Страница 3 из 22
Аленка всё еще ничего не понимала.
Наконец яростная Кулачиха и ее заметила.
— Вернулась, богомолица? — накинулась она с ходу на девушку. — А ну, раздевайся и за работу! Сейчас вот углы закрещу, дур этих выставлю — рубашку жениху кроить будем! Ширинки расшивать нужно! Приданое перебирать!
— Разве Дунюшку засватали? — без голоса спросила Аленка.
— Машка! Машка! Беги к боярыне в спальную! Да стой, дура! Вот ключ от сундука! Тащи сюда два кокошника, те, что с острым верхом! В холстины завернуты! Нет, стой! Возьми лучше ты, постница, — она сунула Аленке ключ. — Возьми кокошники, там же спори с них жемчуг! Спори и сочти — другого-то у нас подходящего нет… И на снизку, чтобы не повредить! Как спорешь — рубашку кроить! Машка! Беги в крестовую, тащи сюда образа! В лучших окладах!
— Засватали… — потерянно и уже вслух повторила Аленка.
— Молебен, про молебен забыли! — всполошилась вдруг мамка Захарьевна. — Машка, Машка! Беги скорее на двор, скажи Кулаку — пусть кого пошлет, пусть бы тот холоп до Ивановской обители добежал, молебен заказал во здравие! И ко Всем святым, что на Кулижках! И к Богородицерождественской! Это ему всё по пути выйдет! Да пусть к угоднику Николаю, что в Подкопаях, завернет!
— Да Машка же! — закричала и Матрена. — Принесешь ты воды, проклятая, нечистый тебя забери?
Кулачиха и Захарьевна разом повернулись к Матрене.
— Ты это какие неистовые слова выговариваешь? — грозно на нее наступая, начала Кулачиха. — Да как тебе на ум взбрело нечистого поминать при государевой невесте?
Аленка так и села на скамью рядом с Аксиньюшкой.
— Аксиньюшка, голубушка, да что же это делается? — спросила она, даже не шепотом — так раскричались Кулачиха с Захарьевной на бедную Матрену.
— К нам сама царица приезжала, — округляя черные глаза, отвечала девочка. — Тайно, в простом возке! Государыня! У нее шапочка соболья, не треух — шапочка! Я тоже такую хочу. Дуню во дворец повезут! В царский!.. Она ее всю смотрела!..
— Царица, к нам?..
Аленка помотала головой — такое можно было услышать разве что во сне. Но наваждение не проходило. Женщины, набившиеся в Дунюшкину светлицу, заполошно галдели. Машка металась, вовсе ошалев и ничьих приказов не исполняя.
— Господи Иисусе! — прошептала Аленка.
В том, что опальной царице Наталье Кирилловне пришла на ум Дуня Лопухина, ничего удивительного не было — и шести лет не прошло, как она, царева вдова, жила круглый год в Кремле и имела при себе до трех сотен женской прислуги, тогда и Дунюшка успела пожить среди юных боярышен царицыной свиты. Странно было иное — ведь царь должен выбирать себе невесту из многих красавиц. Раньше отовсюду девок хороших родов в Кремль свозили и они там неделями жили, сам покойный государь так-то оба раза женился. А чтобы царица тайно, в простом возке, по невесту отправилась?.. Без свахи? И сразу же сговорили? Да разве же так правят царскую радость?
Очевидно, Дунюшка от всего шума и гвалта несколько опамятовалась и заметила наконец, что на лавке под высоким слюдяным окном, не достигая головами даже до занавески, смирно сидят рядком Аксиньюшка и Аленка.
— Аленушка, подруженька! — Дуня оттолкнула мамку Захарьевну и устремилась к окну. — Что делается, Аленушка?! Я тебя с собой в Верх возьму! Аленушка, счастье-то!..
Аленка, вскочив, ухватила Дуню за руку.
— Бежим в крестовую, Дунюшка! — не попросила, потребовала она. — Помолимся вместе!
— Аленушка! — Глаза у царевой невесты были шалые. — У него кудри черные, брови соболиные! Он всех выше, статнее!..
Но у двери подружек перехватила Кулачиха.
— Никуда ты, матушка Авдотья Ларионовна, из своей светлицы не пойдешь! Тут под строгой охраной сидеть будешь, покуда в Верх не возьмут! Чтобы не сказали, что у нас по недосмотру цареву невесту испортили! А ты, постница!..
Она замахнулась было на Аленку, но Дунюшка отвела ее руку. И так посмотрела в глаза Кулачихе, что та отступила и поклонилась — не то чтобы очень низко, а сразу с достоинством и покорностью, каковые объединить в одном поклоне ей до сих пор никогда не удавалось.
— Я, Дунюшка, за кокошниками схожу, чтобы мелкий жемчуг спороть, — торопливо, чтобы из-за нее не возникло бабьей смуты, сказала Аленка и добавила со значением: — Рубашку женихову государю вышивать!
Она выскочила из светлицы.
Переходами она пробежала в сени и увидела там хозяина, Лариона Аврамыча с младшим братом Сергеем Аврамычем. Оба, статные и крепкие, в похожих шубах, одинаково выставляли вперед плоские и широкие бороды, так что человеку непривычному недолго было и спутать.
— За сестрой Авдотьей послано, — говорил Ларион Аврамыч, — за братом Петром послано…
— Всех, всех собери немедля, — тряся бородой, твердил, словно мелкие гвозди вбивал, Сергей Аврамыч. — С холопьями конными, со всей оружейной казной, сколько ее у кого дома есть. Заклюют, если девку не убережем, сошлют, куда Макар телят не гонял…
— Да уймись ты! — прикрикнул на него старший брат. — Пока Дуньку в Верх не заберут — сам с саблей буду ночью по двору ездить!
— Дуньку? — переспросил младший братец. — Государыню всея Руси великую княгиню Авдотью Ларионовну — более она тебе не Дунька!
— Авдотья, да не Ларионовна. Государыня Наталья Кирилловна, уезжая, сказала, что мне теперь, видно, не Ларионом, а уж Федором быть.
— Федором? Ну, Федором — это еще ладно… — с некоторым сомнением сказал Сергей Аврамыч. — Вон когда у Салтыковых Прасковью в Верх брали, за государя Ивана, Лександра Салтыков тоже на Федора имя переменил. С чего они там, в Верху, взяли, что все царские тести непременно должны Федорами быть?
Аленка, не решаясь пройти мимо осанистых бояр, подумала, что беда невелика — царского тестя могли назвать и как-нибудь похуже.
Тут на лестнице послышался топот, и в сени взошел еще один брат Лопухин — Василий. А всего их было шестеро.
— Господи, благослови! Дождались светлого дня! — возгласил он, раскидывая широкие объятия. — Дождались! Не напрасно батюшка в дворецких у государыни столько лет прослужил! Запомнила она, матушка, честную службу! Теперь нам, Лопухиным, — простор!
— Государь молод и глуп, — сказав это весьма отчетливо, Сергей Аврамыч оскалился, беззвучно смеясь. — Государь в Преображенском, как дитя малое, потешными ребятками тешится. Шесть сотен бездельников и дармоедов по окрестным оврагам гоняет под барабан, свирелку да рожок! От дворцовой службы отрывает. Еще немного — и, почитай, полк образуется!
— Молчи, не сглазь!.. — напустились на него старшие братцы. — И подоле бы провозжался с теми холопами государь Петр Алексеич!
— Не образумит его женитьба, ох, не образумит, — радуясь цареву беспутству, продолжал младший Лопухин. — Дунюшка хоть девица и спелая, однако норовом он не в покойного государя — не станет дома сидеть да детей плодить, помяните мое слово.
— Дунюшка наша на два года постарше, сумеет управиться, — сказал Петр Аврамыч.
— На три, — поправил царский тесть. — За то и взята. Наталья Кирилловна, матушка наша, извелась — от рук отбилось чадо… А в чадушке — сажень росту! Однако, что это мы в сенях? Я вот велю в столовой горнице стол накрыть! Пойдем, братики, пойдем, выпьем — возрадуемся…
Аленка, дождавшись их ухода, проскочила в покои, которые занимали Ларион Аврамыч с Натальей Осиповной, и обрадовалась — хоть там было тихо и пусто.
Она подняла тяжелую сундучную крышку и достала завернутые в холстины два указанных кокошника. Затем присела в задумчивости на тот же сундук.
Дунюшка станет царевой невестой!
Ее поселят до венчанья в Вознесенском монастыре, как положено, и одному Богу ведомо — удастся ли Аленке навестить ее там. Беречь ведь станут яростно! Есть кому испортить невесту государя Петра, есть. Правительница Софья, небось, локти себе кусать станет, как проведает, что Дуню Лопухину за братца Петрушу сговорили. Сейчас-то она всем заправляет с советничками своими, князем Василием Голицыным и Федькой Шакловитым, а на Москве не зря поговаривают, что и с тем, и с другим вышло у нее блудное дело. И царя Петра с царем Иваном она лишь тогда зовет, когда заморских послов принимать надо или большим крестным ходом идти.