Прыжок через пропасть

— Я знаю, Фрейя, что через час ты будешь висеть в этой камере на цепях, а рядом с тобой будет корчиться от боли герцог Гуннар. И вы оба будете очень много говорить, будете много вспоминать каждый в отдельности и помогать друг другу восстановить в памяти забытое.

— Что? Герцог Гуннар… — не смогла поверить услышанному Фрейя. — Да кто же посмеет…

— Дражко… — строго сказала Рогнельда, но продолжить не осмелилась. Она тоже поняла, что вместе с княжеством, вместе с мужем летит над пропастью. И невозможно повернуть назад. Невозможно остановиться, иначе погибнешь.

— Я уже решился и отдал приказ. Можешь, Фрейя, успокоиться. Герцог не бросит тебя умирать в одиночестве. Вы умрете вместе под пытками. И будете стараться умереть быстрее, чтобы меньше мук перенести. Наш кат умеет продлить жизнь своим жертвам. Правда ведь, Ероха?

— Правда, княже… — страшно заулыбался кат всем своим лунообразным азиатским лицом.

Только тут Дражко заметил, что он говорит по-датски, Фрейя и Рогнельда тоже говорят по-датски, а толмач переводит весь разговор палачу и кузнецу. Потому палач и ответил. Но теперь это уже не имело значения, потому что Дражко решился.

— О, моя бедная дочь… — Фрейя в слезах упала на колени перед Рогнельдой. — Не убивайте мою дочь! Княгиня, это же твоя сестра…

Рогнельда посмотрела на Дражко, понимая, что в данной ситуации не она решает, а он.

— Мне было бы проще принести твою дочь сюда, — сказал Дражко. — Наш Ероха умеет разговаривать и с маленькими детьми. Даже с грудными, чтобы развязать язык матери. Правда ведь, Ероха?

— Правда, княже…

Маленькие поросячьи глазки палача даже заблестели от предвкушения представляемой пытки.

Дражко содрогнулся. Он предпочел бы десять раз умереть, чем один раз попасть в руки Ерохи.

— И потому я предлагаю тебе сразу, сейчас и здесь все рассказать, чтобы не пришлось отдавать Ерохе твою дочь.

— А что с ней теперь будет? — Фрейя взвыла, запустив пальцы в густые белокурые волосы.

— Если мать пожалеет дочь, княгиня Рогнельда возьмет, я думаю, сестру на воспитание… — даже для Дражко неожиданно твердо сказала Рогнельда.

— Я все скажу… — Фрейя, вся в слезах, упала на земляной пол. — Я все скажу, княгиня…

Ее маленькие кулаки застучали по сырому земляному полу, не издавая звуков.

Дражко прошел вперед и склонился над женщиной. С другой стороны тяжеловесной походкой, враскачку, к ней же придвинулся Ероха, поигрывая в руке многохвостой плеткой.

Фрейя вся задрожала, переводя взгляд с князя-воеводы на ката и обратно.

— Вот и рассказывай… У нас к тебе много вопросов…

— Спрашивай, князь…

ГЛАВА ВТОРАЯ

День был жарким, вечер теплым, но уже начало ночи подсказало, что в Саксонии стоит только май, и лето, как ни торопится, как не пытается в светлое время заявить о себе, все же еще не вступило во владение природой. Прохладный ветерок принес свежесть, легкость дыхания, и одновременно пообещал к утру прохладу.

Прямо на вершине холма, на куче громадных валунов, неизвестно какой великой силой сюда занесенных, горел большой костер, видимый, должно быть, издалека. А уж ближайшие окрестности он освещал прекрасно. Три воина постоянно подкармливали прожорливое пламя из большой кучи хвороста, собранной королевскими пехотинцами по приказу всегда соблюдающего бдительность Бернара. Незамеченным, использующим темноту, к королевской палатке подойти не мог никто.

Граф Оливье, выйдя сразу после окончания расширенного королевского совета на свежий воздух, подошел к стоящим отдельно от других Кнесслеру и Аббио.

— Прошу прощения, милостивые государи, что помешал вашему разговору, но я желал бы обратиться к господину Кнесслеру с просьбой познакомить меня с эделингом Аббио. Для меня большая честь пожать руку такому рыцарю, каковым уважаемый эделинг Аббио является, и высказать ему свое восхищение линией поведения на совете, которую не смогло изменить даже присутствие короля.

Кнесслер поклонился такой прекрасной речи.

— С великим удовольствием, граф. Аббио перед вами, и его представлять особо, я думаю, не надо. А это, мой молодой друг, тот самый знаменитый граф Оливье, по поводу возвращения которого из сарацинского плена и состоится наш турнир.

Граф и эделинг пожали друг другу руки и посмотрели один на другого с нескрываемым любопытством, уважением и чуть ли не с восхищением. Оба они умели ценить в людях мужество и воинскую доблесть. Оливье еще семь лет назад, до Ронсеваля, доводилось слышать о тогда еще юном воинственном вожде повстанцев, совершавшем опасные молниеносные рейды прямо между несколькими франкскими колоннами и нападающем неожиданно в том месте, где его совсем не ждали. Быстрота, натиск с молниеносными действиями, быстрый отход, пока противник не успел сообразить, что к чему, и через короткий промежуток времени повторение точно такого маневра, только уже в другом месте. Так, за один только день, летучие отряды Аббио успевали отметиться в трех-четырех местах и за счет внезапности и быстроты своих действий не успевали даже понести существенные потери. И хотя тактика партизанской войны была далека от идеалов графа, искусство полководца, с которым Аббио перемещал свои летучие отряды на большие расстояния, не могло не вызвать восхищения воинским талантом эделинга.

Сам же эделинг уже наслушался немало песен менестрелей и голиардов[2] о Рансевальской битве, и не мог не восторгаться двумя героями франкского народа — Хроутландом и Оливье. Герои всегда остаются героями, и их подвиги способны вдохновить даже противника, каковым, по отношению к франкам, с детских лет считал себя Аббио.

— Я признаюсь, что испытываю к вам симпатию и уважение, — сказал Оливье молодому эделингу, — хотя вы постоянно воевали против моих соотечественников. Более того, я посчитал бы для себя за честь испытать своим щитом силу вашего удара в турнирном единоборстве, но король назначил меня маршалом, и это лишает меня права стать участником схваток до тех пор, пока не потерпит поражения вся королевская партия, в которую входите и вы, и все зачинщики. А это, я думаю, невероятный вариант. Но я хотел бы быть вам полезным любым другим способом. Тем более что и сам наш повелитель высказал желание видеть меня в качестве вашего не наставника — нет! — и не покровителя, но только лишь путеводителя в нашем лагере и в несколько непривычном для вас мире франкских отношений. И потому я подошел к вам напрямую, чтобы с чистым сердцем предложить свои услуги.

Аббио слушал, наклонив голову и глядя на Оливье с некоторым напряженным непониманием. Привыкший к простой и грубоватой речи воинов и не владеющий в совершенстве франкским языком, молодой эделинг с трудом понялпредложение графа. Но все же выказал готовность к дружеским отношениям.

— Я буду только рад вашей заботе, дорогой граф, хотя и не понимаю, чем заслужил такое внимание со стороны короля Карла.

— Зато понимаю я и понимает граф, — вставил фразу в разговор серьезный Кнесслер. — Король желает не только воевать, но и управлять. В нашем случае я понимаю его так: Карл хочет мира в Саксонии и желает нашей стране благоденствия под своим управлением. А благоденствия не может быть, пока продолжается война.

— Я вполне согласен с вами, — легким поклоном Оливье подтвердил солидарность с эделингом. — Не так уж плохо живется всем народам, вошедшим в наше королевство. Думаю, что и саксам выгоднее быть подданными Карла, нежели его врагами. Король милостив с друзьями, и только с противником суров. И никто не сможет обвинить его в том, что национальность заставляет монарха отдать предпочтение франку перед другим, более достойным. Примером может служить хотя бы аббат Алкуин — это самый близкий к королю человек. Он по национальности тоже сакс, хотя и из Англии.

— Англию, между прочим, Карл не завоевывал… — ответил Аббио.

— Англия — это вотчина датчан, — уточнил Кнесслер.

2

Голиарды (фр. — goliards) — в раннем Средневековье во Франции и в некоторых германских странах так называли бродячих, актеров и певцов. Если менестрели пели для высшего общества, то голиарды исполняли свои произведения Для простого народа. Позже голиардов стали звать вагантами.