Страница 11 из 11
Андриск хлестнул мулов, и фургон рванулся вперед.
— Держи правей! — крикнул Макк.
— Свернуть с дороги? — удивился Андриск, останавливая мулов. — Но ведь Рим впереди.
Макк догнал повозку и, положив руку на плечо юноши, сказал:
— Дорога для тех, кого ждет Рим, а нас ждет вот тот пустырь.
— Ты хочешь сказать, что мы будем играть на пустыре? — Андриск остановил мулов. — Не для них ли? — Вскинув голову, он указал подбородком на стаю ворон, с карканьем пролетавшую над дорогой.
— Нет! — ответил актер с улыбкой. — Стоит нам сколотить помост, как тотчас появятся зрители.
— А почему бы нам не сделать этого в Риме? — не унимался Андриск.
— Да потому, — ответил Макк, почесывая затылок, — что нам, актерам, в Рим нет дороги. Мы, как Ганнибал, разобьем лагерь у ворот.
— Театр у ворот! Театр у ворот! — со смехом подхватил Буккон. — Вот и тема для нашей новой ателланы[28]. Но постой, — проговорил он озабоченно. — Взгляни налево. Нас кто-то опередил.
— Ты прав. Там идет представление. Но Рим велик, и зрителей хватит на всех. Эй, Доссен! Вставай!
— О, боги! — проворчал Доссен. — Ты всегда прерываешь мой сон на самом интересном месте. Еще немного, и у нас была бы новая ателлана.
— Сыграем старую, — засмеялся Макк. — Папаша Харон нас еще не подводил.
Он взял мула за уздцы и потащил его к мостику, переброшенному через канаву. Колеса задребезжали по бревнам.
Макк оказался прав. Едва они вбили колья и положили доски, неведомо откуда появилось несколько зрителей. Когда же актеры вошли в фургон, чтобы надеть маски, перед помостом уже сидело человек тридцать. Во время обращения к публике, которое всегда произносил Макк, зрители все подходили и подходили, и вскоре весь пустырь заполнила толпа.
Ободренные вниманием, актеры играли с необыкновенным подъемом. Они по ходу придумывали новые реплики, рассчитанные специально на римлян. Андриск старался изображать не просто старика, но важного римского сенатора — он их не раз видел в Капуе. Доссен из деревенского шарлатана превратился в заезжего вавилонского гадателя, которых в те годы можно было встретить на Форуме. В Букконе зрители немедленно узнали ненавистного ростовщика.
Особенно удалась сцена расплаты с Хароном. Видимо, многие зрители не раз оказывались одураченными. Теперь они вскакивали со своих мест, что-то возбужденно выкрикивали, словно сами были участниками представления.
Заключительная фраза: «Коль вам игра понравилась, рукоплещите И все с весельем проводите нас», — была встречена громом аплодисментов. Зрители, римские плебеи — кузнецы, ткачи, валяльщики, каменщики — не жалели своих ладоней, привыкших к тяжелому труду. Медный котелок доверху заполнялся сестерциями и ассами.
Пустырь почти обезлюдел, когда один из зрителей, сидевший в задних рядах, направился к фургону. Это был невысокий юноша, смуглый, черноволосый, но с голубыми глазами. Изящество облика выдавало в нем чужестранца.
Макк, увидев юношу, бросился ему навстречу:
— Теренций? Как ты здесь оказался? Наконец-то среди зрителей подлинный ценитель искусства!
— Я был на представлении своей «Девушки из Андроса», когда толпа, узнав о прибытии ателланов, мигом перекочевала на ваш пустырь. Я последовал за зрителями и не прогадал.
Макк схватился за голову:
— Боги мои! Мы сорвали твое представление. Давай хоть поделимся сбором.
— Спасибо, Макк. Но я сейчас не нуждаюсь в деньгах. У меня появились знатные покровители. К тому же, глядя на вашего Харона, я понял, чего не хватает моей «Андреанке». А почему я не вижу Паппа?
— Наш Папп ушел в Аид! — проговорил Буккон. — Но его маску унаследовал Андриск, так что потерю ощущаем лишь мы, но не публика.
Андриск поклонился Теренцию.
— Ты хорошо сыграл свою роль, — похвалил Теренций. — Сразу видно, у тебя прекрасные учителя.
— Да! — согласился Андриск. — Мне повезло на них. Но для этого надо было оказаться на чужбине, испытать рабскую долю.
— Ты, наверное, эпирец? — спросил Теренций.
Андриск кивнул.
— А я карфагенянин. Наш корабль налетел на скалу, и все погибли. Меня же на берег вытащил дельфин. Отныне я перед дельфинами в долгу.
— А вот Зенон спасся сам, — вставил Андриск. — Он доплыл до берега Аттики и стал философом.
— Ты читал Зенона? — обрадовался Теренций.
— Нет! Но его чтит мой учитель куманец Блоссий, ученейший муж. Блоссий меня убедил, что все мудрецы, вместе взятые, Зенону в подметки не годятся.
Теренций улыбнулся:
— Сказано слишком резко, но я с тобою согласен. В наше время можно рассчитывать только на Тихе, или, как ее называют ромеи, Фортуну. Я ввожу Тихе Зенона в свои комедии как счастливую развязку. Казалось, это должно ей льстить, и она могла бы настроить в мою пользу публику. Но этого не случается. Каждый раз, когда во время моих спектаклей появляются жонглеры или ателланы, римляне бегут от моих пьес, как когда-то от Ганнибала при Каннах.
— Это так! — проговорил Макк. — Но твоя сцена возвышается над жизнью, наши же — вровень с ней. Твои пьесы останутся в веках, а наши уйдут вместе с нами. Если плебей или вчерашний раб тебя не оценил, то их внуки запомнят и станут повторять реплики твоих комедий, как мы ныне повторяем изречения Эпикура и Зенона.
— Спасибо, Макк. Ты даришь мне надежду.
В великом цирке
Публий вбежал в таблин[29]. Полибий заметил: с подбородка юноши исчез пушок.
— Ты побрился! — воскликнул он. — Когда у нас в Ахайе говорят о юнце, добавляют: «Еще бритва не касалась его щек».
— А у нас о побрившемся говорят «обновился». Бритву мы называем «новакулой».
— А нет ли в Риме иных новостей?
— Есть: претор Сульпиций Гал прогнал из дома жену, застав ее стоящей на пороге с непокрытой головой.
— Этот Сульпиций Гал — астроном?
— Да. В астрономии из римлян он первый. А развелся вторым после Спурия Корвина. Но у того была веская причина: брак оказался бездетным.
— Поразительно! А есть ли другие новости?
— Вторая новость в другом роде. Сегодня в цирке представление.
— В цирке? — поморщился Полибий.
— Да! Будут выступать эллинские артисты.
Лицо Полибия просветлело.
— Это другое дело. Слово «цирк» вызывает у меня отвращение. А как эллинские актеры оказались в Риме?
— Их пригласил претор Аниций по случаю победы над иллирийцами.
Полибий накинул хитон. И вот они уже на улице, спускающейся под гору, прямо к цирку.
— Не знаешь, каких актеров привел Аниций? — спросил Полибий, когда уже показалась стена, ограждавшая цирк.
— Беотийца Феодора и этолийца Гермиппа с хором и флейтистами. Они будут исполнять гимны в честь Аниция.
— О боги! Неужели я вновь услышу божественный хор Феодора?! В последний раз он выступал в Олимпии. А Гермипп со своими флейтистами приезжал к нам в Мегалополь за месяц до того, как мне пришлось покинуть родину.
В этот момент их взору открылась огромная лощина, словно самой природой созданная для зрелищ. Склоны Палатина и Авентина вместили зрителей, а пространство между холмами было отведено для состязаний — бега коней и гладиаторских боев. Но сейчас на краю арены возвышался помост, на котором уже стояли артисты.
— Спустимся ниже! — предложил юноша Полибию, с интересом оглядывавшему цирк.
Они спустились на несколько рядов и заняли край длинной деревянной скамьи у прохода. Зрителей собралось не более десяти тысяч, хотя цирк, судя по размерам, мог вместить тысяч пятьдесят.
Слева из деревянного помещения, примыкавшего к арене, показалась процессия. В центре — триумфатор, вокруг него — почетная дикторская стража, в нескольких шагах сзади — сенаторы. Их тоги, освещенные солнцем, сливались в сверкающее белое пятно, отороченное пурпурным подбоем.
— Триумфатору слава! Да здравствует Аниций! — послышались одиночные выкрики.
28
Ателлана — древнеримское народное представление, часто имевшее политический характер.
29
Таблин — личный кабинет (покои) хозяина дома.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.