Аркан

Найд бежал через лес, мокрые ветви щедро раздавали ему пощечины. За дело. Сапоги скользили по опавшей листве, проваливались в грязь, несколько раз он падал. Дома влетит за брошенную работу, но это тоже за дело. «Ну что я наделал? Теперь Айден наверняка сидит и утешает несчастную Камиллу, и чем эти утешения закончатся… Надо что-то придумать!»

Но мысли скакали неуправляемо, как ноги через корни, лужи и ямы, увлекая его темными звериными тропами туда, где он так давно не был. А слова Айдена звучали в голове, снова и снова, подстегивая, преследуя, как спущенная загонщиком свора: «…все брешешь, как пес! Лучше б ты так навсегда немым и остался!»

— Собака должна ходить на четырех лапах!

Цепь больно дергает за шею, тянет к земле. Расшитый сапожок становится на нее, укорачивая так, что Анафаэль вынужден растянуться в пыли. Это Симург, тот самый бородатый дядька, показал Эрэ, как надо.

— Вот так, Мтар! Давай на четвереньках, давай! — Второй сапожок пинает его под зад, заставляя подняться с земли, встать на карачки. — Глянь, Рунна! Похоже, из него еще получится послушный пес!

— Это не настоящая собака, придурок! — морщит носик девочка с косичками. — Собаки одежду не носят!

Эрэ хмурится, соображая:

— Эй, ты! А ну снимай тряпки! — Пинок в ребра. — Ты что, не понял?! Снимай или я тебя из них вытрясу! — Еще пинок.

Анафаэль пытается стянуть рубаху через голову, но мешает цепь. Сын Чары дергает, и давно сопревшая ткань с легкостью рвется.

— Теперь штаны! Ну!

Рунна рассматривает его, задумчиво посасывая леденец. Анафаэль не выдерживает:

— Да пошел ты!

Первый удар собачьей плети всегда хуже всего. Симург научил Эрэ, как бить, а мальчишка оказался прилежным учеником.

Постепенно Найд замедлил шаг, пытаясь определить, куда занесли его ноги. Это не очень получалось — вокруг были только дождь и мокрый, густой подлесок, тыкающий в бока острыми ветками и уже разодравший штаны на бедре. То ли в этой части леса он оказался впервые, то ли не мог узнать ее из-за полумглы и льющейся отовсюду воды. Найд начал продираться в направлении, в котором, он надеялся, находилась Горлица.

Он снова смотрит в щель будки. Много детей. Чужие дети, незнакомые. Все идут сюда, Эрэ и Рунна впереди. Процессию замыкает скучающий Симург.

— А тут у нас щенок, папин подарок, — Эрэ свистит. — Мтар, ко мне!

Анафаэль вжимается в стенку будки. Он знает, что будет дальше.

— Ко мне, я сказал! А-а, плохая собака!

Стальной ошейник врезается в рану на шее, глубже и глубже с каждым рывком цепи. Он терпит, скрепя зубы, уперевшись ногами в одну стенку будки, а спиной — в другую. Вывернув голову, смотрит в щель. Эрэ на другом конце цепи покраснел от натуги. Среди детворы раздаются смешки. Симург делает шаг к своему подопечному, чтобы прийти на помощь. Анафаэль поджимает ноги, кубарем выкатывается из будки. Сопротивление неожиданно пропадает, и Эрэ валится на спину, к всеобщей потехе детей. Особенно громко хохочет Рунна.

Трудно молчать, когда на голую спину опускается собачья плетка. Он то ли воет, то ли скулит от боли. Дети снова смеются, теперь над ним.

— Сидеть!

Он садится в пыли. Теперь лучше Эрэ не злить, а то он войдет в раж.

— По-собачьи сидеть!

Гости рассматривают его, беззастенчиво, как это делают только дети. Впервые он рад, что такой чумазый. Толстый слой грязи покрывает кожу, как одежда, которую у него отобрали, как собачья шкура.

Рунна ставит на землю миску с объедками. От миски воняет тухлятиной, но рот наполняется слюной. Ему не давали есть уже несколько дней.

— Что, лопать хочешь, Мтар? Тогда — голос!

Он молчит. До миски далеко, не допрыгнуть — Эрэ держит цепь.

— Голос, тварь!

Тут он понимает, почему его «забывали» покормить. Эрэ готовился к предстоящему представлению, думал, щенок с голодухи станет покладистей. Ладно, он устроит им представление! Внезапно он встает во весь рост, почти упираясь носом в грудь «хозяина». Такая наглость несколько сбивает со старшего мальчишки спесь, и он забывает дернуть цепь.

— Где ты потерял свою честь, Эрэ? — Он не знает, понимают ли дети, что имя их приятеля означает «честь» на тан. По крайней мере все пялятся на него круглыми глазами. — Ты просто напыщенный, трусливый дурак! Ты похож на отца — убийцу за деньги, вора, травящего собаками…

Удар Симурга сбивает его на землю. Перед глазами темнеет. Это хорошо. Он почти ничего не чувствует. Почти. В нос и рот набивается пыль. Расплывчатый опрокинутый Симург отнимает у Эрэ плетку. Мальчишка что-то зло кричит, выхватывает из-за пояса игрушечный меч — такой красивый, почти как настоящий. Раньше Анафаэлю хотелось иметь такой. Раньше…

Найд остановился как вкопанный. Несколько мгновений он стоял неподвижно, слизывая языком бегущую в рот дождевую воду, слушая разговор ливня с лесом. Наконец он развернулся и зашагал в противоположную деревне сторону, в направлении болот.

В будке темно. Наверное, ночь. Он не сразу чувствует, что лежит на чем-то твердом и остром, так болит все тело. Шевелиться не хочется. Хочется пить. Кажется, он засыпает. Просыпается от того, что что-то впилось в бок. Ощупывает себя. Палка. Откуда она тут? Не сразу вспоминается меч Эрэ, да без гарды палка и не похожа на меч. Никто не заметил, что щенок накрыл обломок телом, прежде чем потерял сознание. Щепа длинная, острая на конце. Хорошо.

По болоту идти тяжело. Вода поднялась и стояла по колено, отмечавшие тропу вешки почти не видны за стеной дождя. Найд ступал медленно, осторожно, прощупывая длинной корягой дно.

Он дергается на шорох. Пальцы инстинктивно сжимаются на палке за спиной. Тень заслоняет звездный свет, отражающийся в стоячей луже у лаза в будку. Не сейчас! Дождаться, пока Эрэ будет без Симурга, один. Но Эрэ никогда не приходит ночью?..

В будку просовывается вкусно пахнущая миска.

— Не бойся, я тебя не обижу, — голос тоненький, девчачий. — Ешь, это тебе.

Он не двигается с места.

— Ешь. Я сейчас уйду, но вернусь позже, заберу миску.

Она уходит. Шаги неслышные, девчонка босиком. Он ест. Это не кости, не объедки, а теплая еще пшенная каша. Он старается есть тихо. Он хочет дождаться девчонку, но засыпает тут же, с вылизанной миской в руке. Утром просыпается с пустыми руками и странным, почти забытым чувством сытости в животе.

Она приходит опять, на следующую ночь. Опять с кашей. Он ловит ее руку прежде, чем она успевает исчезнуть в темноте. Рука тоненькая, но чистая. Она ахает от неожиданности, но руку не выдергивает.

— Как тебя зовут?

Ее глаза большие, темные-темные, в них блестит лунный свет. Она нервно облизывает пухлые губы:

— Ива. А тебя?

Такая маленькая. Не старше его сестры. У него ведь была сестра…

— Анафаэль. Кто тебя послал?

— Никто. Я сама.

— Почему? — Удивление так ясно звучит в его голосе, что Ива смущенно отнимает руку.

— Мне жалостно так стало… Это неправильно, что господа с тобой сделали. С людьми нельзя так.

Он пожимает плечами:

— А они меня за человека не считают. Мтаром зовут, полукровкой. Так Чарина волкодава звали, что в конуре этой раньше жил.

Ива внезапно настораживается, прислушиваясь к чему-то невидимому Анафаэлю за стенкой будки:

— Мне надо бежать. Нельзя, чтоб меня заметили. Ты хороший мальчик, Анафаэль.