Аркан

Хладовцы штурмовали дверь. Кент ринулся было за ними, воинственно выставив меч перед собой. Харрис тактично дал мстителю дорогу, но, когда тот пролетал мимо, ухватил за шиворот и чуть подправил траекторию. В результате боец вписался лбом в ребро высокого книжного стеллажа. Глаза, так похожие на Люковы, закатились, и Харрис осторожно опустил папашу на пол.

— Присмотри тут за ним, чтоб не буянил, отче!

Прячущийся за конторкой бледный монах часто закивал.

Харрис вступил в склеп последним. Со ступеней узкой, лепящейся к стене лестницы открылась живописная картина, освещенная пламенем факелов. Здоровенный бородатый мужик в натянутом прямо на ночную сорочку стальном панцире был загнан хладовцами между двумя гранитными надгробиями. Рыча, он отмахивался секирой устрашающих размеров. Харрис уверенно определил его как ярла: если бы не приказ брать живым, воины давно бы успокоили расходившегося берсерка стрелой. Остатки чарской дружины прикрывали зажатых в угол и отчаянно верещащих в материнский подол детей. Ярлово семейство скрыться через потайной ход не успело.

Харрис, может, и уступал Шейну в скорости реакции, зато вот в меткости он мог дать товарищу фору. Припомнив угрозы Хлада, бывший хорунжий тщательно навел арбалет. Тяжелый болт раздробил рукоять секиры, острые щепы впились Чаре в пальцы, заставив взвыть, тряся рукой. В остальном ярл остался невредим. Скрутить его выпала честь Хладовым дружинникам.

Сопротивляющегося и богохульствующего ярла вытащили на галерею, где Хлад саморучно приставил острие меча к поросшему черной щетиной двойному подбородку. На сем кульминационном моменте всякое сопротивление в крепости прекратилось — защитники побросали оружие. Харрис слишком хорошо знал, что теперь начнется, и участвовать в этом не желал.

— Ты куда?

Похоже, Шейну пришли на ум те же мысли:

— Тут у меня сноха в пряхах. Надо бы разыскать, пока не поздно, — без передних зубов он смешно шепелявил на «зы».

Харрис понимающе кивнул и прислонил к товарищу нетвердо держащегося на ногах Кента:

— У него вот тоже жена где-то на кухне. Надо, чтоб не обидели.

— А сам-то? — В голосе Шейна звучало скорее беспокойство, чем раздражение за «нагрузку».

Ленлорд только махнул рукой и зашагал через двор. Мародерствовать он не собирался, резать безоружных людей — тоже. Задержался глянуть на стоящую памятником в центре борга виселицу, на которой догнивали чьи-то бренные останки. Рядом в колодках шевелилось что-то вонючее, но еще живое. Харрис вытянул из первой попавшейся холодеющей руки зазубренный меч и взломал замок. Горемычный подполз к нему, вцепился в сапоги, целуя налипшую на них кровавую пыль. Освободитель откупился походной флягой, пошел, не глядя по сторонам, стараясь не слышать воплей о пощаде, стонов, женских криков и животного гогота.

Кстати, о гоготе. Прямо по курсу пяток ополченцев (не горлицких, может, рощинских или мшинских) бурно веселились у собачьей конуры, отличавшейся выдающимися размерами — с небольшую сараюшку. Причиной веселья был мужик в просторной, явно с чужого плеча, кольчуге, только что вытащивший из конуры за цепь ее сопротивляющегося обитателя. Оным оказался, к вящей радости товарищей кольчужного, вовсе не пес, а мальчонка. На вид младше Люка, из одежды — широкий металлический ошейник, до мяса сбивший тощую шею.

Довольный, как охотник, только что добывший из норы лису, мужик вздернул находку за цепь, демонстрируя приятелям:

— Гляньте-ка, люди добрые, чего я тут нашел!

— А-а, это Чарина злая собака, вона как скалицца!

— Гей, Кржыч, побереги пальцы, щас кусит!

— А на задних лапах щенок ходить умеет?

— Не умеет — научим! И ходить, и плясать!

Кржыч тряхнул цепь, голова мальчонки дернулась. Харрис на мгновение встретился со страдальцем взглядом. Глаза казались огромными и необычайно яркими на исхудавшем, сером от въевшейся грязи лице. Страха в них не было — одна нервная сила, какая только бывает у готового на все. Харрис вздрогнул, как от удара. Ноги уже сами несли его к конуре.

Мальчишка извернулся, подхватил что-то с земли. Блеснул на солнце металл. Кольчужный взвизгнул, припав на одну ногу и зажимая бедро. Подхватив цепь, мальчишка отскочил к стене конуры. Зло ощерился, выставив перед собой хищно сверкнувший кинжал. Товарищи Кржыча схватились за оружие.

— Назад! — Выработанный командный рык заставил ополченцев попятиться, а заряженный арбалет прибавил слову убедительности. Вблизи Харрис почуял перегар — значит, не весь эль из той бочки ушел в землю. И когда только успели, солдатики?

— Дык он же меня ножиком пырнул, херре! — обиженно запричитал побелевший от вида собственной крови Кржыч. — Вон, с мертвяка снял и пырнул! Свят свет, кровищи-то сколько.

Теперь Харрис разглядел лежавший у конуры труп в цветах Чары с торчащей между лопатками стрелой. Интересно, зачем это дружинник сюда драпанул — в этой стороне, кроме глухой стены, ничего нету. Или тоже сонного эля перепился?

— Помогите раненому, перевяжите! — скомандовал Харрис отметающим всякие возражения тоном. — Кто ваш командир?

— Херр Ариандр.

— К нему, живо! Доложите, что нажрались как свиньи, потеряли бдительность. Хорошо еще, тут малолетка прятался, а не воин чарский. Тогда б вас всех точно порезали, как курей. Скажете, ленлорд Харрис послал. Пшли!

С побитым видом мужики потянулись через двор, волоча за собой скулящего «охотника». К неудовольствию Харриса, происходящее привлекло новых зрителей. Напоминающий ходячий скелет длинноволосый мальчишка вжался спиной в собачью будку. Пацан не сводил с Харриса настороженных ярко-голубых глаз. Острие кинжала плавно двигалось, реагируя на малейшее движение зевак. Это наводило на мысли о проблемах.

Не обращая внимания на добрые советы, начиная от «пристрелить паршивца» до «позвать наших чарских, может, кто сынка своего опознает», Харрис разрядил и забросил на спину арбалет. Шагнул к пареньку, показывая открытые ладони:

— Я тебя не трону. Никто не тронет. Я просто хочу тебе помочь. Брось кинжал, — воин говорил тихо, спокойно, приближаясь мелкими шажками. — Я — ленлорд Харрис. Я освобожу тебя. Сниму ошейник. Брось кинжал. Брось.

Спиной он чувствовал наступившую тишину. Паренек судорожно дышал — так и ходили под кожей выпиравшие ребра. Свет, какой он все-таки маленький! Острие кинжала было теперь наставлено в живот ленлорда, сжимавшая рукоять рука не дрожала. Плохо. А что, если мальчишка не понимает его? Может, он — не местный, вон какие глаза… прозрачные?

Харрис перешел на тан и попробовал еще раз:

— Как тебя зовут? Ты понимаешь, что я говорю?

Никакой реакции. Ладно, пора кончать представление. Того и гляди, у кого-нибудь не выдержат нервы, и пацан получит арбалетный болт промеж глаз.

— Брось нож! Брось, если хочешь жить!

Мальчишка моргнул — дрогнули длинные ресницы — и вдруг сунул лезвие себе под подбородок. Сталь коснулась до предела натянутой кожи там, где быстро билась голубоватая жилка. Знает он тан, что ли? Или это совпадение?

Сзади ахнули. Забормотали молитву, отгоняющую Тьму. Светлые глаза встретили взгляд воина — все так же без страха. Что-то изменилось в них, напряжение стало спокойствием принятого решения…

Харрис выбросил руку вперед, перехватил тоненькое, как тростинка, запястье, вывернул. Кинжал глухо брякнулся оземь, нога отбросила оружие прочь. Харрис проделал все это на одном выдохе, зная: опоздай — и сталь вспорет тонкую кожу там, где бьется жизнь. Но он успел, и теперь можно снова вдохнуть, чувствуя, как успокаивается взбесившаяся в жилах кровь. Что это? Он испугался? За жизнь чужого ребенка, возможно, немого, возможно, обреченного на скорую смерть от недоедания или гнойной раны на шее… или оставленного без присмотра ножа, которым малец полоснет себя по горлу, как только спаситель посмотрит в сторону?

Мальчишка был почти невесомым — чувствовалась только тяжесть ржавой цепи толщиной в ту самую руку, что Харрис заломил неудавшемуся самоубийце за спину. Пацан стоял спокойно, словно вокруг и не свистали одобрительно победители, не спешившие расходиться: что-то будет дальше?