет состязаний на традиционных празднествах. Токе собирал его, как мог, по крохам, с неутомимой страстью. На саблю отцовскую, что давно висела на стене, на почетном месте, он мог только засматриваться. Взамен Токе вырезал себе деревянную, на которой и фехтовал: в огороде — с пугалами, в деревне — с мальчишками, а в горах — с бодучими отцовскими баранами. Страсть его с годами росла, и он бредил дальними походами, подвигами и славными победами. Об одних он наслушался из преданий старика-сказителя, другие рисовала ему собственная живая фантазия.

Заметив эту странность мальчика, в деревне над ним стали посмеиваться. Частенько доходило до драк, в которых ему, щуплому и мелковатому для своего возраста, нередко навешивали тумаков. Токе синяков не боялся, жалко только было мать, то причитавшую над его боевыми ранами, то жестоко бранившую сына. К своему пятнадцатилетию Токе решил, что, если он хочет добиться цели, ему придется покинуть деревню и искать счастья на стороне. А тут еще последний праздник Солнцеворота, на котором Токе, как вступавшему во взрослую жизнь, впервые разрешили участвовать в мужских состязаниях.

Он хорошо показал себя с ножами и арканом, да и в скачках лицом в грязь не ударил — пришел в первой пятерке. Но ребята подначили деревенского мечтателя потехи ради, и он, дурак, бросил вызов Бенту Два Ножа. Что с того, что Бент задирал Токе. Зато он был на три года старше и аршаком владел не деревянным, а самым что ни на есть всамделишным, и среди молодых он слыл лучшим мечником. В тот день Токе в первый раз взял в руки настоящий аршак, хоть и затупленный для состязаний. Лучше бы он не позорился! Бент Два Ножа вовсе не был бараном, и мальчишка хлебнул стыда, когда парень как следует выколотил из него пыль да еще съездил саблей плашмя пониже спины.