Аркан

— Упс! — пробормотал Найд, подбирая под себя ноги — подальше от вязких брызг.

Вторично за сутки Анафаэль оказался в кабинете настоятеля, и снова — по неприятному поводу.

— Боюсь, юноша, ты скоро станешь известен на всю обитель, — Феофан нервно постучал по столешнице обкусанным кончиком пера. — Вчера — Хохочущий Призрак. Да-да, у него уже появилось имя! Сегодня вот это… — Настоятель издал странный звук, будто закашлял больной кот. Борода его мелко затряслась. — Приклеить к полу брата Евмения! — Снова кашель. — Да так, что ему пришлось впервые за десять лет побрить щеки. Грхм-хм, — Феофан прочистил горло и нахмурился.

Только теперь Найд понял, что преподобный из последних сил пытался подавить смех.

— И как тебе только в голову пришла такая идея! — уже другим, грозным тоном закончил тираду настоятель.

— Я не хотел! Правда, — прижал руки к груди послушник. — Я просто подумал, что если нагреть камедь, как яблочный сидр…

Снова закашлял кот. На этот раз преподобному пришлось резво подняться из-за стола и отвернуться лицом к окну. Найд заметил, как старик тайком утер заслезившиеся глаза. Отдышавшись, отец Феофан вновь явил провинившемуся свой величественный фасад.

— Возможно, брат Евмений не настаивал бы так на публичной порке, если бы твой алхимический опыт по превращению камеди в кальвадос удался.

Анафаэль судорожно сглотнул, пальцы вцепились в полы подрясника: «Ну не складываются у меня отношения со священнослужителями, хоть ты тресни! Или это призрак поганый сглазил?!»

— Однако, — продолжил настоятель после наполненной душевными муками паузы, — прежде чем я вынесу свой вердикт, мне необходимо задать тебе пару вопросов по другому поводу.

Старик вернулся к столу и постучал пальцем с длинным желтым ногтем по свернувшемуся в трубочку свитку:

— Донос, — пояснил он, как будто получать подобные послания было для него делом самым обычным. — Глядишь, у меня на тебя скоро целое дело будет.

Найд недоверчиво покосился на свиток: «Если за камедь выпорют, чем же мне грозит эта филькина грамота?»

Покряхтывая, отец Феофан опустился в кресло, разгладил пергамент и подслеповато прищурился на строчки.

— Знаешься ли ты с послушником по имени Ноа?

Водянистые старческие глаза глянули на Анафаэля из-под седых бровей, и у новиция сердце замерло от недоброго предчувствия.

— Знаюсь, отче, — глухо пробормотал он.

Настоятель вздохнул, пожевал губами:

— А известно ли тебе, что сей послушник, вместо того чтобы трудиться во славу Света, вредителя-куродава, то бишь лиса обыкновенного, из капкана в саду монастырском вытащил, в хлеву сховал и рыбой, из кладовых обители краденной, откармливал?

Найд медленно помотал головой. Мысли его неслись вскачь: «Кто мог узнать о Рыжике? И как? Что они сделали с Ноа? Или еще ничего и это просто проверка?»

— Отвечай! — Настоятель треснул ладонью по столу, и послушник вздрогнул:

— Я ничего не знаю.

— Значит, в мастерскую сегодня ты опоздал не потому, что помогал своему дружку звереныша кормить?

Внутри у Найда все обрушилось, как крыша под весом снега. Холодные глыбы посыпались в самое нутро, ноги и руки тут же заледенели. Он снова услышал грохочущий звук над стойлом, увидел листопад в пустом хлеву. Значит, это была не просто ветка!

— Где Ноа? — спросил он и едва услышал свой голос, так ворочалась в голове начинающаяся во лбу боль.

Старик за столом шевельнул губами, но до Найда через шум в ушах донеслись только обрывки слов:

— …убежал… как бешеный… не нашли…

Найд сорвался с места, не потрудившись затворить тяжелую дверь. Подхваченные сквозняком странички усеяли опавшими листьями каменный пол.

Первым делом Найд помчался к заброшенному хлеву. Он едва замечал монахов, встречавшихся ему на пути. Глаза Анафаэля искали одно — нескладную фигуру Ноа.

Стойло Рыжика встретило его пустотой. Свежая солома была истоптана, плошка валялась в проходе, отброшенная чьей-то ногой. Найд упал на колени. Сено у стены выглядело чуть темнее. Он коснулся пятна дрожащими пальцами, и в ушах заревела вода. Казалось, голова вот-вот взорвется, и поток вырвется из дыры между глаз, вынося все дурное наружу.

«Не сиять… Тебе нельзя сиять…» — пела вода, пока ноги сами несли Найда к реке. Он не был там с тех пор, как Ноа нашел его. Он даже не помнил, как выглядели ее берега. Луг пошел склоном, ивняк, тропинка вдоль берега, кое-где заросшая, кое-где с мостками через ручей или овраг. Берег повысился, навис над черной водой, свесился плакучими ветками. Снизу тянуло холодом. Боль в голове клокотала, горячо стучалась в глаза, но Найд сдерживался — он уже видел следы на размякшей от дождей тропе, свежие следы, с большим расстоянием между шагами. Ноа был здесь, он бежал.

Задыхаясь, Найд взобрался на кручу. Из путаницы сухой травы торчал ствол старой ивы, толстая ветвь которой вытянулась над рекой, разбухшей от осенних дождей. Лодочки последних желтых листков порой ввинчивались в воздух, ныряли в воду, всплывали и быстро скользили по течению. На конце сука сидела, нахохлившись, большая черная птица. Волосы спадали ей на лицо, только кончик острого носа, покрасневший и распухший, был на виду.

Найд осторожно подобрался к иве и глянул вниз. Ледяная вода крутила над омутами. Упадешь — и за пару минут выбьет дух из груди, сведет руки-ноги и утащит на дно, рыб кормить.

— Это не я! Правда, — начал он с главного.

Ноа хлюпнул носом, оторвал руку от сука. У Найда сердце плеснуло рыбкой, но парнишка только сопли утер и снова взялся за опору.

— Я думал, ты не такой, как они, — пробормотал он. Лица не было видно из-за завесы волос, но голос выдавал, что мальчишка плакал — недавно и долго. — Юродивым не зовешь, грязью не кидаешься, над речами неловкими не смеешься. А ты все это делал — только не в глаза, за спиной. Ну что, смешно тебе теперь? Смешно?! — Ноа вскинул распухшие отчаянные глаза, губы жалобно кривились, пальцы дрожали, готовые выпустить ветку, на которой он сидел.

— Я засияю, Ноа! — крикнул Найд, боясь не успеть. — Засияю, но не дам тебе упасть! И пусть потом приходят люди в коронах.

— Нет! — Во взгляде парнишки мелькнул ужас, он сжался в комок, пытаясь отползти на самый кончик ветки, которая начала опасно гнуться. — Не надо… Зачем ты?.. Отпусти меня… Отпусти!

— Я друг тебе, — мягко произнес Найд, взбираясь на морщинистый ствол — осторожно, чтоб не поскользнуться на влажной коре. — Я бы никогда тебя не предал, слышишь? Кто-то другой был там, на крыше, — помнишь шум, когда я собрался уходить?

— Кто? — недоверчиво покачал головой Ноа.

— Не знаю, — Найд встал на развилке, где от древесного торса отходил сук, который оседлал послушник. — Но если узнаю, клянусь, душу из гада вытрясу! Давай, слезай оттуда, а то навернешься еще.

Но Ноа только затряс влажными, липнущими к лицу лохмами:

— Уходи. Так лучше будет.

— Кому лучше? — возмутился Найд и сделал первый шажок от ствола. — Что за бред ты несешь?

Парнишка отвернулся и снова завесился волосами, уставившись в воду. Найд сделал еще один шаг ему навстречу, раскинув руки для равновесия.

— Рыжик, — пробормотал Ноа и снова хлюпнул носом, — это я.

Найд поскользнулся на мокрой древесине и чуть не упал. Новость его не удивила — в изречениях Ноа иногда трудно было найти смысл.

— Это как так?

Парень тяжело вздохнул, пальцы беспокойно прошлись по бугристой коре:

— Вроде и железо не держит, а бежать не могу, потому что на воле сдохну. Разница между мной и звериком только в том, что мне вилы в живот не воткнут, хотя надо бы.

Найд припомнил темное пятно на соломе — значит, вот каков был Рыжиков конец. Он тихонько присел — от Ноа его отделяли еще несколько шагов, но идти по ветке он не решался — как бы она не обломилась под двойным весом.

— Один сдохнешь, — подтвердил Найд. — Со мной — нет.

Медленно, словно через силу, Ноа повернул голову. Заплаканные глаза расширились: